Город псов

— Подсматривал, что ли? — быстро пришел в себя Лунин.

— Наблюдал, — в тон ему отозвался здоровяк.

— И давно?

— Как машина подъехала — так и смотрел.

— А чего раньше не открыл?

— Зачем, — пожал могучими плечами мужчина, — ты не хотел заходить, я и не открывал.

— Логично, — решил завершить диспут Лунин, — я к Ивану Андреевичу.

— Так здесь все к Ивану Андреевичу, — ухмыльнулся здоровяк, — проходи, коль приехал.

Еще с улицы, разглядывая протянувшуюся метров на пятьдесят фасадную часть забора, Лунин понял, что писатель владеет неплохими земельными угодьями, но только пройдя за калитку, он смог оценить размеры уходящей вглубь метров на сто, а может, и больше территории, заросшей огромными, стремящимися стволами прямо в небо вековыми соснами. Сам деревянный двухэтажный дом писателя с бревенчатыми толстыми стенами и небольшими забранными коваными решетками окнами напоминал готовую к обороне крепость, чем обитель творческой личности.

Впрочем, с обеих сторон от массивного, подпираемого мощными колоннами крыльца к дому были сделаны две пристройки. Веранда с огромными панорамными окнами и открытая летняя терраса, на которой Лунин заметил удобно расположившегося в кресле немолодого худощавого человека в очках.

Илья двинулся к крыльцу вслед за встретившим его мужчиной. Дойдя до крыльца, здоровяк посторонился и приглашающе махнул рукой.

— Прошу. — Он криво усмехнулся и зашагал куда-то в сторону расположенных в глубине участка хозяйственных построек, оставив Лунина наедине с хозяином дома.

Илья медленно, не желая показаться суетливым, поднялся по широким дубовым ступеням и понял, что опять ошибся.

Наедине с писателем он не был. Одна из двух лежащих у ног Короленко овчарок оскалила пасть и негромко, но тем не менее угрожающе зарычала, вторая, наклонив голову набок, внимательно изучала замершего на месте следователя.

— А я вот сейчас порычу кому-то по заднице, — услышал Лунин мягкий приятный голос, — идите-ка лучше погуляйте, нечего мне тут шерстью трясти.

Иван Андреевич, а это, без всякого сомнения, был он — Илья узнал его по фотографии в Интернете, вскочил с кресла и сделал несколько быстрых шагов навстречу Лунину.

— Рад, необычайно рад вас видеть. — Он энергично затряс Илье руку. — Я что-то непонятно сказал? — Он взглянул на севших, но явно не собирающихся никуда уходить овчарок. — Мне что, перейти на французский? Гуляйте! Allez marcher![1]

Собаки неторопливо встали и, поочередно обнюхав ноги вновь на всякий случай замершего Лунина, спустились на лужайку перед домом, однако далеко уходить не стали, расположившись всего в нескольких метрах от террасы.

— Учим с ними французский, — весело объяснил Иван Андреевич, — так они теперь русский забывать стали. Хотя, — он с улыбкой погрозил овчаркам маленьким кулачком, — я думаю, притворяются. Чтобы Бонни что-то забыла, такого в жизни быть не может.

— Французский, — Лунин удивленно смотрел на писателя, — с собаками?

— Ну а с кем же? — в свою очередь удивился Короленко, — не с Фадеем же. Вы ведь с Фадеем уже познакомились?

Сообразив, что речь идет о встретившем его у калитки мордовороте, Лунин кивнул.

— Ну вот, чему его научишь?! — воскликнул Короленко. — Хотя, представьте, я пробовал. Дальше «Je m’appelle[2] Фадей» мы не продвинулись, — он вздохнул, — так что уж лучше с собаками.

— Bonnie, combien de personnes voyez-vous?[3]

Лунин, учивший в школе немецкий, и с тех пор успевший почти полностью растерять свои немногочисленные познания в языках, вопроса не понял. В отличие от дважды пролаявшей овчарки.

— Charmante![4] — всплеснул руками Иван Андреевич. — Видите, я спросил у Бонни, сколько человек она видит, и она ответила правильно.

— Да уж, — покачал головой Лунин, — а рядом, я так понимаю, Клайд?

— Не угадали, — рассмеялся Короленко, — хотя ход ваших мыслей, молодой человек, мне понятен. Вторая собака — Конни. Бонни и Конни, две девочки. Сашка! — крикнул он, перевесившись через перила террасы. — Мы сегодня кофе дождемся?

— Иду уже, — откуда-то издалека послышался уже знакомый Лунину голос.

— Да что ж вы стоите, располагайтесь, — спохватился Короленко и потянул Лунина за рукав к столу, на котором уже стояли две кофейные пары, а также два коньячных фужера. Самой бутылки на столе не было, но Илья понимал, что фужеры на стол, в отличие от фруктов, просто так не ставятся.

