Гремучий ручей
Часть 42 из 46 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Он говорил, а Габи кивала на каждое сказанное слово, смотрела на своего мужа, словно видела его впервые. Впрочем, так оно и было. Таким вот решительным и деятельным она не видела Дмитрия никогда. Понимала, что для того, чтобы заработать его немалые капиталы, нужны и ум, и сила, и звериная хватка, но все эти качества никак не соотносились с ее мужем. Раньше не соотносились, а теперь вот соотнеслись.
Они с нянюшкой продумали все заранее. Вернее сказать, нянюшка продумала, а Дмитрий воплотил в жизнь. Белокаменная часовня и в самом деле была построена специально для Габи. Как и подземелье прямо под ней. А еще был тайный ход, что вел из подземелья к оранжерее. Еще одному месту, построенному специально для Габи… И даже кольцо в стене было специально для нее. Они с мужем надеялись, что кольцо не пригодится, но Габи знала правду. Пригодится… и уже очень скоро. Скоро Дмитрию будет небезопасно оставаться с ней наедине. Скоро наступит тот страшный момент, когда она сама, добровольно наденет на шею оббитый бархатом ошейник. Этот так мило и так наивно – пытаться защитить ее тонкую кожу бархатом в то время, когда душу ее пытается захватить тьма. И живые цветы в изголовье ее кровати очень скоро станут казаться ей насмешкой и издевательством. А эхо собственного голоса под сводами подземелья будет сводить с ума. Очень скоро, но пока она все-таки больше человек, чем не-человек…
* * *
Они бежали по темным аллеям, не разбирая дороги. Или это только Всеволод не разбирал, а Татьяна все видела очень хорошо? Как кошка ночью! В ней и было что-то кошачье. Может грация, а может решительность и какая-то убийственная отчаянность. Как бы то ни было, она летела вперед, а он не сопротивлялся. Он лишь спросил, задыхаясь от быстрого бега:
– Мы куда?
– В часовню.
– В часовню? – Что она знает про часовню? Откуда вообще знает?
– Там Митяй, нам нужно спешить.
Он не стал спрашивать, кто такой Митяй, как не стал спрашивать, откуда она знает. Доверился. После того, что случилось с ним в тумане, доверять этой девочке он мог безоговорочно. Наверное, ему она тоже доверилась, если взяла с собой. Или просто выхода у нее другого не было? Может, без него ей было бы проще и легче. Может, он для нее сейчас обуза.
– Я не знаю, где дядя Гриша. – Ее голос тоже сбивался от быстрого бега. – Боюсь, с ним случилось что-то страшное. Но я знаю, где искать Митяя. Надеюсь, что знаю. Только надо спешить, Севочка.
Севочка… Так ласково его называла только мама. А теперь вот и Татьяна. Она его – Севочка, а он ее – Татьяна. Забавно…
Они уже почти справились, почти добежали до часовни, когда из тумана им на встречу вынырнули две черные молчаливые тени. Не псы фон Клейста – овчарки охраны. Всеволод дернул Татьяну за руку, пытаясь остановить, толкнуть к себе за спину. Но она высвободилась с какой-то удивительной легкостью, заступила псам дорогу, замерла. Он тоже замер, готовый к страшному. Но страшное не случилось. Псы упали на землю, словно натолкнулись на невидимую преграду, прямо в прыжке натолкнулись. Упали, заскулили, на брюхах поползли к Татьяниным ногам.
– Они не виноваты, – сказала она шепотом. – Не виноваты, что у них такие хозяева. Пойдем!
Теперь уже она схватила Всеволода за руку, потянула за собой. Псы остались лежать на земле.
В часовне было светло, насколько это вообще возможно поздним вечером. В стрельчатые окна пробивался лунный свет. Туман гасил его яркость, но все же света хватало, чтобы осмотреться.
– Мы искали, – сказал Всеволод шепотом. – Мы с Григорием здесь все обшарили.
Ему было важно, чтобы она поняла: он тот, кому Григорий доверил свою тайну. Ему доверил, ей – нет, но она все равно знает больше. Откуда знает?
Татьяна ничего не ответила. Она стояла в самом центре просторного помещения, словно бы прислушиваясь к чему-то. Точно прислушиваясь, потому что глаза ее в этот момент были закрыты. Как она собирается искать тайный вход с закрытыми глазами? Что за несусветная глупость!
