Город мертвых отражений

Все разрешится. Она еще раз поговорит с куратором, уже спокойнее, без лишних эмоций. И обязательно лично, а не по телефону. Только не в офисе. Скорее, следует пригласить его на ужин на неделе. Она донесет до него суть своих сомнений, и он найдет слова, чтобы развеять их. Они вернутся к прежним доверительным отношениям, после чего она убедит его не отзывать ее с задания. Или хотя бы не запрещать ей и дальше общаться с Войтехом, Невом, Сашей…

Вода успела порядком остыть, а пена почти полностью опала, когда Лиля решила, что пора бы уже выбираться из ванной, пока кожа не сморщилась. У нее еще оставалось время заварить себе чай и посмотреть какое-нибудь приятное кино.

Она распустила волосы, набрала в легкие побольше воздуха, зажала пальцами нос и погрузилась под воду с головой. Она всегда так делала, точно не зная почему. Кажется, эта привычка появилась у нее еще в детстве: обязательно нырнуть хотя бы раз, а лучше два под воду, прежде чем вылезти из ванны.

Вода залила ушные раковины, приглушая звуки. Все страхи и дурные мысли окончательно растворились, но, когда Лиля попыталась всплыть, она внезапно ощутила на своих плечах чьи-то руки. Кто-то крепко прижимал ее ко дну, не давая подняться.

Лиля дернулась, пытаясь освободиться, но руки незнакомца держали ее очень крепко. Паника мгновенно захватила все ее существо, и только какой-то древний инстинкт не позволил резко выпустить воздух из легких и вдохнуть воду. Лиля с перепугу даже разомкнула плотно сжатые веки, пытаясь рассмотреть нападавшего, но чуть мыльная вода слишком сильно резала глаза и не давала сфокусировать взгляд. Лиля видела лишь темный силуэт на фоне лампы, ни лица, ни даже одежды рассмотреть не удавалось. Как и вырваться из чересчур крепкой хватки. Она дергалась, размахивала руками и пыталась ударить незнакомца ногой, но только расплескивала воду. Легкие уже горели от нехватки кислорода, включился другой инстинкт, который, напротив, пытался заставить ее сделать новый вдох, но Лиля держалась из последних сил. Она снова закрыла глаза, на секунду остановилась, пытаясь сгруппироваться, и предприняла последнюю попытку вырваться.

На этот раз ей это внезапно удалось. Она села в ванне, одновременно кашляя, жадно глотая ртом воздух и протирая глаза, чтобы снова открыть их и осмотреться. Когда у нее это получилось, она с удивлением обнаружила, что снова одна в ванной, даже дверь прикрыта, как она ее и оставила.

Не понимая, что происходит, с колотящимся от ужаса сердцем, Лиля поспешно вылезла из ванны, не обращая внимания на большие лужи на полу и на воду, стекающую с волос по телу, завернулась в тонкий халат и выскочила в крошечный холл, который находился между кухней, комнатой, санузлом и прихожей.

Квартира тоже была пуста. В комнате тихо мурлыкал музыкальный центр, воспроизводя ее любимый диск, на кухне горел свет, в прихожей разлегся пылесос, который она так и не убрала в шкаф. На всякий случай Лиля проверила входную дверь: та оставалась закрыта и заперта изнутри на задвижку.

– Что за черт? – пробормотала Лиля, выравнивая дыхание. Она непроизвольно поежилась: тонкий шелк промок насквозь, а из комнаты тянуло холодом из приоткрытого на проветривание окна.

Она вернулась в ванную комнату за телефоном. По-прежнему игнорируя лужи на полу, она на несколько секунд задумалась, прежде чем набрать номер. Раньше она в такой ситуации сразу позвонила бы куратору, но сейчас что-то останавливало от подобного решения. В итоге Лиля открыла приложение Скайпа и выбрала контакт Нева.

Lily: Вы не спите?





* * *


8 декабря 2013 года, 23.44

пр. Науки

г. Санкт-Петербург



Он не сразу понял, что именно помешало его сну. В какой-то момент сознание неожиданно начало проясняться, выплывая из шаткой субреальности, которую представляли собой ночные грезы.