Через минуту, осторожно ступая, на крыльце появился здоровяк, несущий поднос с коньяком и ароматно дымящейся туркой. Он поставил поднос на стол, молча разлил через ситечко кофе по чашкам и так же молча удалился.

— Спасибо, Саша, — крикнул ему вслед Иван Андреевич, — отдыхай пока.

— Так он Саша или Фадей? — уточнил Лунин.

— Сашка он, — буркнул Короленко, разливая коньяк по фужерам, — Сашка Фадеев. Фадеем это я его прозвал, ему так лучше. А то сам полуграмотный, а надо же, в тезки к такому человеку заделался.

Чтобы не сглупить, Лунин молча отхлебнул горячего кофе.

— Вы-то, небось, и не знаете, кто это, а такой человек был, глыба! И книги мощные писал, и сам был фигура. Председатель союза писателей, — Иван Андреевич потряс над столом вытянутым указательным пальцем, — да еще при Сталине. Это, я так скажу, не каждый бы смог. А сейчас, — он презрительно чмокнул губами, и Лунин заметил, как насторожились овчарки, — ни Союза, ни писателей. И страна измельчала, и народ еще больше. Ну, будем знакомы. — Он протянул свой фужер навстречу Лунину.

Хрусталь негромко зазвенел, и они выпили.


Илья понимал — пить с человеком, чей статус в расследуемом им деле был пока совершенно неясен, очевидно, было неправильно, но и не выпить с хозяином дома не представлялось возможным.

— А вы, разве вы не писатель? У нас вами все управление зачитывается, а шеф так вообще поклонник.

Илья справедливо полагал, что небольшая ложь, чуть-чуть приправленная лестью, никак не отразится на Хованском, а Короленко будет приятна.

— Да бросьте, — отмахнулся Иван Андреевич, если бы я писал свои так называемые книги лет пятьдесят назад при Брежневе, меня в лучшем случае выслали за границу как идиота, а в худшем — засадили бы, как диссидента, в психушку.

— Не наоборот? — засомневался Лунин, — я думал, идиотов как раз…

— Нет, — покачал головой Короленко, — именно так. От идиотов старались избавляться.

Он глотнул еще коньяка и протянул руку к подносу, на котором Лунин только сейчас заметил небольшую тарелочку с сыром.

— А вот если бы я посмел сочинить свои творения во времена Фадеева, — Короленко закинул в рот тонкий светло-желтый ломтик, — тогда, думаю, все было бы проще. Просто расстреляли, да и дело с концом. А сейчас, вот видите, ценят. Будем здоровы!

Вновь, уже чуть громче, зазвенели фужеры. Неожиданно из дома до Лунина донесся какой-то странный шум, словно что-то уронили на пол или ударили об стену. Очевидно, эти звуки привлекли внимание Короленко, потому что он вскочил на ноги и подбежал к входной двери, распахнул ее и просунул в дом голову.

— Ириша, у тебя все нормально? — В голосе писателя явно слышалось беспокойство.

Ответных слов Лунин, как ни вслушивался, разобрать не мог. Он уловил лишь интонацию. Мягкую, успокаивающую.

— Ну хорошо, — вздохнул Иван Андреевич, — но, если ты ляжешь, будет лучше.

Женский голос опять что-то произнес в ответ, судя по всему не согласившись с мнением хозяина дома.

— Как знаешь, — не стал настаивать Иван Андреевич, — если что, я здесь, на террасе.

Короленко вернулся к столу, с отрешенным видом, словно не замечая Лунина, сделал большой глоток коньяка. Какое-то время он стоял, задрав голову вверх и глядя на солнце, крадущееся за кронами могучих сосен. Лунин, не решаясь нарушить его молчание, тоже приложился к фужеру.

— Ириша совсем плоха, — наконец произнес Иван Андреевич.

Илья встал и тоже подошел к перилам.

— Может, мне лучше сейчас уехать? Мы могли бы поговорить завтра.

— А что, завтра что-то может измениться? Разве что в худшую сторону, — он ткнул кулаком ни в чем не повинные перила, — давайте уж посидим, поболтаем. Коньяк только надо убрать, думаю, а то что-то я совсем расклеился.

Возвращаясь в квартиру, Лунин заехал в расположенный в нескольких сотнях метров от его дома магазин, купил себе две пачки пельменей, банку зеленого горошка и пакетик майонеза. Если он не задержится в этом городишке дольше, чем изначально планировал, то ему на пару дней этого вполне хватит. Бросив пакет с продуктами на заднее сиденье машины, Илья закурил.