Она не собиралась искать, она точно знала, где искать. Через мгновение она двинулась в дальний угол, в тот самый угол, который они с Григорием осмотрели первым. Они осмотрели, а она знала. Тонкие пальцы заскользили по кирпичной кладке. Так слепые люди изучают попавшийся им на пути незнакомый объект. Татьяна изучала недолго и, кажется, ничего не сделала, а часть стены пришла вдруг в движение, и через несколько мгновений перед ними оказался узкий черный проем. Пройти в него можно было, лишь нагнувшись, но можно! Оттуда, из темноты, тянуло холодом и сыростью. К сырости примешивался какой-то тяжелый, тошнотворный запах. Татьяна уже шагнула было к проему, но Сева крепко сжал ее руку, сказал тихо, но твердо:
– Я вперед.
Она не стала спорить. В ее синих глазах ему почудился страх и неуверенность. Девчонка. Очень смелая, очень необычная, но все равно девчонка. А он мужик, он должен принимать решения и действовать.
Лестницу в темноте было не разглядеть. Приходилось двигаться наощупь, шаря рукой по влажным каменным стенам, нащупывая ногами края узких и крутых ступеней. Здесь, под землей, было не только темно, но еще и очень тихо. Так тихо, что Всеволод отчетливо слышал биение своего сердца. Своего, Татьяниного и, кажется, еще чьего-то…
Сначала он пытался считать ступени, но потом решил не отвлекаться. А когда лестница закончилась и ноги ступили на ровную поверхность, Всеволод увидел крошечный огонек. В первый момент показалось, что это свеча, но очень скоро он понял, что это стоящая на земляном полу керосинка. Керосина в ней оставалось немного, поэтому огонек был такой слабый. Но света его еще хватало, чтобы разглядеть дубовую дверь, запертую на тяжелый железный засов. Позади шумно вздохнула Татьяна, крепко-крепко сжала его руку.
– Все будет хорошо, – сказал Всеволод одними губами, но Татьяна его услышала, подошла вплотную. Так близко, что он почуял тонкий аромат, исходящий от ее волос.
Сказать по правде, они рисковали, спускаясь в подземелье вообще без оружия. Если бы Татьяна дала ему время, чтобы подумать, он бы не допустил такой непростительной ошибки. Но теперь уже поздно. Теперь в нем росла и крепла уверенность, что даже сейчас они, возможно, уже опоздали.
– Отойди подальше, – сказал он все так же шепотом и решительно положил руку на засов.
Татьяна снова шумно вздохнула, но шаг назад сделала, подняла с земли керосинку, освещая дверь, а Сева всем своим весом навалился на засов. Сначала показалось, что ничего не происходит, а потом засов с тихим скрежетом начал медленно сдвигаться в сторону. Сева приготовился. К чему? Да к чему угодно! Но в первую очередь к нападению, к тому, что из двери на них ринется нечто страшное.
Ничего не произошло. Никто не ринулся. Тишину снова нарушало лишь бешенное биение их сердец. А потом раздался голос. Он был слабый, скрипучий и злой.
– Ну, чего не входишь, упырина фашистская?
За спиной у Всеволода тихо всхлипнула Татьяна, всхлипнула, оттолкнула, протискиваясь мимо него в дверной проем.
– Митяй, – позвала она шепотом. – Митяй, это я – Таня Барташова.
– Танька?.. – В голосе мелькнуло удивление, но тут же сменилось злостью: – Снова морочишь, упырина? Не понял еще, что не поддаюся я на твои чертовы штучки?
А Татьяна уже подняла керосинку высоко над головой, давая возможность Митяю рассмотреть себя, а Всеволоду рассмотреть Митяя.
Он увидел его не сразу. Взгляд шарил по утопающей в тенях комнате. Кровать, кресло, шкаф с книгами, стол, на столе – бутыль с чем-то прозрачным и огрызок хлеба, к которому воровато крадется тощая крыса. Где же Митяй?
Митяй сидел на старом, полуистлевшем ковре, прижавшись спиной к каменной стене, обхватив руками колени. Изможденный, грязный, с диким взглядом и всклокоченными белыми волосами, с исполосованной, покрытой рубцами и ранами шеей.
