Грешница
Часть 16 из 17 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Девочка сердито вздохнула.
— Разве вы не знаете? Он умер на кресте.
— Может быть, она плакала по другой причине?
— Но она все время смотрела на него. Он висит у нее на стене.
Маура вспомнила распятие, висевшее напротив кровати Камиллы. Мысленно представила молодую послушницу, распростертую перед ним в мольбе… но о чем? О прощении грехов? Об избавлении от их последствий? Но с каждым месяцем ребенок рос в ее утробе, и она уже чувствовала, как он шевелится. Брыкается. Никакими молитвами или фанатичными уборками нельзя было смыть ее вину.
— Я свободна? — спросила Нони.
Риццоли со вздохом откинулась на спинку стула.
— Да, малыш. Мы закончили. Можешь идти к своей маме.
Девочка спрыгнула со стула, шумно приземлившись, и ее кудряшки запрыгали.
— Еще она грустила из-за уток.
— Вот был бы хороший ужин, — сказала Риццоли. — Жареная утка.
— Она кормила их, а потом они улетели зимовать. Моя мама говорит, что возвращаются не все, потому что многих съедают там, на юге.
— Да-да, такова жизнь. — Риццоли помахала ей рукой. — Иди, тебя мама ждет.
Девочка уже была возле кухонной двери, когда Маура окликнула ее:
— Нони! Где Камилла кормила уток?
— На пруду.
— На каком пруду?
— Там, на заднем дворе. Даже когда они улетели, она все ходила туда, высматривала их, но моя мама сказала, что она напрасно тратит время, потому что утки уже, наверное, во Флориде. Там, где Диснейленд, — добавила она и проскользнула в дверь.
Повисло долгое молчание.
Риццоли медленно повернулась и посмотрела на Мауру.
— Вы слышали это?
— Да.
— Вы думаете…
Маура кивнула:
— Вам придется осмотреть дно пруда.
* * *
Было около десяти вечера, когда Маура подъехала к своему дому. В гостиной горел свет, создавая иллюзию, будто дома кто-то есть, ждет ее, но она-то знала, что это не так. Ее всегда встречал пустой дом; свет зажигали не человеческие руки, а трио автоматических таймеров за пять долларов девяносто девять центов, купленных в ближайшем супермаркете. В короткие зимние дни она выставляла их на пять часов вечера, чтобы не возвращаться в темный дом. Она выбрала Бруклин, пригород к западу от Бостона, из-за чувства безопасности, которое в нее вселяли тихие улицы, обсаженные аккуратными рядами деревьев. Ее соседями были такие же труженики, как она, работавшие в городе и каждый вечер возвращавшиеся в эту тихую гавань. Сосед с одной стороны, мистер Телушкин, был инженером-робототехником из Израиля. Соседки с другой стороны, Лили и Сьюзан, были адвокатами по гражданским делам. В летнее время все тщательно ухаживали за своими палисадниками и автомобилями. Городок был современным воплощением американской мечты, где лесбиянки и ученые-иммигранты радостно помахивали друг другу руками из-за аккуратно подстриженных изгородей. Трудно найти более приятное местечко поблизости от города. Впрочем, Маура знала, насколько иллюзорной была здешняя идиллия. По этим улицам тоже ходили и жертвы, и хищники. Секционный стол в морге — место демократичное, не признающее дискриминации в отношении домохозяек из тихих пригородов.
Хотя зажженная люстра в гостиной обещала уют и тепло, в доме было прохладно. А может, это за ней тянулся морозный шлейф? Маура вспомнила мультяшного героя, над которым вечно нависало грозовое облако. Она включила термостат и разожгла огонь в газовом камине — чрезвычайно удобном приспособлении, которое когда-то поразило ее своей вызывающей фальшью. Огонь есть огонь, и неважно, чем и как его разжигают — с помощью выключателя или путем сложных манипуляций с дровами. Сегодня вечером она как никогда блаженствовала в тепле, радуясь, что так быстро согрелась.
Она налила себе бокал шерри и устроилась в кресле поближе к огню. Из окна были видны рождественские огни, похожие на разноцветные сосульки, которые украшали дом напротив. Они напомнили ей о том, как далека она от праздничного настроения: еще не купила елку, не выбрала подарки и даже не задумалась о рождественских открытках. Вот уже второй год подряд она выпадала из общего веселья. Прошлой зимой она переехала в Бостон перед самым праздником, и в суете налаживания быта и трудоустройства как-то не заметила, что наступило Рождество. «А какое будет оправдание на этот раз?» — подумала она. В запасе оставалась всего лишь неделя на то, чтобы купить елку, развесить фонарики и приготовить эггног. В любом случае можно будет сыграть на пианино несколько рождественских песенок, как бывало в детстве. Праздничный песенник наверняка по-прежнему лежит в ящике скамьи, на которой она обычно сидит перед инструментом…
С тех пор как в последний раз встречала Рождество вместе с Виктором.
