Горький водопад

– Вы сообщите мне, если что-нибудь всплывет? – спрашивает он. Это не совсем надежда, но это лучше, чем мертвенная апатия, которую я видела до этого.

– Сообщу, – обещаю я ему и даю свою визитную карточку. Он кивает и кладет ее в карман своего пиджака. – Сохраняйте веру, мистер Лэндри.

– Я буду молиться за вас, – отзывается он. И это все, о чем я могла бы просить в здравом уме.

Взглянув на часы, вижу, что прошел почти ровно час. Я не знаю, следил ли Лэндри за временем или просто инстинктивно чувствовал его, как положено бизнесмену.

Администраторша хмуро смотрит мне вслед из-за стойки. Она защищает его, и это хорошо. Лэндри, наверное, нужна такая церберша.

Я кладу коробку с письмами на сиденье рядом с собой и открываю файл с личным делом Реми. Краткое примечание, едва заметное среди всех прочих, гласит, что он был прихожанином церкви Евангельского Свидетельства в Ноксвилле и даже пел в церковном хоре. Я нахожу сайт этой церкви – само здание на фото выглядит стандартным и скучным.

Набрав номер, я спрашиваю священника. Мне отвечает мужчина с низким, тягучим голосом:

– Пастор Уоллес, чем могу вам помочь?

– Пастор, меня зовут Гвен Проктор. Я частный следователь и в настоящий момент расследую исчезновение молодого человека по имени Реми Лэндри. Он был прихожанином вашей церкви, и…

Звонок обрывается. Секунду я думаю, что мой телефон просто сбросил соединение, но нет. На том конце намеренно и решительно повесили трубку. Пастор не желает говорить со мной. Не желает говорить о Реми.

Что ж, это весьма, весьма интересно.





12. Сэм




Гвен нашла что-то важное, и ей нужно идти по этому следу. У нее нет времени на то, чтобы ехать обратно на машине, но и бросить наш внедорожник мы не можем, к тому же нам вроде как нужно подольше избегать Бельденов. Поэтому я вызываюсь отвезти ее в ближайший аэропорт в Новом Орлеане. Мы отправляем ее в Теннесси на самолете, а потом выезжаем с детьми в долгий обратный путь.

Поздним вечером я останавливаю машину возле симпатичного современного отеля и снимаю небольшой номер; каждому из детей отводится своя спальня и своя кровать, а я устраиваюсь в гостиной номера на раскладном кресле, которое оказывается на удивление удобным. Вкусная еда, по телевизору можно включить любой фильм. Неплохой ночлег, к тому же позволяет нам оставаться подальше от «деревенской мафии» Бельденов.

После того как дети расходятся по своим комнатам, я удостоверяюсь, что двери заперты. Коннор читает книгу толщиной в мой бицепс. Ланни слушает музыку в наушниках, закрыв глаза. Расслабленные, успокоенные и довольные, сейчас они похожи на тех малышей, которыми были когда-то. Уязвимые. Хрупкие. Дети, которых я должен защищать.

Я беспокоюсь за Ланни. Она все еще нервничает, и я не хочу, чтобы она оказалась под ударом со стороны Бельденов. Это будет кошмарное положение.

Отчасти именно поэтому я расположился в гостиной на кресле-кровати: так я буду между ними и дверью номера. Просто на всякий случай.

Я больше не могу убегать от угрозы. Беру свой ноутбук и исследую сайт «Погибших ангелов». Я помогал создавать этот сайт – когда-то в прошлом. Мы с Мирандой выбирали дизайн и цвета. Она нарисовала абстрактный логотип, и сейчас, когда я вижу его в углу экрана, у меня пересыхает во рту. Я не был в нее влюблен, но у нас была запутанная, хаотичная общая история. Мы узнали друг друга в самые тяжелые и болезненные для нас времена. И совершенно не знали, какими можем быть в хорошие моменты.

Если б я мог, я все-таки бы спас ее.

Фотография моей сестры стоит последней в ряду снимков всех жертв Мэлвина Ройяла. Это благодаря ей его разоблачили; я знаю, что это принесло бы ей, по крайней мере, небольшое удовлетворение. Но свершившееся правосудие по-прежнему кажется мне тщетным. И всегда будет казаться.

Уже ощущая ужас, я щелкаю по ссылке, ведущей на форум. Он защищен паролем, и я колеблюсь несколько долгих минут, прежде чем набрать мой старый админский код и нажать «Ввод». Код по-прежнему действителен. И в этом нет ничего особо удивительного: группы, собранные на добровольной основе, не очень-то разбираются в подобных вещах.

Я наполовину надеялся, что они лишат меня доступа.