– Митенька, это в самом деле я. – Татьяна шагнула к нему, а он дернулся, словно уклоняясь от удара. – Митяй, я тебе не мерещусь. Мы тебя нашли.
Она присела перед ним на корточки, протянула руку, но всклокоченной головы Митяя так и не коснулась. Митяй оскалился совершенно по-звериному, кинулся вперед, с рычанием опрокидывая Татьяну на спину, вышибая из ее рук керосинку.
– У-у-упырина! – рвались из его горла почти нечленораздельные звуки. – У-убью, гадину! Голыми руками придушу!
Он и пытался придушить, тянул к Татьяниной шее пальцы с обломанными ногтями, скалил крепкие белые зубы. Ступор прошел быстро, Всеволод схватил Митяя за плечи, потащил, поражаясь, откуда столько яростной силищи в этом тщедушном, наполовину обескровленном теле. Теперь он точно знал, что делал фон Клейст с этим пацаном. Век бы такое не знать, но вот она – правда. И жить им всем с этой правдой до самой смерти. Возможно и жить-то осталось недолго.
А пламя, вырвавшееся из стеклянного плена керосиновой лампы, уже с жадностью лизнуло ковер, шустро рвануло вверх по мятой скатерти, прогоняя со стола крысу. Запахло дымом. Татьяна сидела на полу с широко открытыми глазами и словно бы не замечала происходящего, смотрела в пустоту перед собой, не помогала усмирять Митяя, не тушила пожар. Значит, придется Севе самому.
– Прости, друг! – прохрипел Всеволод и со всей силы врезал Митяю под дых.
Такого вот, буйного и брыкающегося, ему из подземелья не вытащить. А тащить, похоже, придется не только Митяя, но еще и Татьяну, так некстати провалившуюся в забытье. Из подземелья тащить и из пожара, потому что комната стремительно наполнялась дымом, и уже сейчас дышать было тяжело.
А где-то высоко над головой слышался собачий лай. Нет, не лай – яростное рычание.
– Таня, – Всеволод потянул Татьяну с пола, поставил на ноги. – Таня, нужно уходить!
В одиночку ему не справиться. Нести на руках он сможет только кого-то одного. И за вторым вернуться уже точно не успеет. Теперь уже рычал сам Всеволод, потому что нет ничего страшнее такого вот выбора…
Ему не пришлось выбирать. Слава богу, Татьяна пришла в себя, дернулась, вздохнула полной грудью, прошептала:
– Надо уходить.
Вдвоем они подхватили обмякшего Митяя под мышки, вытащили из темницы. Всеволод ринулся было к лестнице, туда, где псы и, наверняка, немцы, но Татьяна тронула его за руку, покачала головой.
– Подержи его, – велела, выныривая из-под руки Митяя и всем телом прижимаясь к глухой стене. Руки ее снова скользили по кирпичной кладке, только на сей раз не медленно, а торопливо. – Нашла, – сказала она, оборачиваясь и отступая на шаг.
Она отступала, а стена отодвигалась. Точно так же, как в часовне. Только проем здесь, под землей, оказался еще меньше. Крысиный лаз, а не проем. Но им хватило. Первым в проем сунулся Всеволод, потащил за собой Митяя, подал руку Татьяне. Она юркнула в лаз быстрой змейкой и снова принялась шарить по стене.
Дух они перевели лишь, когда стена стала на место, отсекая и сделавшийся невыносимо горячим воздух, и сизый дым, и вопль ярости. Кричал человек. Или не-человек? Фон Клейст оплакивал потерянную добычу?
Всеволод хотел спросить, что дальше, но в темноте к губам его прижался холодный пальчик. Молчи, не привлекай внимание! Вот, что она хотела, но не могла ему сказать. А потом и сказала, уже на самое ухо, едва слышно.
– Нам нужно идти.
И двинулась вперед, в непроглядную темноту еще одного подземного хода.
Всеволод поудобнее перехватил Митяя и шагнул следом, надеясь, что в этой кромешной тьме они не заблудятся и не расшибутся.