Такое часто случалось и раньше. Каждая новая поездка, каждая встреча с друзьями ломали привычную рутину и что-то неуловимо меняли в нем. Возвращаясь в Санкт-Петербург, в свою пустую квартиру, тишину в которой нарушали только бормочущее радио и маленькая черепашка в аквариуме, иногда шлепающая ластами по воде, Нев первые несколько дней продолжал плохо спать. Каждый раз ему казалось, что история еще не завершена. Причиной тому было, как он сам думал, его нежелание возвращаться к повседневной жизни, надежда продлить приключение еще немного.

Обычно, просыпаясь среди ночи, он быстро понимал, что именно его разбудило, убеждался в абсолютной тривиальности причины и почти мгновенно засыпал обратно до следующего раза. Однако сегодня все произошло иначе. По мере того, как он начинал ощущать и осознавать себя, он вычленил из привычного шумового фона нетипичный звук. Мозг уже распознал его как скрип, но пока не мог сообразить, что могло его издавать.

Звук был ритмичным, повторяющимся через одинаковые промежутки времени. Источник находился где-то совсем рядом, что еще больше сбивало с толку: в спальне, кроме кровати, стояли еще только платяной шкаф, письменный стол и офисное кресло. Ничто из этого не скрипело. Окончательно проснувшись, Нев заметил еще и такой же ритмичный приглушенный стук, который раздавался после каждого скрипа.

«Кресло-качалка», – внезапно понял он, уже полностью проснувшись, но еще не открыв глаза. Он знал этот звук. В его детстве у них дома стояло старое кресло-качалка. Мама любила сидеть в нем и, покачиваясь, вязать. Этот звук определенно был родом из его детства. Вот только Нев точно знал, что вскоре после смерти родителей выбросил то кресло.

Он открыл глаза и обвел взглядом окутанную ночной темнотой комнату. Слабое зрение даже при исправной работе всех фонарей на улице превращало предметы в размытые контуры, но Нев очень хорошо знал эти контуры. Один из них определенно выглядел лишним. Покачивающийся силуэт на фоне зашторенного окна двигался как раз в такт скрипу и стуку.

Его прошиб холодный пот. Он точно знал, что это не сон. Мозг функционировал в полную силу, он помнил, кто он, знал, где находится и как он сюда попал. Все выглядело точно так же, как когда он засыпал, кроме покачивающегося на фоне окна силуэта.

Он боялся пошевелиться, но и смотреть на происходящее сквозь пелену близорукости было невыносимо, поэтому Нев протянул руку к стоявшему рядом с кроватью письменному столу и взял лежащие на краю очки. Двигаться он старался плавно и бесшумно, чтобы не привлекать к себе внимания ночного гостя. Пока скрип и движения оставались неизменными, он считал, что ему это удается.

Линзы очков придали окружающему миру резкости, но не добавили смысла происходящему. У его окна действительно стояло давно выброшенное кресло-качалка, в нем сидела женщина, подозрительно похожая на его умершую мать. Женщина вязала и при этом довольно сильно раскачивалась в кресле. Гораздо сильнее, чем мать при жизни.

– Мама? – неуверенно позвал Нев и не узнал собственный голос: он прозвучал одновременно слишком хрипло и слишком высоко. Нев машинально откашлялся.

Женщина в кресле, которую он видел только в профиль, даже не шелохнулась, продолжая вязать и раскачиваться. Понимая всю абсурдность ситуации, Нев медленно вылез из-под одеяла и опустил ноги на пол, ощутив босыми ступнями непривычный холод, как будто он забыл закрыть форточку.

– Мама, это ты? – снова позвал он, выпрямляясь, но не решаясь шагнуть к креслу.

Оно внезапно остановилось, скрип оборвался. Руки женщины со спицами замерли, но сама она продолжала смотреть в окно, не оборачиваясь к Неву.

– Ты очень дорого мне обошелся, Евсташа.

Это определенно был голос его матери. И ее слова. Тогда, за пару недель до смерти, она так и не объяснила ему, что они значили. Нев почувствовал, как сердце учащенно забилось, как будто только теперь он по-настоящему осознал, что посреди ночи в гости к нему явилась давно почившая родительница. И пришла она сказать именно о том, о чем он сам вспомнил первый раз лишь недавно.

