Год ведьмовства

Какой именно грех, Иммануэль не могла бы сказать точно. Слишком часто она сворачивала на кривую дорожку: тайком читала, нарушая Священные Предписания; забывала о вечерней молитве и засыпала без благословения. Возможно, она слишком часто витала в облаках по утрам на пастбище вместо того, чтобы пасти овец. Или, возможно, не выказывала должной благодарности, когда получала на ужин миску холодной каши. Иммануэль знала одно: на ней висело слишком много грехов, чтобы их сосчитать. Немудрено, что она не получала от Отца благословение кровью.

Если Лия и знала о многочисленных проступках Иммануэль, то не упоминала об этом. Она лишь отмахнулась от нее легкомысленным жестом.

– Грехи могут быть прощены. Когда милостивый Отец сочтет нужным, кровь придет. А после тебя возьмет мужчина, и ты станешь его, и он станет твоим, и все будет так, как и должно быть.

На это Иммануэль ничего не ответила. Щурясь на солнце, она смотрела в поле, туда, где стоял среди своих жен пророк, щедро благословляя столпившихся вокруг него прихожан и раздавая им назидания. Все его жены были одеты в одинаковые тускло-желтые платья цвета лепестков нарцисса, у всех меж бровей была высечена восьмиконечная звезда – святая печать, которой помечали всех женщин Вефиля в день их бракосочетания.

– Уж лучше я буду и дальше пасти овец, – сказала Иммануэль.

– А когда ты состаришься, что же? – спросила Лия. – Что тогда?

– Буду престарелой пастушкой, – заявила Иммануэль. – Старой каргой, пасущей овец.

Лия рассмеялась, звонким и мелодичным смехом, привлекшим внимание окружающих. Она всегда умела приковывать к себе взгляды.

– А если мужчина попросит твоей руки?

Иммануэль хмыкнула.

– Ни один порядочный мужчина, если он в своем уме, не захочет иметь со мной ничего общего.

– Глупости.

Иммануэль перевела взгляд на компанию юношей и девушек ее возраста или чуть старше. Они хохотали и кокетничали, дурачась. Юноши выпячивали грудь колесом, а девушки, задрав юбки выше колен, резвились в воде у берега речки, стараясь не заходить далеко из страха перед бесами, что водятся на глубине.

– Ты же знаешь, что я все равно буду навещать тебя, – сказала Лия, словно почувствовав страх Иммануэль. – Мы будем видеться по субботам, и, когда закончится мое затворничество, я буду приходить к тебе на пастбище – каждую неделю, если смогу.

Иммануэль переключила внимание на разложенную перед ними еду. Взяв из корзины для пикника ломоть хлеба, она густо намазала его свежим маслом и кроваво-малиновым джемом. Она откусила большой кусок и процедила с набитым ртом:

– Святые Земли слишком далеко от Перелесья.

– Я найду способ.

– Все равно это не то же самое, – протянула Иммануэль с капризной интонацией, за которую тут же себя возненавидела.

Лия понуро опустила голову. Большим пальцем она покрутила кольцо на правой руке – нервная привычка, которая завелась у нее в первые дни после помолвки. Кольцо было красивым – золотое, увенчанное маленькой речной жемчужиной, скорее всего, какая-нибудь фамильная реликвия, которая досталась ей от жен пророков прошлых поколений.

– Хватит и этого, – глухо отозвалась Лия. Затем, более твердо, словно пытаясь убедить себя: – Должно хватить. Даже если мне придется всю дорогу скакать на коне пророка, я найду способ увидеться с тобой. Я не допущу, чтобы все изменилось. Клянусь.

Иммануэль хотелось ей верить, но она слишком хорошо умела распознавать ложь, и сейчас она чувствовала в голосе Лии некоторую фальшь. Однако она не стала акцентировать на этом внимание. Ни к чему хорошему это все равно не приведет: Лия была обещана пророку с того дня, как он впервые увидел ее два лета назад. Кольцо, надетое ей на руку – лишь формальность, обет, отлитый в золоте. В положенное время этот обет примет форму семени, которое пророк изольет в нее. Лия родит ему ребенка, и пророк продолжит сеять свое семя, как делал это со всеми своими женами, когда те были еще достаточно молоды, чтобы выносить его плод.

– Лия!

Иммануэль подняла голову и увидела, что ребята, гулявшие по речному берегу, приближаются к ним и машут руками. Их было четверо. Две девушки: симпатичная блондинка, с которой Иммануэль пересекалась лишь мимоходом на уроках в школе, и Джудит Чемберс, молодая жена пророка. Их сопровождали парни. Питер – широкоплечий батрак, сложенный как бык и настолько же образованный, – был сыном первого апостола. Рядом, щурясь от солнца, шел Эзра, сын и преемник пророка.