Шли долго. Ему показалось, что целую вечность, а потом что-то начало меняться. Нет, тьма по-прежнему оставалась абсолютной. Изменился воздух. Из дымно-затхлого с каждым шагом он делался все свежее и холоднее. Наверное, это означало, что выход где-то поблизости. Ведь Татьяна должна знать, что делает и куда ведет их маленький отряд.
Татьяна знала. У Татьяны просто не хватало сил, чтобы открыть самую последнюю дверь. Она так и сказала:
– Сева, тут люк над головой. Я не смогу… нужен мужчина.
Нужен мужчина. Наконец-то, и он пригодился.
– Поддержи его. – В темноте он притулил Митяя к стене, нашарил Татьянину руку. – Где люк?
– Прямо над нами.
На мгновении лицо Севы опалило жаркое дыхание. А щеки коснулись нежные губы. А может, показалось… В этом подземелье реальность искажалась, превращая нереальное в реальное и наоборот.
Всеволод вскинул руки, нашарил над головой деревянный люк, уперся ладонями, поднажал. В какой-то момент показалось, что ничего не выйдет, что там, над головой, тонны и тонны земли, что они погребены тут заживо. Но нахлынувшую было панику тут же сменила надежда, потому что люк начал поддаваться, а в образовавшуюся щель хлынул свежий воздух и мутный лунный свет.
Всеволод высунул голову. Подземный ход заканчивался в оранжерее, в самом дальнем ее углу, за голым остовом какого-то куста. Наверное, летом, когда куст разрастется, люк этот будет совсем незаметен. Впрочем, он и сейчас незаметен. Нужно лишь забросать его землей.
Сева выбрался первым, помог Татьяне вытащить на поверхность уже начинающего приходить в себя Митяя, помог ей самой. Потянул вверх, прижал к себе, задержался чуть дольше приличного, принюхиваясь к тонкому травяному аромату, исходящему от ее кожи. Отпустил бы раньше, но она замерла, не вырывалась. Только сердце ее билось часто-часто…
– Луна… – Из ступора их вывел сиплый голос. Митяй сидел на земле, запрокинув белое лицо к небу. – Настоящая луна, что ли?..
– Настоящая. – Татьяна выскользнула из Севиных объятий, бросилась к Митяю.
– Снова морочишь, да? – В голосе Митяя слышалась тоска. – Показываешь всякое…
– Не морочу, Митенька. – Татьяна встала перед ним на колени. – Не морочу. Посмотри на меня. В глаза мне посмотри, и сам все поймешь…
* * *
Они с нянюшкой продумали все заранее. Вернее сказать, нянюшка продумала, а Дмитрий воплотил в жизнь. Белокаменная часовня и в самом деле была построена специально для Габи. Как и подземелье прямо под ней. А еще был тайный ход, что вел из подземелья к оранжерее. Еще одному месту, построенному специально для Габи… И даже кольцо в стене было специально для нее. Они с мужем надеялись, что кольцо не пригодится, но Габи знала правду. Пригодится… и уже очень скоро. Скоро Дмитрию будет небезопасно оставаться с ней наедине. Скоро наступит тот страшный момент, когда она сама, добровольно наденет на шею оббитый бархатом ошейник. Этот так мило и так наивно – пытаться защитить ее тонкую кожу бархатом в то время, когда душу ее пытается захватить тьма. И живые цветы в изголовье ее кровати очень скоро станут казаться ей насмешкой и издевательством. А эхо собственного голоса под сводами подземелья будет сводить с ума. Очень скоро, но пока она все-таки больше человек, чем не-человек…
* * *
Они бежали по темным аллеям, не разбирая дороги. Или это только Всеволод не разбирал, а Татьяна все видела очень хорошо? Как кошка ночью! В ней и было что-то кошачье. Может грация, а может решительность и какая-то убийственная отчаянность. Как бы то ни было, она летела вперед, а он не сопротивлялся. Он лишь спросил, задыхаясь от быстрого бега:
– Мы куда?
– В часовню.
– В часовню? – Что она знает про часовню? Откуда вообще знает?
– Там Митяй, нам нужно спешить.
Он не стал спрашивать, кто такой Митяй, как не стал спрашивать, откуда она знает. Доверился. После того, что случилось с ним в тумане, доверять этой девочке он мог безоговорочно. Наверное, ему она тоже доверилась, если взяла с собой. Или просто выхода у нее другого не было? Может, без него ей было бы проще и легче. Может, он для нее сейчас обуза.