«Это просто форум», – говорю я себе. Устаревшая технология, возникшая за добрых десять лет до современных социальных сетей. Ее используют в основном такие ретрограды, как я. Это должно быть совершенно безобидным.

Конечно же, это не безобидно. Это кипящий канализационный отстойник ненависти, и когда-то я с искренним удовольствием бултыхался в нем. Когда-то я верил, что вершу правосудие единственным путем, который остался доступен мне после того, как официальный суд предал память наших родных. Но на самом деле я просто пытался заполнить пустоту у себя внутри.

Некоторые люди прибегают для этого к выпивке и наркотикам. А у меня была зависимость от чего-то столь же ядовитого. Я спасся только потому, что оказался немного дальше от источника этой притягательной ненависти и ближе к Гвен. Переезжая в Стиллхауз-Лейк, я намеревался причинить ей вред, но, когда увидел ее вместе с ее детьми, заклятье ненависти, тяготевшее надо мной, разрушилось. Она стала для меня реальным человеком, а не бумажной мишенью. Я видел, как она защищала других людей – людей, с которыми даже не была знакома, – и осознал, насколько искажен был мой внутренний компас.

Гвен спасла мою душу. Но «Погибшие ангелы» никогда не смогут понять и принять этого.

Я начинаю читать посты. Самый новый из них, закрепленный вверху страницы, создан в честь Миранды Тайдуэлл. Начинается он как хвалебная надгробная речь, но потом – я ожидал этого – срывается в злость. Каждая тема на этом форуме в конечном итоге приводит к злости. Вежливость местных обитателей непрочна, как туалетная бумага.

Конечно же, основная часть этой ярости направлена против Гвен. Целая ветка обсуждений посвящена тому, чтобы свести воедино совершенно посторонние дела об убийстве женщин, и на основании легчайших, а то и выдуманных улик приписать роль серийного убийцы Гвен – даже не ее бывшему мужу. Потому что никто здесь не рассматривает вариант того, что она была невинной женой монстра и тоже в каком-то смысле жертвой.

«Это ты начал все это, скотина. Ты ненавидел ее достаточно сильно, чтобы проехать через всю страну, намереваясь помучить ее». Я признаю́ это, как бы горько это ни было, и читаю дальше. И конечно же, нахожу целую новую тему о себе. Она огромна – больше сотни страниц. Тема была начата после того, как стало ясно: я не предал Гвен, вопреки своим изначальным намерениям, и хотя вначале встречались рассудительные посты о том, что я, возможно, затеял некую долговременную игру, вскоре они перестают попадаться. Согласно сообщениям в этой теме, мотивы моего предательства могут быть самыми разными: от того, что мне промыли мозги, до того, что я вообще никогда по-настоящему не был частью «Погибших ангелов». Некоторые даже считают, что я являлся подсадной уткой, которую Гвен, будучи главной манипуляторшей, сумела внедрить к ним с самого начала, дабы шпионить за ними. Это фантастически невероятная история, но обитатели форума вцепились в нее и обсасывают уже не один десяток страниц. Они хватаются за каждый кусочек сведений, которые могут найти в СМИ и в Интернете, и громоздят догадки на сплетни, переходя уже к прямой лжи.

Вплоть до самой смерти Мэлвина они строят теории о том, что я – один из его тайных почитателей. Это заставляет меня отодвинуться подальше от ноутбука, чтобы не разбить экран ударом кулака. Я беру из мини-бара маленькую бутылочку бурбона, выпиваю ее и, когда немного успокаиваюсь, возвращаюсь к чтению.

Гвен права, мне нужно было уделять внимание всему этому. Я не могу защитить себя, не зная, что грядет.

После того адского цирка, который разразился из-за появления Гвен в «Шоу Хауи Хэмлина» и последующих неприятных событий в Вулфхантере, тон постов снова меняется.

Теперь они действительно, по-настоящему ненавидят меня. Я предал память всех жертв, предал их родных и близких. Но самое главное, я присутствовал при гибели Миранды. И точно так же, как здешние сплетники возложили на Гвен вину за дела ее мужа, им оказалось достаточно моего присутствия при преступлении, чтобы обвинить в нем меня. Если я был там – значит, я в ответе. Тот факт, что в момент убийства я был в наручниках и не имел возможности спасти Миранду, не имеет никакого значения.

Они выдвигают теорию о том, что я сам пристрелил ее, а ФБР – точнее, мой друг Майк Люстиг – скрыло это. Конечно же, это будет последним выпуском их подкаста, а не первым. Я уверен, что все мои враги, которыми я обзавелся со старшей школы и далее, получат шанс заявить в микрофон о моей преступной натуре – еще до того, как что-либо будет сказано о реальных фактах. Дело будет состряпано тщательно, пусть даже полностью ложно.