– Что ты имеешь в виду?

Тогда, восемнадцать лет назад, он почти не обратил внимания на ее слова, посчитав, что мама говорит в целом о том, как много усилий ей пришлось приложить, чтобы родить ребенка.

– Жизнь за жизнь, – пропела мать каким-то чужим тоном, словно кого-то изображала. – Жизнь за жизнь. Так она сказала, когда я пришла к ней.

– Кто сказал?


Нев все еще стоял у кровати, не решаясь приблизиться к креслу. Он хотел, чтобы мама обернулась к нему, и одновременно боялся этого.

– Та женщина. Ведьма. Она сказала: жизнь, которой не суждено завязаться, нельзя просто взять и создать. За нее надо отдать нечто равноценное. Другую жизнь.

Сердце уже не стучало, оно глухо ухало в груди, захлебываясь кровью. Холодок, бегущий по спине, превратился в струйки ледяного пота. Из-за него пижамная куртка неприятно липла к телу. Ноги мерзли, но Нев не мог заставить себя пошевелиться.

– Тебя не должно было быть, – продолжила мать. Ее голос становился все более чужим. Он звучал… как обвинение. – Так бывает. А ему не суждено было умирать. Но я не хотела с этим мириться. Я хотела ребенка. Я была ослеплена этим желанием. Она предупреждала меня, что силы, которые она призовет, возьмут свою плату. Другую жизнь. Она не сказала какую. Да я бы даже и не услышала. В тот момент я слышала только одно: она обещала сделать меня матерью.

Кресло вновь закачалось, но уже не так резко. Теперь это походило на реальную картину из его детства: мама с вязанием в руках, откинувшись на спинку кресла-качалки, медленно покачивается, невнятно мурлыча под нос одной ей известную песенку. По какой-то странной причине именно эта идиллическая картина сейчас испугала Нева еще больше. Он уже ничего не спрашивал, да ему и не хотелось больше ничего слышать. Он хотел только одного: чтобы мама исчезла и оставила его в покое. Мертвое должно оставаться мертвым.

И теперь он все больше боялся, что она может обернуться и посмотреть на него.

– Он жил один, и все знали, что во время запоя он мог неделю нигде не появляться, – голос ночной гости звучал неестественно весело. – Он три дня болтался в петле. Когда его нашли, его уже всего раздуло. Мне надо было опознать тело, но я его не узнала.

– О ком ты говоришь? – почти шепотом спросил Нев. Он не хотел этого спрашивать, потому что не хотел слышать ответ. В глубине души он и так его знал.

– Мой брат, – ожидаемо ответила мама. – Человек, который умер, чтобы ты появился на свет.

Скрип вновь прекратился, а фигура в кресле зашевелилась, как будто собираясь повернуться. Сердце в груди замерло вместе с креслом.

– Тебя. Не должно. Быть!

Нев дернулся, желая поскорее убраться из комнаты, хотя бы просто отвернуться, чтобы не видеть ее лица, но кресло и мать внезапно исчезли, перед глазами все поплыло, а горло сдавило так сильно, что ни вдохнуть, ни выдохнуть он уже не мог. Пальцы нащупали толстую грубую веревку, но как он ни пытался ее поддеть, чтобы ослабить давление, ничего не получалось.

Мир опрокинулся, ноги потеряли точку опоры. Перед глазами промелькнули один за другим страшные образы: стрелка и надпись мелом на стене «Тебе туда», петля, свисающая с потолка пустой грязной кухни, вздувшийся труп, болтающийся в этой петле.

Уже теряя сознание, Нев дернулся последний раз, надеясь как-то сбросить с шеи удавку, но вместо этого внезапно сел на кровати, тяжело дыша.

Сердце колотилось в ушах, грудь болезненно ныла, легкие горели. Убедившись, что в комнате он один, Нев вдруг понял, что очки так и лежат на письменном столе. Ему все приснилось, обычный кошмар. Вот только чувствовал он себя так, слово действительно чуть не задохнулся.