– Я не знаю, где дядя Гриша. – Ее голос тоже сбивался от быстрого бега. – Боюсь, с ним случилось что-то страшное. Но я знаю, где искать Митяя. Надеюсь, что знаю. Только надо спешить, Севочка.
Севочка… Так ласково его называла только мама. А теперь вот и Татьяна. Она его – Севочка, а он ее – Татьяна. Забавно…
Они уже почти справились, почти добежали до часовни, когда из тумана им на встречу вынырнули две черные молчаливые тени. Не псы фон Клейста – овчарки охраны. Всеволод дернул Татьяну за руку, пытаясь остановить, толкнуть к себе за спину. Но она высвободилась с какой-то удивительной легкостью, заступила псам дорогу, замерла. Он тоже замер, готовый к страшному. Но страшное не случилось. Псы упали на землю, словно натолкнулись на невидимую преграду, прямо в прыжке натолкнулись. Упали, заскулили, на брюхах поползли к Татьяниным ногам.
– Они не виноваты, – сказала она шепотом. – Не виноваты, что у них такие хозяева. Пойдем!
Теперь уже она схватила Всеволода за руку, потянула за собой. Псы остались лежать на земле.
В часовне было светло, насколько это вообще возможно поздним вечером. В стрельчатые окна пробивался лунный свет. Туман гасил его яркость, но все же света хватало, чтобы осмотреться.
– Мы искали, – сказал Всеволод шепотом. – Мы с Григорием здесь все обшарили.
Ему было важно, чтобы она поняла: он тот, кому Григорий доверил свою тайну. Ему доверил, ей – нет, но она все равно знает больше. Откуда знает?
Татьяна ничего не ответила. Она стояла в самом центре просторного помещения, словно бы прислушиваясь к чему-то. Точно прислушиваясь, потому что глаза ее в этот момент были закрыты. Как она собирается искать тайный вход с закрытыми глазами? Что за несусветная глупость!
Она не собиралась искать, она точно знала, где искать. Через мгновение она двинулась в дальний угол, в тот самый угол, который они с Григорием осмотрели первым. Они осмотрели, а она знала. Тонкие пальцы заскользили по кирпичной кладке. Так слепые люди изучают попавшийся им на пути незнакомый объект. Татьяна изучала недолго и, кажется, ничего не сделала, а часть стены пришла вдруг в движение, и через несколько мгновений перед ними оказался узкий черный проем. Пройти в него можно было, лишь нагнувшись, но можно! Оттуда, из темноты, тянуло холодом и сыростью. К сырости примешивался какой-то тяжелый, тошнотворный запах. Татьяна уже шагнула было к проему, но Сева крепко сжал ее руку, сказал тихо, но твердо:
– Я вперед.
Она не стала спорить. В ее синих глазах ему почудился страх и неуверенность. Девчонка. Очень смелая, очень необычная, но все равно девчонка. А он мужик, он должен принимать решения и действовать.
Лестницу в темноте было не разглядеть. Приходилось двигаться наощупь, шаря рукой по влажным каменным стенам, нащупывая ногами края узких и крутых ступеней. Здесь, под землей, было не только темно, но еще и очень тихо. Так тихо, что Всеволод отчетливо слышал биение своего сердца. Своего, Татьяниного и, кажется, еще чьего-то…
Сначала он пытался считать ступени, но потом решил не отвлекаться. А когда лестница закончилась и ноги ступили на ровную поверхность, Всеволод увидел крошечный огонек. В первый момент показалось, что это свеча, но очень скоро он понял, что это стоящая на земляном полу керосинка. Керосина в ней оставалось немного, поэтому огонек был такой слабый. Но света его еще хватало, чтобы разглядеть дубовую дверь, запертую на тяжелый железный засов. Позади шумно вздохнула Татьяна, крепко-крепко сжала его руку.
– Все будет хорошо, – сказал Всеволод одними губами, но Татьяна его услышала, подошла вплотную. Так близко, что он почуял тонкий аромат, исходящий от ее волос.
Сказать по правде, они рисковали, спускаясь в подземелье вообще без оружия. Если бы Татьяна дала ему время, чтобы подумать, он бы не допустил такой непростительной ошибки. Но теперь уже поздно. Теперь в нем росла и крепла уверенность, что даже сейчас они, возможно, уже опоздали.