Маура бросила взгляд на телефон. Шерри уже давал о себе знать, и она понимала, что на любое решение, принятое сейчас, алкоголь окажет самое непосредственное влияние. А значит, оно будет опрометчивым.
И все равно Маура подняла телефонную трубку. Пока оператор в отеле производил соединение, она смотрела на огонь и думала: «Это ошибка. Мое сердце вновь будет разбито».
Он ответил:
— Маура?
Она еще не произнесла ни слова, а он уже знал, кто звонит.
— Я понимаю, что уже поздно, — сказала она.
— Всего лишь половина одиннадцатого.
— И все-таки мне не следовало звонить.
— Тогда почему ты позвонила? — нежно произнес Виктор.
Маура замолчала и закрыла глаза. Но и с закрытыми глазами все еще видела отсвет пламени. «Даже если ты не смотришь на огонь, даже если притворяешься, будто его нет, он все равно горит. Видишь ты его или нет, он горит».
— Я подумала, что пора перестать избегать тебя, — сказала она. — Иначе мне будет трудно жить дальше.
— Приятно слышать о таком решении.
Маура вздохнула.
— Оно мне далось нелегко.
— Мне кажется, трудно выразить словами то, что ты хочешь сказать мне. В любом случае лучше это сделать при личной встрече, а не по телефону.
— Ты считаешь, так будет лучше?
— Во всяком случае честнее.
Это был вызов. Он решил испытать ее мужество.
Маура выпрямилась в кресле, не сводя глаз с огня.
— А почему для тебя это так важно?
— Потому что, надо признать, нам обоим нужно жить дальше. Сейчас мы топчемся на месте, не понимая толком, что произошло между нами. Я любил тебя; думаю, и ты любила меня; тем не менее, посмотри, к чему мы пришли. Мы даже не можем быть друзьями. Скажи мне, почему. Почему двое людей, которые были мужем и женой, не могут поговорить цивилизованно? Так, как говорят со всеми остальными?
— Потому что ты не такой, как все.
«Потому что я любила тебя».
— Мы можем это сделать, так ведь? Просто поговорить с глазу на глаз, похоронить призраки. Я недолго пробуду в городе. Решай: или сейчас, или никогда. Или мы по-прежнему будем прятаться друг от друга, или же поговорим начистоту о том, что произошло. Вини во всем меня, если тебе так удобнее. Признаюсь, я заслуживаю этого. Но давай перестанем делать вид, будто мы не существуем друг для друга.
Она посмотрела на пустой стакан из-под шерри.
— Когда ты хочешь увидеться?
— Я мог бы приехать прямо сейчас.
Маура бросила взгляд на окно и снова увидела разноцветные фонарики-сосульки, которые светили особенно ярко во внезапно опустившейся черноте ночи. За неделю до Рождества она чувствовала себя одинокой как никогда.
— Я живу в Бруклине, — произнесла она в трубку.
7
Сквозь пелену снега она различила фары его автомобиля. Он ехал медленно, высматривая ее дом, и все-таки проехал мимо, в самый конец аллеи.
«Ты тоже весь в сомнениях, Виктор, — подумала она. — Тоже задаешься вопросом, не ошибка ли это, и не лучше ли развернуться и поехать обратно в город?»
Автомобиль остановился у тротуара.
Маура отошла от окна и остановилась посреди гостиной, чувствуя, как забилось сердце и взмокли ладони. Звонок в дверь как будто застал ее врасплох, и она судорожно вздохнула. Она была не готова к встрече с ним, но Виктор уже стоял за дверью — не заставлять же его томиться на холоде.
Звонок прозвенел еще раз.
Она открыла дверь, и в дом ворвались снежинки. Они искрились на его куртке, на волосах, бороде. Это была классическая сценка в стиле канала «Холлмарк» — бывший любовник стоит на пороге, жадно вглядываясь в лицо женщины, а она не может придумать ничего лучше, кроме как сказать: «Входи». Ни поцелуя, ни объятий, ни даже рукопожатия.
Виктор зашел, скинул с себя куртку. Вешая ее в шкаф, она уловила знакомый запах, и ей стало трудно дышать. Она захлопнула дверцу и повернулась к гостю.
— Хочешь чего-нибудь выпить?
