Голоса из подвала

Проходя мимо детской, Верзин увидел Сашу в темноте. Мальчик привстал на кровати и смотрел в окно.

– Спи, – добродушно цыкнул Верзин.

– Улетела вроде, – серьезно сказал Саша, ныряя под одеяло.

Верзин пересек гостиную и вышел на застекленный балкон. В узком прямоугольнике помещался стул, велосипед, санки, мешок картошки, ящик с инструментами, коробка с новогодними игрушками, кактусы и цветастый хула-хуп. Верзин нашел пепельницу в виде перламутровой ракушки. Вытащил из пачки «Винстон», прикурил. Оперся локтями о подоконник.

Теплый июньский ветерок потрепал его редеющие волосы.

Самохина жила на окраине города: ее домом заканчивался серенький микрорайон. Окна выходили на объездную трассу, поросшие травой холмы и заболоченный пустырь. С высоты шестого этажа Верзин видел котлован вдалеке. Недавно здесь полным ходом шло строительство супермаркета, но, судя по всему, оно превратилось в очередной долгострой. Технику увезли, таджики исчезли. Вокруг геометрически правильной дыры остался лишь поваленный забор да заколоченные будки.

Верзин выдыхал дым в летние сумерки и думал про Олю.

Помнит ли Оля такой же июньский вечер, когда они остались одни – одни на всю вселенную? Помнит ли поцелуи, объятия? Робкие невинные прикосновения шестнадцатилетнего мальчика. Обещания вечности.

Помнит ли, как спросила:

– А что же Лена?

И услышала:

– Я люблю только тебя. Только тебя.

Ветер срывал клочья дыма с сигареты, уносил направо, к горящему окну кухни, где сидела с его женой девочка из юношеских снов.

Верзин проследил за дымом. Взор его остановило бесформенное пятно, прилепившееся к стене дома. Довольно крупное, оно болталось между третьим и четвертым этажами. Ветер теребил черные края, но определить, что это такое, нахмурившийся Верзин не смог.

Он потушил окурок и покинул балкон. Саша уже спал. На кухне женщины убирали посуду и обсуждали квартирный вопрос.

– Мы тебе огурчики на закуску оставили, – сказала хозяйка.

Верзин отвлеченно кивнул и открыл кухонное окно настежь.

– Ты чего? – спросила Лена.

Верзин по пояс высунулся в оконный проем.

– Да там что-то висит такое, не пойму никак.

– Где? – Оля нырнула ему под руку и тоже выглянула на улицу.

Ее твердая круглая грудка коснулась мужского предплечья. У Верзина перехватило дыхание.

– Исчезло, – стараясь, чтобы голос звучал ровно, сказал он. – Вроде пальто висело. Сорвалось, наверное.

Оля разочарованно фыркнула.

Верзин сел и погрел в ладонях стопку:

– Я про Сатану забыл совсем.

– Про что? – подняла голову Лена.

– Ну, как мы Сатану вызывали.

– А… Я ему сережки свои отдала, любимые. Вот дурость-то.

Оля поставила на стол блюдо с печеньем:

– Совсем не дурость. Мне сестра сказала, они с подружками вызывали, потом одни пятерки в четверти были. Я тогда думала, все отличницы таким промышляют.

Оля мелодично захихикала.

– Ты же вроде тоже отличницей школу закончила? – напомнила Лена, – Что ты тогда закопала?

– Прядь волос. Но отличницей я стала исключительно благодаря папиному обещанию отвезти меня в Сочи.

– А Максимка палец надрезал, идиот. Но так и остался круглым троечником.

Лена шутила, но Верзин ответил с пьяным вызовом:

– А я не оценки просил.


– А что?

– Не скажу. Тайна.

– У-у-у-у! – зловеще протянула Оля.

Верзин выпил и подумал зло: «Какая же ты красивая, Самохина».