– Отойди подальше, – сказал он все так же шепотом и решительно положил руку на засов.
Татьяна снова шумно вздохнула, но шаг назад сделала, подняла с земли керосинку, освещая дверь, а Сева всем своим весом навалился на засов. Сначала показалось, что ничего не происходит, а потом засов с тихим скрежетом начал медленно сдвигаться в сторону. Сева приготовился. К чему? Да к чему угодно! Но в первую очередь к нападению, к тому, что из двери на них ринется нечто страшное.
Ничего не произошло. Никто не ринулся. Тишину снова нарушало лишь бешенное биение их сердец. А потом раздался голос. Он был слабый, скрипучий и злой.
– Ну, чего не входишь, упырина фашистская?
За спиной у Всеволода тихо всхлипнула Татьяна, всхлипнула, оттолкнула, протискиваясь мимо него в дверной проем.
– Митяй, – позвала она шепотом. – Митяй, это я – Таня Барташова.
– Танька?.. – В голосе мелькнуло удивление, но тут же сменилось злостью: – Снова морочишь, упырина? Не понял еще, что не поддаюся я на твои чертовы штучки?
А Татьяна уже подняла керосинку высоко над головой, давая возможность Митяю рассмотреть себя, а Всеволоду рассмотреть Митяя.
Он увидел его не сразу. Взгляд шарил по утопающей в тенях комнате. Кровать, кресло, шкаф с книгами, стол, на столе – бутыль с чем-то прозрачным и огрызок хлеба, к которому воровато крадется тощая крыса. Где же Митяй?
Митяй сидел на старом, полуистлевшем ковре, прижавшись спиной к каменной стене, обхватив руками колени. Изможденный, грязный, с диким взглядом и всклокоченными белыми волосами, с исполосованной, покрытой рубцами и ранами шеей.
– Митенька, это в самом деле я. – Татьяна шагнула к нему, а он дернулся, словно уклоняясь от удара. – Митяй, я тебе не мерещусь. Мы тебя нашли.
Она присела перед ним на корточки, протянула руку, но всклокоченной головы Митяя так и не коснулась. Митяй оскалился совершенно по-звериному, кинулся вперед, с рычанием опрокидывая Татьяну на спину, вышибая из ее рук керосинку.
– У-у-упырина! – рвались из его горла почти нечленораздельные звуки. – У-убью, гадину! Голыми руками придушу!
Он и пытался придушить, тянул к Татьяниной шее пальцы с обломанными ногтями, скалил крепкие белые зубы. Ступор прошел быстро, Всеволод схватил Митяя за плечи, потащил, поражаясь, откуда столько яростной силищи в этом тщедушном, наполовину обескровленном теле. Теперь он точно знал, что делал фон Клейст с этим пацаном. Век бы такое не знать, но вот она – правда. И жить им всем с этой правдой до самой смерти. Возможно и жить-то осталось недолго.
А пламя, вырвавшееся из стеклянного плена керосиновой лампы, уже с жадностью лизнуло ковер, шустро рвануло вверх по мятой скатерти, прогоняя со стола крысу. Запахло дымом. Татьяна сидела на полу с широко открытыми глазами и словно бы не замечала происходящего, смотрела в пустоту перед собой, не помогала усмирять Митяя, не тушила пожар. Значит, придется Севе самому.
– Прости, друг! – прохрипел Всеволод и со всей силы врезал Митяю под дых.
Такого вот, буйного и брыкающегося, ему из подземелья не вытащить. А тащить, похоже, придется не только Митяя, но еще и Татьяну, так некстати провалившуюся в забытье. Из подземелья тащить и из пожара, потому что комната стремительно наполнялась дымом, и уже сейчас дышать было тяжело.
А где-то высоко над головой слышался собачий лай. Нет, не лай – яростное рычание.
– Таня, – Всеволод потянул Татьяну с пола, поставил на ноги. – Таня, нужно уходить!
В одиночку ему не справиться. Нести на руках он сможет только кого-то одного. И за вторым вернуться уже точно не успеет. Теперь уже рычал сам Всеволод, потому что нет ничего страшнее такого вот выбора…
Ему не пришлось выбирать. Слава богу, Татьяна пришла в себя, дернулась, вздохнула полной грудью, прошептала:
– Надо уходить.
