Гори

– Сейчас глянем, что у нас есть.

По проходу между стеллажами к нему двинулись шаги. Малкольм слегка ударился в панику; пришлось взять себя в руки и не дать тут же, на месте, стрекача к двери.

Однако появившаяся наконец из-за шкафа с суппозиториями женщина оказалась такая маленькая, такая сдобная, и очки у нее были формой как кошачий глаз…

– Ох! – воскликнула она, уставившись на его многострадальное ухо. – Да что ж с тобой такое случилось, голубчик?

Малкольм машинально прикрыл ухо рукой. Что отвечать, он придумать не успел. «Меня подстрелили» – скверное начало для легкой беседы.

И тут же ее взгляд соскользнул на запястье: рукав у него чуть откатился, открывая голую кожу. И синие знаки на ней. Лицо женщины мигом посерьезнело. Малкольм напрягся, спешно перебирая в голове варианты. Физически он легко возьмет над ней верх, но дальше наверняка придется…

– Это что, опять те клятые хулиганы в школе? – участливо спросила она.

Малкольм враз отупел. Что это еще должно значить?

– Чего? – осторожно переспросил он.

Она покачала головой, поцокала языком, взяла его за локоть и повела к полке с бинтами и пластырями.

– Я думала, оно все уже прекратилось после того, как утонул тот бедный малыш из Вейлмаунта. Понятно, что ваши здесь большой популярностью не пользуются, но насилие, оно ведь ничего не говорит о жертве, зато очень много – о том, кто его чинит.

Она взяла коробку, открыла, вынула ватный тампон.

– Я могу сам, – он попробовал перехватить ее руку.

– У тебя, стало быть, глаза сбоку головы растут? – саркастически заметила она, промокая кровь, потом взяла большой пластырь, отлепила клейкую часть и очень плотно наложила на рану и дальше, за ухо, на тыльную сторону раковины.

– Крови-то сколько, – заметила она. – Я, между прочим, Бетти.

– Я Малкольм, – ляпнул Малкольм и сам себе удивился. – Вы пахнете цветами.

– Это мои духи, – улыбнулась она. – Называются «Первозданность»[1].

Она двинулась куда-то в глубь магазина, явно ожидая, что Малкольм последует за ней. Он последовал.

– Немного экстравагантно для крестьянской Британской Колумбии, но у женщины должны быть свои забавы, ты как считаешь?

В задней части оказался прилавок с кассой. Несколько ударов по клавишам, звонок.

– Тридцать пять центов за коробку, молодой человек, – сказала она и еще раз ему улыбнулась.

Деньги у него были. Где-то плюс-минус пять тысяч долларов в канадской валюте и столько же в американской. В рюкзаке.

– Тридцать пять центов у меня найдутся, – кивнул он.





* * *


– У них тут правда отличное рагу из солонины, – сообщил агент Дернович, углубляясь в свое.

– На обед?! – парировала агент Вулф, не без отвращения ковыряя куриную грудку-сюпрем, на вид абсолютно обезвоженную.

– Я же говорил, я не позавтракал, – пожал плечами он и отправил в рот еще вилку. – К тому же, когда в Канаде…

– Что?

– Что?

– Когда в Канаде – что?

Он поморгал.

– Когда в Канаде – жри, как канадец.

– А канадцы, стало быть, едят рагу из солонины на обед? – поморгала в ответ она.

– Оно есть в меню, агент Вулф.

– И блины тоже. Не думаю, что стала бы есть их на обед.


– Просто…

Он умолк, потому что заметил молодого парня, который как раз выходил из дверей – что там написано на вывеске? – «Аптека у Бетти». Одет бедно… или просто очень старомодно – ну, или в этой части Канады до сих пор шили школьную форму, памятуя о «прериях»[2]. Ничего за пределами нормы на самом деле… хотя, если так рассудить, ничего и в пределах нормы. Если бы агент Вулф спросила прямо с места, с какой стати изо всех людей, встреченных ими в этом краю, его взгляд вот так взял и зацепился именно за этого мальчишку, он бы, ей-богу, вряд ли сумел ответить четко, но…

– Это выходная одежда Верящих, – негромко сказала рядом агент Вулф.

«Точно, – подумал агент Дернович, – она самая и есть».

Вулф тоже провожала парня глазами: он брел по улице, с рюкзаком за плечами… Вот потрогал голову – с противоположной от агентов стороны… Еще раз потрогал. Еще.

– Верящие, – нахмурился агент Дернович. – В жизни не видал, чтобы столько во всех прочих отношениях разумного народу вдруг настолько съехало с катушек. Несчастные заблудшие идиоты.

– Я была одной из них. – Агент Вулф преспокойно отхлебнула кофе и, казалось, совсем не обиделась.

А вот Дернович своим чуть не подавился.

– Вы – чего?

Она подтянула рукав дюйма на два. Там начинался плотный татуированный рисунок, который покрывал, как догадывался агент Дернович, всю площадь кожи, не предназначенной для демонстрации миру. То, что он доставал аж до запястий, доказывало, как далеко зашла религиозная преданность – по крайней мере, раз за всю прошлую жизнь агента Вулф, которой агент Дернович до сих пор преступно мало интересовался и был на себя за это сейчас чрезвычайно зол.