Он вспомнил, как двадцать лет назад на речном пляже она уснула в его объятиях, как они лежали, одетые, так и не занявшиеся любовью и как ему хотелось убить ее. Взять круглый камень и разбить ей висок, чтобы никому, никому не досталась. Чтобы не изменила, не постарела, чтобы они лежали, убитая и самоубийца, и все бы восхищались ими.

А теперь им по тридцать семь. Он старый, женатый, уставший. Она вдова с ребенком. Но где-то на пляже до сих пор лежат два мертвых юных тела.

По двигающимся ртам Верзин понял, что женщины говорят о чем-то. Он прогнал алкогольную пелену и вслушался.

– Как-то мы жили так, понарошку, – говорила Оля, – у Сатаны оценки просили, хотели в Америку убежать, стать звездами. Боялись учителей. А теперь вот взрослые, и попросить не у кого, и бояться некого, и сбежать некуда.

– Да что ты, Оленька, – завелся Верзин и на глазах жены обнял Самохину: – Мы еще ого-го! «А»-класс, сила, ну.

Оля засмеялась и вежливо высвободилась из объятий.

– Тебе пить хватит, – поморщилась Лена.

– За тебя, Оль! – Верзин опрокинул рюмку. – Жаль мне Серегу. Хороший был человек. Я ему завидовал.

– Да уж. – Оля крутила в пальцах бокал и была ослепительно хороша.

– Нет, я правда завидовал. Ольку нашу, Шепелеву, украл. А Олька с кем попало не будет. Олька и без Голливуда звездой всегда была.

Лена незаметно пнула его туфлей.

Он замолчал, захрустел подсунутым под нос печеньем.

Женщины заговорили про учителей: Ирина Афанасьевна до сих пор в школе работает. А Хлебалка зимой умерла в неотапливаемой сталинке. Математичка на пенсии рыбок разводит.

Верзин не участвовал в разговоре. Он смотрел на Самохину, в девичестве Шепелеву, и посылал ей один и тот же мысленный вопрос: помнишь, помнишь, помнишь?

После очередной рюмки он молча встал, походя погладил Олю по плечам и вышел в коридор.

– Куда? – окликнула Лена.

Не зная, что видит жену в последний раз, он сухо бросил:

– Курить.

По ночной квартире он прошел к балкону. Уткнулся в стекло горячим лбом, жадно вдохнул воздух.

«Совсем я захмелел, – подумал он и добавил: – От тебя».

Первой сигарете он поджег фильтр. Выругался, сплюнул ее в сумерки и прикурил вторую. Посмотрел вниз из окна.

Оно сидело на кондиционере в пяти метрах от Верзина. В сумерках отчетливо виднелась выпростанная из-под перепончатых крыльев мускулистая лапа в чешуе, когти, вцепившиеся в стену.

Верзин отшатнулся. Похлопал себя по щекам. Сигарета в его губах болталась из стороны в сторону.

– Надо же, – пробормотал он и снова высунулся в окно.

На кондиционере никого не было, и он вздохнул облегченно. А потом перевел взгляд чуть правее.

Оно ползло по фасаду здания, ловко цепляясь когтями. Огромные кожистые крылья шуршали о бетон.

В двух этажах от Олиной квартиры. Прямо под кухонным окном.

Верзин подавился дымом и закашлял.

Крылатая тень повернула к нему узкую голову. Холодные желтые глаза рептилии посмотрели на мужчину.

Верзин упал назад, на мешок с картошкой, перевернулся, оцарапав плечо о педаль велосипеда. Сердце бешено колотилось в груди.

Рот жевал один и тот же вопрос:

– Как же так? Как же так, а?

Он читал, что пьяные люди, попав в экстремальную ситуацию, резко трезвеют, но с ним подобного не случилось. Чувствуя себя очень пьяным, он подполз к окну. Смотреть не хотелось, но он посмотрел.

Оно уже хваталось лапами за подоконник Олиной кухни, на границе электрического света. Длинный хвост нетерпеливо стучал о здание.