* * *


Бутылки с пивом заманчиво позвякивали. Гурвин осторожно поставил пакет в багажник «ренджровера». После напряженного дня он бы с удовольствием оприходовал бутылочку прямо сейчас, но нельзя. Боярыня на дух не переносит запах спиртного. Боярыней в их кругу за глаза звали жену мэра, статную величавую блондинку с неизменной холодной улыбкой на безжизненном от слишком частых уколов ботокса лице. Оставалось только надеяться, что заседание фонда не слишком затянется. Гурвин вздохнул. Будь его воля, он бы решил вопрос без всяких заседаний. Принципиальная договоренность была уже достигнута. Он выделяет деньги на основное строительство, земельный участок в безвозмездное пользование передаст Корнеев, работами займутся люди Маркова. Пока не ясно, кто и как будет действовать дальше, но это лучше решить позже, в узком кругу. Садясь в машину, Гурвин обратил внимание на высокого, немного полноватого мужчину, стоящего возле белого внедорожника. Мужчина курил, задумчиво выпуская изо рта одну за другой струйки дыма. То, что мужчина не местный, Гурвин определил сразу. Не то чтобы он знал в лицо все тридцатитысячное население Засольска, это было чересчур даже для его феноменальной памяти. Все было проще. Этот мужчина не знал его, Гурвина, это было видно по равнодушно скользнувшему и не задержавшемуся на фигуре садящегося в «ренджровер» человека взгляду. Таких среди жителей города не было точно. Мужчина, судя по всему, почувствовал пристальный взгляд Гурвина. Он обернулся, еще раз скользнул взглядом по автомобилю. Бликующее в лучах вечернего солнца лобовое стекло вряд ли могло ему позволить хорошо разглядеть сидящего за рулем человека. Гурвин поднял руку и помахал незнакомцу, тот неуверенно улыбнулся и машинально поднял руку в ответ.

Обычный рефлекс, такой же, как у всех, удовлетворенно подумал Гурвин и до упора утопил педаль газа в пол, что звери, что люди — все предсказуемы. Даже скучно.

Меньше чем через десять минут он уже входил в здание городской администрации. Небрежно кивнув дежурившему на проходной охраннику, Гурвин легко взбежал по лестнице на второй этаж. Для своих пятидесяти шести он был не просто в хорошей, в отличной форме, хотя никогда не отказывал себе в маленьких человеческих радостях, наподобие ожидающих в багажнике нескольких еще холодных бутылок пива. Гурвин вошел в небольшой, уже заполненный людьми конференц-зал и сразу устремился к ней.

— Маргарита Львовна, мое почтение. — Он коснулся губами ее руки.

— Господи, Григорий Александрович, — Боярыня глупо хихикнула, — какой вы все же галантный мужчина. Сколько лет мы уже с вами знакомы, я все не могу привыкнуть.

— Как и я, — сдержанно улыбнулся он, — как и я, Маргарита Львовна, каждый раз теряюсь, видя вашу необыкновенную красоту.

— Ну, прекратите, — ее неестественно гладкие щеки порозовели, — кстати, Роман Юрьевич только сегодня мне про вас говорил.

— Надеюсь, не очень ругал? — заинтересованно поднял брови Гурвин.

— Представьте себе, ругал, — притворно вздохнула Маргарита Львовна, — велел вам попенять. Вы еще в прошлом месяце обещали к нам зайти, скоротать вечерок. А вот уж и осень пришла, вы обещание свое так и не выполнили. Даже и не знаем, — она погрозила Гурвину пальчиком, — пора на вас обижаться или еще подождать денек-другой.

— Подождать, непременно подождать, — с жаром отозвался Гурвин, — я как раз на днях закончил на фабрике переоборудование, так что теперь готов с радостью исполнить свое обещание. Назначайте любое время.

— Так и не будем тогда тянуть, — обрадовалась Маргарита Львовна, — давайте в эту субботу и соберемся. Я тогда по времени вам сообщу чуть позже. — Обернувшись, она окинула взглядом собравшихся. — Наверное, можно начинать? Никто ведь не возражает?

Улыбки присутствующих красноречиво говорили о том, что Маргарите Львовне никто возражать намерен не был.

— Хорошо, — выдержав небольшую паузу, провозгласила Маргарита Львовна, — в таком случае собрание нашего фонда защиты животных «Добрый дом» объявляю открытым. С момента нашего последнего собрания прошел уже месяц, — она с грустью покачала головой, словно удивляясь тому, как быстро летит время, — но этот месяц не просто прошел, за этот месяц мы, люди, неравнодушные к нашим меньшим собратьям, сделали очень многое. Прежде всего, это соглашение, достигнутое с торговой ассоциацией нашего города. Все, представьте себе, все предприниматели нашего города, торгующие одеждой и обувью из натуральной кожи и меха, изъявили желание перечислять пять процентов от своих продаж на счет нашего фонда.

Изъявили желание, усмехнулся Гурвин, как сказано. Все эти чахлые предприниматели просто изъявили желание продолжать свою такую же чахлую торговлю, потому что ни на что другое у них нет ни мозгов, ни денег. Когда у тебя нет выбора, ты никогда не ошибешься с вариантом ответа. Вот и они не ошиблись, подписав соглашение с курируемым супругой мэра фондом.