— Как насчет кофе?
— Разве вы не знаете? Он умер на кресте.
— Может быть, она плакала по другой причине?
— Но она все время смотрела на него. Он висит у нее на стене.
Маура вспомнила распятие, висевшее напротив кровати Камиллы. Мысленно представила молодую послушницу, распростертую перед ним в мольбе… но о чем? О прощении грехов? Об избавлении от их последствий? Но с каждым месяцем ребенок рос в ее утробе, и она уже чувствовала, как он шевелится. Брыкается. Никакими молитвами или фанатичными уборками нельзя было смыть ее вину.
— Я свободна? — спросила Нони.
Риццоли со вздохом откинулась на спинку стула.
— Да, малыш. Мы закончили. Можешь идти к своей маме.
Девочка спрыгнула со стула, шумно приземлившись, и ее кудряшки запрыгали.
— Еще она грустила из-за уток.
— Вот был бы хороший ужин, — сказала Риццоли. — Жареная утка.
— Она кормила их, а потом они улетели зимовать. Моя мама говорит, что возвращаются не все, потому что многих съедают там, на юге.
— Да-да, такова жизнь. — Риццоли помахала ей рукой. — Иди, тебя мама ждет.
Девочка уже была возле кухонной двери, когда Маура окликнула ее:
— Нони! Где Камилла кормила уток?
— На пруду.
— На каком пруду?
— Там, на заднем дворе. Даже когда они улетели, она все ходила туда, высматривала их, но моя мама сказала, что она напрасно тратит время, потому что утки уже, наверное, во Флориде. Там, где Диснейленд, — добавила она и проскользнула в дверь.
Повисло долгое молчание.
Риццоли медленно повернулась и посмотрела на Мауру.
— Вы слышали это?
— Да.
— Вы думаете…
Маура кивнула:
— Вам придется осмотреть дно пруда.
* * *
Было около десяти вечера, когда Маура подъехала к своему дому. В гостиной горел свет, создавая иллюзию, будто дома кто-то есть, ждет ее, но она-то знала, что это не так. Ее всегда встречал пустой дом; свет зажигали не человеческие руки, а трио автоматических таймеров за пять долларов девяносто девять центов, купленных в ближайшем супермаркете. В короткие зимние дни она выставляла их на пять часов вечера, чтобы не возвращаться в темный дом. Она выбрала Бруклин, пригород к западу от Бостона, из-за чувства безопасности, которое в нее вселяли тихие улицы, обсаженные аккуратными рядами деревьев. Ее соседями были такие же труженики, как она, работавшие в городе и каждый вечер возвращавшиеся в эту тихую гавань. Сосед с одной стороны, мистер Телушкин, был инженером-робототехником из Израиля. Соседки с другой стороны, Лили и Сьюзан, были адвокатами по гражданским делам. В летнее время все тщательно ухаживали за своими палисадниками и автомобилями. Городок был современным воплощением американской мечты, где лесбиянки и ученые-иммигранты радостно помахивали друг другу руками из-за аккуратно подстриженных изгородей. Трудно найти более приятное местечко поблизости от города. Впрочем, Маура знала, насколько иллюзорной была здешняя идиллия. По этим улицам тоже ходили и жертвы, и хищники. Секционный стол в морге — место демократичное, не признающее дискриминации в отношении домохозяек из тихих пригородов.
Хотя зажженная люстра в гостиной обещала уют и тепло, в доме было прохладно. А может, это за ней тянулся морозный шлейф? Маура вспомнила мультяшного героя, над которым вечно нависало грозовое облако. Она включила термостат и разожгла огонь в газовом камине — чрезвычайно удобном приспособлении, которое когда-то поразило ее своей вызывающей фальшью. Огонь есть огонь, и неважно, чем и как его разжигают — с помощью выключателя или путем сложных манипуляций с дровами. Сегодня вечером она как никогда блаженствовала в тепле, радуясь, что так быстро согрелась.
Она налила себе бокал шерри и устроилась в кресле поближе к огню. Из окна были видны рождественские огни, похожие на разноцветные сосульки, которые украшали дом напротив. Они напомнили ей о том, как далека она от праздничного настроения: еще не купила елку, не выбрала подарки и даже не задумалась о рождественских открытках. Вот уже второй год подряд она выпадала из общего веселья. Прошлой зимой она переехала в Бостон перед самым праздником, и в суете налаживания быта и трудоустройства как-то не заметила, что наступило Рождество. «А какое будет оправдание на этот раз?» — подумала она. В запасе оставалась всего лишь неделя на то, чтобы купить елку, развесить фонарики и приготовить эггног. В любом случае можно будет сыграть на пианино несколько рождественских песенок, как бывало в детстве. Праздничный песенник наверняка по-прежнему лежит в ящике скамьи, на которой она обычно сидит перед инструментом…
С тех пор как в последний раз встречала Рождество вместе с Виктором.