Гвен права, к подобному нужно быть готовым. Одно прочтение этих постов заставило меня ощутить болезненное напряжение и опустошающую неуверенность. Даже когда ты знаешь, как все было на самом деле, тяжело видеть, сколько людей считает тебя виновным. Кажется, что ты проиграл битву с самого начала.

Я выхожу из темы и пролистываю остальные посты. Конечно же, «Погибшие ангелы» не все свое время тратят на ненависть ко мне и Гвен; на форуме есть посты, посвященные памяти погибших девушек. Бытовые разговоры. Обсуждения тревожащей популярности книг, фильмов, передач и подкастов, рассказывающих о реальных преступлениях. Островок разума среди моря патологической ненависти.

Как ни иронично, есть здесь и темы догадок на тему маньяков и серийных убийств. Кто-то просто обсасывает старые случаи, кто-то искренне пытается увязать все концы, сделать что-то хорошее.

Одна тема на четвертой странице форума привлекает мое внимание: пост о пропавших молодых мужчинах. Это достаточно необычно, чтобы вызвать у меня желание взглянуть на эту тему. У автора поста нет почти никаких улик, да и логика не отличается последовательностью.

Но что-то заставляет меня притормозить и прочесть повнимательнее. Автор собирает в одну кучу все исчезновения по всему юго-востоку, и одно из указанных имен мне знакомо.

Реми Лэндри.

«Какого черта?..»

Я возвращаюсь назад и снова перечитываю весь пост, чувствуя, как по спине бежит холодная дрожь. Да, автор опирается на легковесные улики, но он может оказаться прав. Вполне возможно, что-то такое тут происходит. Выводы его – о том, что здесь как-то замешаны сатанисты, – полная чушь, но при ближайшем рассмотрении мне тоже кажется, что во всех этих случаях есть нечто общее.

Я беру телефон и звоню Гвен, однако попадаю на автоответчик и оставляю сообщение, зачитав ключевые части поста. Потом добавляю:

– Может оказаться, что Реми – лишь одна из жертв. Если это будет доказано, то, вероятно, это не один случай, а минимум полдюжины или даже больше, и все они связаны между собой. Так что… будь осторожна. Потому что, если это так, если кто-то причастен к исчезновению этих парней… он знает, как заставить людей молчать. Позвони мне.

Я закрываю ноутбук и лежу без сна, глядя в потолок. Потом наконец сдаюсь, включаю телевизор и лезу в бар за очередной непомерно дорогой бутылочкой спиртного.





13. Гвен




Церковь Евангельского Свидетельства оказывается совсем не такой огромной, какой я ее представляла. Обычно на Юге возводят массивные храмы, но эта церковь скорее похожа на часовню – скромная, обшитая досками – и явно нуждается в ремонте и покраске. Старая доска объявлений перед фасадом, выходящим на улицу, выгорела от солнца. Надпись большими черными буквами, вставленными в прозрачные карманчики, гласит: КОНЕЦ ПРИШЕЛ, ПРИШЕЛ КОНЕЦ, ВСТАЛ НА ТЕБЯ! [8] Я подавляю смех от двусмысленности этого изречения – вероятно, ненамеренной. Вряд ли в таком месте станут проявлять пошлый юмор – по крайней мере, в том, что касается Священного Писания.

День уже клонится к вечеру, когда я въезжаю на практически пустую парковку. К тому же сегодня пятница, а значит, вечерней службы, вероятно, не будет, поскольку пятидесятники обычно проводят их по воскресеньям и средам. Хотя сегодня вечером здесь могут проходить занятия по изучению Библии или какие-нибудь другие церковные курсы. Если это и так, их мало кто посещает.

Я останавливаю взятую напрокат машину на одном из боковых парковочных мест, близко к кустам, роняющим листья. Когда открываю дверцу машины, на меня обрушивается порыв холодного ветра. Верхней одежды у меня с собой нет – в Луизиане она мне не требовалась. Я залезаю в багажник и открываю чемодан, чтобы найти свою куртку-блейзер. Под ней лежит мой пистолет, поставленный на предохранитель, и запертая коробка с патронами. Я открываю ее, заряжаю пистолет, надеваю наплечную кобуру и вкладываю в нее «ЗИГ-Зауэр», сдвинув так, чтобы было удобнее его доставать. Поверх накидываю куртку, потом беру сумочку, запираю машину и иду к церкви.

Сигнал клаксона, вероятно, насторожит находящихся в здании людей, если они хоть на что-то обращают внимание.