Эзра, высокий и темноволосый юноша с чернильно-черными глазами, был красив почти до неприличия и притягивал взгляды даже самых благочестивых жен и дочерей. Хотя ему едва исполнилось девятнадцать, на цепи вокруг шеи он уже носил один из двенадцати золотых апостольских кинжалов – честь, которой большинство вефильских мужчин не удостаивались и за всю жизнь, несмотря на все старания.

Блондинка, окликнувшая Лию – Хоуп, – заговорила первой:

– Похоже, вы вдвоем отлично проводите время.

Лия поднесла ладонь ко лбу, заслоняясь от солнца, и улыбнулась им.

– Присоединяйтесь!

Иммануэль выругалась про себя, когда все четверо расположились на траве рядом с ними. Амбал Питер сразу начал рыться в их корзине для пикника, и щедро угостился хлебом с вареньем. Хоуп втиснулась между Иммануэль и Лией и тут же принялась делиться свежими городскими сплетнями – по большей части новостями о какой-то бедняжке, которую заковали в базарные колодки за то, что она склонила местного фермера к прелюбодеянию. Эзра занял место напротив Иммануэль, а у него под боком, так близко, что они соприкасались плечами, пристроилась Джудит.

Они все говорили и говорили, а Иммануэль изо всех сил старалась вести себя тихо и незаметно, как мышка, мечтая стать невидимкой. В отличие от Лии, светских бесед она не переносила. В сравнении с грациозными и обаятельными Хоуп, Лией и Джудит, она казалась самой себе простушкой, совсем как кукурузная кукла ее сестры.

Сидевший по ту сторону корзины для пикника Эзра тоже молчал. Его церемониальный кинжал сверкал на солнце, а сам он казался рассеянным, почти скучающим, он даже не утруждался кивать по ходу разговора, то и дело скользя взглядом по равнинам вдали, с востока на запад, а затем обратно. Он вглядывался в горизонт, словно что-то искал, и Иммануэль против воли задалась вопросом, что именно. Эзра еще не испытал своего Первого Видения и не мог испытать, пока жизнь его отца не начнет подходить к концу. Таков был принцип преемственности: пробуждение сил молодого пророка всегда вело за собой гибель старшего.

Расположившаяся рядом с Эзрой, Джудит слизывала масло с кончиков пальцев, с прищуром поглядывая на Иммануэль из-под густой бахромы ресниц. На ней было такое же желтое платье, как и на других женах пророка, но оно слишком плотно облегало ее тело, чтобы можно было назвать его скромным. Юбки путались вокруг ее ног, а лиф был туго затянут и ужимал талию, подчеркивая изгиб бедер под складками подъюбников. Печать между бровями пока оставалась розовой и слегка припухшей, но заживление явно шло быстро.

Иммануэль помнила день, когда у Джудит впервые пошла кровь. Они втроем – Лия, Иммануэль и Джудит – собирали грибы с ведьминых кругов на школьном дворе, когда Джудит внезапно расплакалась. Она задрала юбки выше колен, демонстрируя тонкую струйку крови, стекавшую по правой ноге в ботинок. Учительница быстро увела ее, но Иммануэль успела услышать, как она прошептала на ухо Джудит: «Ты стала женщиной. Теперь ты женщина».

Так оно и было.

Джудит быстро отринула детство. Расплела косы и завязала волосы в пучок на макушке, сменила оборки и передники на корсеты и лифы, освоила изящные манеры и начала носить женственные наряды так, будто была рождена для них.

Слизнув с пальцев остатки масла, Джудит наклонилась к Иммануэль – так близко, что та уловила сладкий аромат ее духов.

– Правда ли то, что о тебе говорят?


Вопрос застал Иммануэль врасплох, хотя и не должен был. Она видела этот вопрос в глазах всех болтунов и сплетников Вефиля. Все они судачили об одном и том же с той самой ночи, когда ее мать обратила меч пророка против него, едва не перерезав тому горло, прежде чем скрыться в чаще леса. Они выплевывали ее имя, как что-то мерзкое, и вместе с тем смаковали его на своих устах.

– Смотря о чем речь, – ответила Иммануэль, изображая непонимание. – А что обо мне говорят?

Джудит пожала плечами, усмехнувшись.

– Полагаю, если ты до сих пор не в курсе, значит, все это выдумки.

– Видимо, так, – процедила Иммануэль сквозь зубы.

Джудит склонила голову набок.

– Значит, Дара у тебя нет?

Иммануэль отрицательно покачала головой.