Маура бросила взгляд на телефон. Шерри уже давал о себе знать, и она понимала, что на любое решение, принятое сейчас, алкоголь окажет самое непосредственное влияние. А значит, оно будет опрометчивым.
И все равно Маура подняла телефонную трубку. Пока оператор в отеле производил соединение, она смотрела на огонь и думала: «Это ошибка. Мое сердце вновь будет разбито».
Он ответил:
— Маура?
Она еще не произнесла ни слова, а он уже знал, кто звонит.
— Я понимаю, что уже поздно, — сказала она.
— Всего лишь половина одиннадцатого.
— И все-таки мне не следовало звонить.
— Тогда почему ты позвонила? — нежно произнес Виктор.
Маура замолчала и закрыла глаза. Но и с закрытыми глазами все еще видела отсвет пламени. «Даже если ты не смотришь на огонь, даже если притворяешься, будто его нет, он все равно горит. Видишь ты его или нет, он горит».
— Я подумала, что пора перестать избегать тебя, — сказала она. — Иначе мне будет трудно жить дальше.
— Приятно слышать о таком решении.
Маура вздохнула.
— Оно мне далось нелегко.
— Мне кажется, трудно выразить словами то, что ты хочешь сказать мне. В любом случае лучше это сделать при личной встрече, а не по телефону.
— Ты считаешь, так будет лучше?
— Во всяком случае честнее.
Это был вызов. Он решил испытать ее мужество.
Маура выпрямилась в кресле, не сводя глаз с огня.
— А почему для тебя это так важно?
— Потому что, надо признать, нам обоим нужно жить дальше. Сейчас мы топчемся на месте, не понимая толком, что произошло между нами. Я любил тебя; думаю, и ты любила меня; тем не менее, посмотри, к чему мы пришли. Мы даже не можем быть друзьями. Скажи мне, почему. Почему двое людей, которые были мужем и женой, не могут поговорить цивилизованно? Так, как говорят со всеми остальными?
— Потому что ты не такой, как все.
«Потому что я любила тебя».
— Мы можем это сделать, так ведь? Просто поговорить с глазу на глаз, похоронить призраки. Я недолго пробуду в городе. Решай: или сейчас, или никогда. Или мы по-прежнему будем прятаться друг от друга, или же поговорим начистоту о том, что произошло. Вини во всем меня, если тебе так удобнее. Признаюсь, я заслуживаю этого. Но давай перестанем делать вид, будто мы не существуем друг для друга.
Она посмотрела на пустой стакан из-под шерри.
— Когда ты хочешь увидеться?
— Я мог бы приехать прямо сейчас.
Маура бросила взгляд на окно и снова увидела разноцветные фонарики-сосульки, которые светили особенно ярко во внезапно опустившейся черноте ночи. За неделю до Рождества она чувствовала себя одинокой как никогда.
— Я живу в Бруклине, — произнесла она в трубку.
7
Сквозь пелену снега она различила фары его автомобиля. Он ехал медленно, высматривая ее дом, и все-таки проехал мимо, в самый конец аллеи.
«Ты тоже весь в сомнениях, Виктор, — подумала она. — Тоже задаешься вопросом, не ошибка ли это, и не лучше ли развернуться и поехать обратно в город?»
Автомобиль остановился у тротуара.
Маура отошла от окна и остановилась посреди гостиной, чувствуя, как забилось сердце и взмокли ладони. Звонок в дверь как будто застал ее врасплох, и она судорожно вздохнула. Она была не готова к встрече с ним, но Виктор уже стоял за дверью — не заставлять же его томиться на холоде.
Звонок прозвенел еще раз.
Она открыла дверь, и в дом ворвались снежинки. Они искрились на его куртке, на волосах, бороде. Это была классическая сценка в стиле канала «Холлмарк» — бывший любовник стоит на пороге, жадно вглядываясь в лицо женщины, а она не может придумать ничего лучше, кроме как сказать: «Входи». Ни поцелуя, ни объятий, ни даже рукопожатия.
Виктор зашел, скинул с себя куртку. Вешая ее в шкаф, она уловила знакомый запах, и ей стало трудно дышать. Она захлопнула дверцу и повернулась к гостю.
— Хочешь чего-нибудь выпить?
— Как насчет кофе?