Вдвоем они подхватили обмякшего Митяя под мышки, вытащили из темницы. Всеволод ринулся было к лестнице, туда, где псы и, наверняка, немцы, но Татьяна тронула его за руку, покачала головой.
– Подержи его, – велела, выныривая из-под руки Митяя и всем телом прижимаясь к глухой стене. Руки ее снова скользили по кирпичной кладке, только на сей раз не медленно, а торопливо. – Нашла, – сказала она, оборачиваясь и отступая на шаг.
Она отступала, а стена отодвигалась. Точно так же, как в часовне. Только проем здесь, под землей, оказался еще меньше. Крысиный лаз, а не проем. Но им хватило. Первым в проем сунулся Всеволод, потащил за собой Митяя, подал руку Татьяне. Она юркнула в лаз быстрой змейкой и снова принялась шарить по стене.
Дух они перевели лишь, когда стена стала на место, отсекая и сделавшийся невыносимо горячим воздух, и сизый дым, и вопль ярости. Кричал человек. Или не-человек? Фон Клейст оплакивал потерянную добычу?
Всеволод хотел спросить, что дальше, но в темноте к губам его прижался холодный пальчик. Молчи, не привлекай внимание! Вот, что она хотела, но не могла ему сказать. А потом и сказала, уже на самое ухо, едва слышно.
– Нам нужно идти.
И двинулась вперед, в непроглядную темноту еще одного подземного хода.
Всеволод поудобнее перехватил Митяя и шагнул следом, надеясь, что в этой кромешной тьме они не заблудятся и не расшибутся.
Шли долго. Ему показалось, что целую вечность, а потом что-то начало меняться. Нет, тьма по-прежнему оставалась абсолютной. Изменился воздух. Из дымно-затхлого с каждым шагом он делался все свежее и холоднее. Наверное, это означало, что выход где-то поблизости. Ведь Татьяна должна знать, что делает и куда ведет их маленький отряд.
Татьяна знала. У Татьяны просто не хватало сил, чтобы открыть самую последнюю дверь. Она так и сказала:
– Сева, тут люк над головой. Я не смогу… нужен мужчина.
Нужен мужчина. Наконец-то, и он пригодился.
– Поддержи его. – В темноте он притулил Митяя к стене, нашарил Татьянину руку. – Где люк?
– Прямо над нами.
На мгновении лицо Севы опалило жаркое дыхание. А щеки коснулись нежные губы. А может, показалось… В этом подземелье реальность искажалась, превращая нереальное в реальное и наоборот.
Всеволод вскинул руки, нашарил над головой деревянный люк, уперся ладонями, поднажал. В какой-то момент показалось, что ничего не выйдет, что там, над головой, тонны и тонны земли, что они погребены тут заживо. Но нахлынувшую было панику тут же сменила надежда, потому что люк начал поддаваться, а в образовавшуюся щель хлынул свежий воздух и мутный лунный свет.
Всеволод высунул голову. Подземный ход заканчивался в оранжерее, в самом дальнем ее углу, за голым остовом какого-то куста. Наверное, летом, когда куст разрастется, люк этот будет совсем незаметен. Впрочем, он и сейчас незаметен. Нужно лишь забросать его землей.
Сева выбрался первым, помог Татьяне вытащить на поверхность уже начинающего приходить в себя Митяя, помог ей самой. Потянул вверх, прижал к себе, задержался чуть дольше приличного, принюхиваясь к тонкому травяному аромату, исходящему от ее кожи. Отпустил бы раньше, но она замерла, не вырывалась. Только сердце ее билось часто-часто…
– Луна… – Из ступора их вывел сиплый голос. Митяй сидел на земле, запрокинув белое лицо к небу. – Настоящая луна, что ли?..
– Настоящая. – Татьяна выскользнула из Севиных объятий, бросилась к Митяю.
– Снова морочишь, да? – В голосе Митяя слышалась тоска. – Показываешь всякое…
– Не морочу, Митенька. – Татьяна встала перед ним на колени. – Не морочу. Посмотри на меня. В глаза мне посмотри, и сам все поймешь…
* * *