В далеком прошлом Даром никого нельзя было удивить. Давным-давно, в век Света, Отец благословлял многих людей, наделяя их силой творить чудеса. Но со времен Священной Войны и последовавших за ней темных веков Дар стал редкостью. Год за годом древние святые ложились в свои могилы, забирая с собой силы, и одаренных людей становилось все меньше. Нынче Марта была одной из немногих повитух в Вефиле, наделенных Даром Наречения, и только пророки обладали Даром Провидения. Более того, не все апостолы имели Дар Проницательности, что позволял отличить правду от лжи, и уж тем более Дар Исцеления Прикосновением. В поколении Иммануэль Даром награждались лишь редкие из избранных Отцом, а она, будучи рожденной вне брака, уж точно не входила в их ряды.

– Жаль, – сказала Джудит, глядя на нее в упор. – Я надеялась, в тебе есть хоть что-то примечательное. Учитывая…

Иммануэль напряглась.

– Учитывая что?

Джудит изогнула бровь идеальной дугой, и на ее губах заиграла надменная улыбка.

– Твою мать, разумеется.

Иммануэль знала, без упоминания о ее матери не обойдется. Никогда не обходилось. Но сейчас что-то в интонации Джудит как будто усилило оскорбление, ужалившее больнее, чем обычно.

На долгое мгновение воцарилась тишина, нарушаемая лишь журчанием реки и жужжанием ос в полевых цветах. Даже болтовня прихожан вдалеке, казалось, затихла, утонув в шуме лесного ветра. А потом…

– А знаешь, – сказала Иммануэль, – если так подумать… меня и впрямь постоянно тянет на танцы голышом в лесу – со зверями и демонами, конечно. Трудно найти свободное время, когда постоянно пасешь овец, но как только выходит полная луна, я стараюсь, как могу, – она весело улыбнулась Джудит. – Что поделать: яблочко от яблоньки.

Повисла пауза, послышались свистящие вздохи. Лия поежилась, и вся компания погрузилась в полную и абсолютную тишину.

Впервые за все время, что он сидел с ними, сын пророка Эзра отвлекся от созерцания горизонта и вперил взгляд в Иммануэль.

И тут она поняла, что допустила ошибку. Греховную, глупую ошибку, совершенную в пылу гнева. Ошибку, за которую она, без сомнения, поплатится выговором, поркой, или даже днем в колодках.

Но затем, к ее удивлению, Эзра растянул губы в кривой усмешке и расхохотался. Не злым, а тем искренним смехом, что исходит из глубины живота. Его плечи затряслись, черные локоны упали на глаза. Через секунду к нему присоединился Питер, громогласный хохот которого разнесся по церковному двору и привлек взгляды их семей, стоявших в тени собора. Это, в свою очередь, заставило Эзру рассмеяться еще сильнее. Через несколько секунд к ним присоединились Лия и Хоуп, и даже Иммануэль несмело улыбнулась. Не успела она и глазом моргнуть, как все уже смеялись в голос, словно старые друзья.

Все, кроме Джудит, которая вскочила на ноги, проглотив возмущенный кашель. Она потянула Эзру за руку, увлекая за собой, но тот, поднявшись, снова взглянул на Иммануэль с кривой улыбкой.

– До следующей субботы, – бросил он через плечо, когда Джудит повела его обратно к собору – к его отцу, пророку, подальше от Иммануэль.

Но когда он вошел в море колышущейся высокой травы, то остановился и обернулся посмотреть на нее. Что-то мелькнуло в его глазах, и в этот момент она могла поклясться, что он понял всю правду о ней.





Глава 2




Ибо Отец благ, и благость Его вечна. Он улыбается с небес, благословляя паству свою, дабы те нашли упокоение в свете Его.

Священное Писание



Вечером Муры собирались за одним столом на традиционный субботний ужин. Марта суетилась вокруг кипящего котла с тушеной курицей, висевшего на железном крюке над потрескивающим огнем. Склонившись над очагом, она то и дело вытирала пот со лба тыльной стороной ладони, а Анна двумя руками месила тесто для хлеба, добавляя пригоршни льняных семян и толченых грецких орехов, между делом напевая гимны. Иммануэль сновала между ними, хватаясь за разные дела и изо всех сил стараясь быть полезной. Несмотря на неуклюжесть в быту, она, как могла, старалась помогать по хозяйству.

Анна, как всегда в прекрасном расположении духа, первой начала разговор:

– До чего хорошая была сегодня служба, правда?

Иммануэль поставила оловянную тарелку во главе стола, перед пустым дедовым стулом.

– Очень хорошая.

Марта ничего не ответила.