«Надеюсь, это не микроинфаркт или что-то в этом роде», – промелькнула в голове пугающая мысль. У его отца первый инфаркт случился только в шестьдесят лет, но Нев точно помнил, как врачи сказали тогда, будто несколько микроинфарктов успели пройти незамеченными.

Он спустил ноги с кровати, коснувшись босыми ступнями пола. Холода при этом не почувствовал. Ему вспомнились слова Лили о том, что он моложе и здоровее, чем иногда пытается казаться.

– Твоими бы устами, девочка, – пробормотал он, потирая ладонями лицо.

Волосы на голове слиплись от пота, пижамная куртка липла к телу. Одинаково сильно хотелось двух вещей: спать и принять душ. Он решил, что как минимум необходимо умыться, поэтому заставил себя встать и добрести до ванной.

Прохладная вода немного привела его в чувство, помогла избавиться от остатков противного кошмара. Нев даже набрался смелости посмотреть на себя в зеркало.

Сердце снова больно ударилось о ребра, а потом провалилось куда-то в район живота. Он не поверил собственным глазам, поэтому сначала вернулся за спальню за очками, а потом снова посмотрел на себя в зеркало.

На покрасневшей коже шеи отпечатался довольно заметный след от веревки.





* * *


9 декабря 2013 года, 3.45

ул. Капитанская

г. Санкт-Петербург



Если верить официальным данным, в Санкт-Петербурге за год бывает всего около семидесяти двух солнечных дней. И конечно же, большая часть из них приходится вовсе не на зиму. В ноябре – декабре солнце иногда не показывается целыми неделями, серые облака цепляются за шпиль Адмиралтейства и башню Петропавловской крепости, весь город как плотной непроницаемой тканью укутан дождем и темнотой. Но уж если солнце появляется, то светит так ярко, что впору носить солнечные очки даже дома. Мало что может сравниться в зимним северным солнцем.

Саша приоткрыла глаза, отчаянно щурясь. Попытка прикрыть лицо ладонью не увенчалась успехом: руки почему-то отказывались ее слушаться. Приподняв голову, она тут же со стоном опустила ее обратно на подушку: голова казалась такой тяжелой, словно весила целую тонну.

«Что, черт возьми, происходит?»

Наконец, спустя несколько минут отчаянной борьбы с головокружением и слепящим солнцем, Саше удалось открыть глаза и оглядеться. По крайней мере, она находилась в своей собственной спальне, а вот со всем остальным не угадала: слепило ее не зимнее солнце, а свет настенного светильника, за окном же было еще темно. Быстро нашлась и причина, почему ее не слушались руки: они оказались привязаны к кровати. В первый момент мелькнула мысль, что ночь удалась, оттого и голова такая тяжелая, и руки связаны. Они с Максимом никогда не пренебрегали экспериментами в спальне, но уже в следующую секунду Саша поняла, что снова ошиблась.

Во-первых, пару раз они это уже пробовали и обоим не понравилась скованность и ограниченность движений, во-вторых, руки все же привязывали к изголовью кровати, а не по бокам, да и не оставил бы Максим ее спать в таком неудобном положении. Так, как сейчас, обычно привязывали пациентов в отделении реанимации, где она работала, чтобы те, находясь в полубредовом состоянии, случайно не выдернули иглы.

И в психиатрических клиниках.

Саша еще раз в панике огляделась. Нет же, она определенно находилась в своей спальне, а не в палате какой-нибудь клиники. Даже если бы кто-то попытался создать ей «домашнюю обстановку», едва ли озаботился бы воспроизведением таких мелких деталей, как криво висящие шторы из-за одной вечно заедающей петельки или оборванный лепесток на светильнике. Но тем не менее руки ее были привязаны к кровати, и только сейчас она заметила, что от правого локтевого сгиба тянется вверх тонкая трубка капельницы, присоединенная к флакону с прозрачной жидкостью. Флакон был повернут этикеткой в обратную сторону, поэтому Саша не смогла прочитать название.

– Макс! – попыталась позвать она, но изо рта не вырвалось ни единого звука. В горле было сухо, как в Сахаре, даже губы по ощущениям походили на потрескавшуюся землю пустыни.