Верящие. Небольшая секта, появилась лет двести назад в Британской Колумбии и Альберте. Поклонялась драконам. Замкнутая и на удивление античеловеческая – несмотря на эксклюзивно человеческий контингент, – она в отличие от многих североамериканских сект так никогда и не превратилась в религию более широкого толка. Культ отправляли в храмах, которые назывались кельями; придерживались омерзительной доктрины свободной любви и коммунального воспитания детей. Во главе стояла какая-то Митера Тея, «богиня-мать» по-гречески (язык, не характерный ни для драконов, ни, прости господи, для западной Канады). Она у них была типа папы римского – непогрешимое представительство живого божества. Они ей даже молились – ей, а не какому-нибудь драконскому богу или богине, – потому что считали себя недостойными прямого контакта. Эта самая Митера Тея контролировала их повседневную жизнь во всех отношениях. Когда она умирала, эти дурни не делались свободными, а просто выбирали себе новую.

Какое-то время они исповедовали терроризм, но это в основном ближе к концу прошлого века. Жгли здания, принадлежащие врагам драконов, ломали заграждения на границе канадских резерваций (несмотря на то что сами драконы, очевидно, предпочитали селиться именно там, а до заграждений им вообще не было никакого дела), а один раз – и тогда, стоило слуху об этом всплыть в их разведданных, ФБР так и хлынуло в Канаду – даже предприняли попытку убийства американского посла на драконьих территориях за недостаточную почтительность. Успешную попытку. Но это было в 1890-х, много лет назад, еще до того, как агент Дернович изволил появиться на свет – и как драконы прервали все контакты с людьми.

Короче, Верящие были сейчас такой сноской в учебнике истории, которая из-за долгих десятилетий затишья потеряла для большинства читателей всякое правдоподобие.

Самое смешное заключалось в том, что даже когда Верящие творили бесчинства в их честь, сами драконы их игнорировали – как игнорировали сейчас вообще всех, то есть почти полностью. Это кем надо быть, чтобы поклоняться богу, который, не чинясь, обитает в том же мире, что и ты, и которому откровенно наплевать, жив ты или сдох?

Правительства лениво за ними послеживали. Занимались этим обычно скучающие агенты без пяти минут на пенсии, но в основном их досье пылились в архивах. Пока странным образом переставшие скучать агенты не начали докладывать про какие-то странные планы, которые кто-то там строил; про какое-то пророчество – по мнению Верящих, совершенно реальное; про каких-то предположительно имеющих к этому прямое отношение драконов. Как бы вроде бы… Деталей было раздражающе мало, вдобавок они часто противоречили друг другу.

Обыскав по чисто счастливой случайности багажник какой-то машины на американской границе, ФБР получило списки рунического текста, который, вероятно, пересказывал пророчество, но агент Вулф перечитывала его с тех пор каждый божий день и все равно до сих пор не поняла. Драконьи руны – видите ли, до ужаса неточный язык, чересчур практичный, у каждого подвида свой и вдобавок такой темный, что этот конкретный набор символов мог означать что угодно или вообще ничего.

Вот только на сей раз у Верящих появилось что-то такое, что заставляло их действовать. Драконы ни с кем не общались; более того, большинство истинных Верящих жили в резервациях, а значит, технически находились в зоне действия драконьих законов. Нельзя просто ворваться туда и начать арестовывать людей, чтобы добыть себе больше информации, – как бы тебе ни хотелось, да. Дерновичу все это представлялось форменной охотой за ветром в чистом поле, даже при том, что слово «ассасин», сиречь наемный убийца, стало то и дело всплывать в докладах. Пока Чейз и Годвин (которые опрашивали обитателей келий, расположенных за пределами Пустошей, – тех, разумеется, кто по доброй воле пожелал с ними говорить… а таковых было исчезающе мало) не наткнулись на что-то реальное и не решили действовать в аварийном порядке, не поставив в известность Бюро. Дернович про себя полагал, что они просто хотели подмазаться к новому боссу, произведя эффектный арест, – а вместо этого кончили в луже расплавленного металла не далее как сегодня утром.

И вот теперь перед ним маячила крайне неприятная перспектива, что у Верящих имелся не только реальный серьезный план, но и все возможности со смаком привести его в исполнение. После такого немудрено потерять аппетит.

– Так вы, стало быть, канадка? – полюбопытствовал он, кладя вилку.

– Я из Монтаны. В нашей собственной стране, в лесистых северных штатах есть несколько изолированных общин, агент. Не только здесь.

– И сколько вы там?..

– Пока мне не стукнуло тридцать. Почти.

Оп-па. Дернович бы ей сейчас сильно больше тридцати не дал. Он уже открыл было рот спросить…

– Тридцать четыре, – сказала она. – Но я несколько лет до того собиралась уйти.

– Чтобы уйти, не нужны годы, – проворчал он. – Берешь и уходишь.

– Говорит человек с четким мнением на эту тему, но без реального опыта.

Краска бросилась ему в лицо.

– Не стоит так разговаривать со старшим по званию, Вулф.

Она пожала плечами, словно ей на самом деле было все равно.

– Я просто придерживаюсь фактов. Это наша работа, в конце концов, правда?

– Наша работа – выяснить, действительно ли существует убийца…

– Он существует. У нас есть руны, где это написано.

– Найти его…

– Или ее. Это вполне может оказаться…

– И обезвредить.

Наконец-то ее удалось хоть немного уязвить.

– И что, мы будем арестовывать каждого встречного Верящего? Вон того мальчишку, например?