Я дергаю главную дверь – она заперта. Неизменно открытые двери городских церквей вышли из моды примерно в то время, когда в газетах стали постоянно появляться статьи о маньяках и наркоманах, и я не могу винить церковные власти за то, что им приходится составлять расписание для верующих. Я обхожу здание сбоку и вижу потертую деревянную дверь с кнопкой звонка, растрескавшейся от времени. Табличка на двери гласит «Администрация».

Я звоню.

Дверь открывается, и очень молодой мужчина белой расы с очень короткой стрижкой осведомляется:

– Здравствуйте, чем могу вам помочь?

– Я хотела бы поговорить с пастором, будьте так добры, – отвечаю я. – Он здесь?

– Нет, мэм, прошу прощения, он сейчас не принимает. – Мужчина начинает закрывать дверь, я придерживаю ее рукой, однако при этом стараюсь выглядеть смиренно. Ну, настолько смиренно, насколько могу.

– Мне просто… просто очень нужно поговорить с кем-нибудь, – прошу я его. Я вызываю обратно к жизни ту женщину, которой была когда-то, когда меня звали Джина Ройял: нерешительную, неуверенную, покорную. Я меняю язык своего тела. Стараюсь, чтобы мой голос звучал тихо и робко: – Пожалуйста, мне очень нужна его помощь!

Это грязный прием, и мне стыдно им пользоваться, но он срабатывает. Молодой человек широко открывает глаза, потом – дверь и оглядывается через плечо на кого-то, кого я не вижу. Должно быть, он получает разрешение, потому что отступает назад.

Я признательно улыбаюсь ему и прохожу в офис. Помещение удушающе тесное, а старый исцарапанный рабочий стол загромождает его еще сильнее. Почти всю поверхность стола занимает старый, громоздкий компьютер. Дешевые металлические стеллажи забиты пачками документов и распечаток. Оливково-зеленый стационарный телефон, притулившийся в углу стола, примерно так же стар, как и компьютер, а все остальное место занято коллекцией фарфоровых ангелов. Серое ковровое покрытие под ногами вытерто до нитей, и это можно ощутить, даже не глядя.

За столом никого нет, и я понимаю, что он, должно быть, принадлежит молодому человеку, впустившему меня. Справа обнаруживается узкая дверь, ведущая в кабинет немного побольше, почти с таким же столом, за вычетом компьютера и ангелов.

Когда я направляюсь туда, из кресла поднимается пожилой мужчина.

– Мэм, – произносит он и протягивает руку – не для рукопожатия, а для того, чтобы указать на посетительский стул напротив. – Извините, что так вышло – мы как раз закрывались на ночь. Я пастор Дин Уоллес, чем могу помочь вам?

Я «прочитываю» его, едва увидев. Он полностью соответствует характерному описанию пастора-южанина: темные волосы зачесаны назад, такая строгая прическа не популярна больше ни у кого вот уже лет тридцать; молочно-белая кожа, темно-синий костюм самого мрачного вида. Галстука нет, но, опять же, ему не нужно сегодня читать проповедь с кафедры, так что, должно быть, это у него такой небрежный пятничный вид. Выглядит он искренне приветливым, однако слегка раздраженным из-за того, что приходится задерживаться. Я сажусь на стул для посетителей; стул деревянный, жесткий, ужасно неудобный, но при этом прочный. Слежу, чтобы моя куртка не распахнулась и не явила глазам пастора спрятанный пистолет. Руки смиренно складываю на коленях. Язык тела чрезвычайно важен, когда пытаешься создать первое впечатление.

– Извините, но нельзя ли… закрыть дверь? – Я лишь на краткие мгновения посматриваю пастору в глаза.

– Мэм, я собирался идти домой, – говорит Уоллес, и я вижу, что он в легком сомнении. – Может быть, мы сможем поговорить завтра?..

– Дело не может ждать, – возражаю я ему. – Прошу вас. Обещаю, разговор займет всего несколько минут. Но это много значит для меня.

Мне кажется, он меня сейчас пошлет. Однако пастор кивает и выдавливает улыбку.

– Хорошо, – говорит он и обходит меня, чтобы закрыть дверь, и я получаю шанс получше рассмотреть его, пока он проходит мимо. Свет здесь не особо яркий, окна выходят на восток, так что с этой стороны здания уже сгущаются сумерки, и комнату освещает только одна слабая настольная лампа. У пастора широкое лицо, которое естественным образом принимает неодобрительное выражение, и ему приходится прилагать усилия, чтобы выглядеть заинтересованным в моем вопросе. Мне кажется, он сказал правду относительно того, что предпочел бы уже уйти отсюда и направиться домой.