Год дурака

– Люблю.

– Тогда почему?

– Потому что пока еще недостаточно подумала. Это мои «Семь лет в Тибете». Только у меня месяц в навозе. Человек не сможет быть счастлив с кем-то, пока не научится быть счастлив один. Истасканная фраза, но я только недавно поняла ее смысл.

– Но ты вернешься к нему?

– Если достигну правильного состояния.

– Что значит «правильное состояние»?

– Это значит, что я перестану бояться, что упущу свой шанс и останусь одна. Это значит, что я перестану сравнивать нас с другими и размышлять, получится ли у нас «нормальная семья». Это значит, что я начну ощущать себя в своем теле, здесь и сейчас. Если я пойму, что он – тот человек, которого я хочу себе и для себя, а не потому, что возраст, или мама, или что-нибудь еще… тогда я вернусь к нему.

– Но, если ты будешь тянуть слишком долго, он может действительно тебя не дождаться.

– Тогда он не моя судьба.

Аля расхохоталась, но быстро притихла.

– Знаешь, я тебя поняла.

Мы уже добрались до Мирного.

– Пошли, что ли, булок к чаю купим, раз ты приехала, – предложила я.

– Как Игорек? – тихо спросила я Алю, когда мы стояли у прилавка и ждали, когда говорливая Нюра отпустит предыдущую покупательницу. Мне было тяжело говорить о Деструкторе. Почему-то, гладя бархатные уши Сократа по вечерам, я всегда вспоминала его и начинала плакать. – Он, наверное, был вне себя от радости, что Жанна приехала?

– Да он едва терпел ее. Я думаю, для него это было тяжелое переживание. Но Эрик счел это полезным, – Аля дернула плечом. – Он отец. Не мне с ним спорить.

Я кивнула, не понимая, что сейчас чувствую. Горечь и радость одновременно – странная смесь, как шампанское и красный перец.

– Пошли за Дианкой.

– И она приехала?

– Да вроде уже должна была.

Диана действительно ждала нас у остановки, нетерпеливо топая ногой.

– Ну раз мы все собрались, можно идти в деревню, – объявила я.

Диана посмотрела на свои аккуратные ботильончики из натуральной кожи.

– Даже не думай, что я пойду пешком.

– Куда ты денешься, – нежно возразила Аля.

– Должна же быть какая-нибудь маршрутка.

– Должна, – пожала я плечами. – Ни разу ее не видела. Это мифическая маршрутка. Как Несси.

– Хм, – Диана скосила на меня свои и без того раскосые глаза. – Ты в курсе, что тебя до сих пор не уволили? Проверь карту, тебе зарплату начисляют.

– С паршивой овцы хоть шерсти клок. Это я про «Синерджи».

– Не знаю, что произошло у тебя с Ярославом, но он все еще верит, что ты можешь вернуться.

– Стоит сбежать, чтобы узнать, сколько народу станет ждать твоего возвращения. Диана, мы помирились?

– А мы и не ссорились. Я просто самоустранилась до завершения острого периода твоей дурости.

– Если то был острый период, то до этого у меня была дурость в хронической форме?

– Хорошо, что ты все понимаешь.

– Какая же ты вредина, так бы и придушила, – вздохнула я и набросилась на Диану и Алю с объятиями. – Девчонки, как мне вас не хватало!

– Ты только сейчас это осознала?

Пока мы шли к деревне, посыпал снег. В марте! Русская природа определенно не без сумасшедшинки. Баба Феня встретила нас с предсказуемым дружелюбием:

– Что, понаехали, шлюхи из города?


– Мы не шлюхи, – возмутилась Диана.

– Говори за себя, – вставила Аля. – Бабуля, я сына родила в пятнадцать. А забеременела в четырнадцать!

– Пошли в хату, расскажешь.

Стягивая сапоги, Аля подмигнула мне. Я сняла шубу, и у Дианы вырвалось удивленное восклицание:

– Вот ты отощала! Килограмм семь скинула!

– Скинешь тут, нянчась с коровами да отбиваясь от козла. Ой, у нас такой теленочек! Потом покажу!

– Пять с половиной, – прищурившись, уточнила Аля. – Отличная фигура, но матерь божья, какая же отстойная на тебе кофточка.

– Зато я купила ее за сто пятьдесят рублей.

– Тебя обобрали.

– Словами кидаетесь, как собака хвостом крутит! Самовар стынет! – прикрикнула баба Феня.

– А у мене горілка з собою. Хочете? – ни с того ни с сего перешла на украинский Аля.

– Горілку я поважаю, – сразу переключилась баба Феня.

– Сало є у вас?

– А як же. Давай розливай і розповідай.

Мы душевно провели вечер и напились в хлам. Баба Феня и Аля все время болтали по-украински, да и у нас с Дианой спьяну прорезалась українська мова. Уехали они назавтра, в полдень, едва оклемавшись с бодуна.

Через неделю меня навестил Деструктор. Я увидела его в приоткрытую дверь коровника, когда скребла шкуру коровы, непонятно почему именующейся Розанной III.

– Игорек! – я бросилась к нему и стиснула в объятиях, – Ой, наверное, мне стоило вымыть руки.

– Да ничего, – успокоил он меня с непривычной кротостью.

Он выглядел все тем же милым ребенком – светлые волосы, большие глаза, яркая курточка и значки с героями компьютерных игр.

Мы помолчали, как будто не могли решить, кому говорить теперь, но потом начали разом:

– Как ты?

– Как ты?

– Нормально.

– Не знаю.

– Пойдем-ка выйдем из коровника.

Я тихо провела его в дом, в кухню, надеясь, что баба Феня не станет отвлекаться от телевизора – она смотрела передачи, одну за другой, и кляла на чем свет стоит все физиономии в ящике, гневно звякая спицами.

– Садись, – я поставила чайник. – Ты голодный?

– Нет.

– Как ты добрался один?

– Здесь прямой путь, не заблудишься.

– Папа знает?

– Догадывается, – Деструктор хмуро заглянул в свою чашку. – Жанна уехала.

– Я знаю. Аля мне сказала, – я отметила, что он назвал ее Жанной, а не мамой. Было неловко расспрашивать его о ней, но Деструктор заговорил сам:

– Она оказалась совсем не такой, как я представлял ее. Она думает только о шмотках, и показах, и съемках, и славе. Она не проводила время со мной.

– Иногда люди так увлекаются работой или хобби, что им сложно переключиться…

– Нет, – Деструктор упрямо мотнул головой. – Она просто меня не любит.

– Игорек, – я опустилась на табуретку напротив и сокрушенно посмотрела на него. – Конечно, она любит тебя. Она такая молодая… наверное, ей сложно о ком-то заботиться в таком возрасте, и поэтому могло сложиться ложное убеждение, что…

– Я достаточно взрослый, чтобы принять правду, – прервал мои излияния Деструктор. – Она меня не любит. Никогда не любила. Поэтому она бросила меня. Поэтому папа разлюбил ее и развелся с ней, – он весь съежился, но его голос звучал твердо. – Я больше не должен фантазировать о ней и ждать ее возвращения. Когда я понял это, я начал понимать многое. Что ты заботилась обо мне, что я тебе… нравился…