Глазами жертвы

Пять часов утра. Через час ему придется разбудить Челси. Если Генри так и не придет, придется как-то объяснять пятилетней девочке, почему сегодня не будет маминых объятий и почему причесывать ее будет папа…





Глава 19




Утренняя прохлада пощипывала лицо, но Зои не возражала. Как только она перешла на бег, перестала чувствовать холод. Ее уши прикрывала шапочка, на руках были тонкие перчатки. Разве что нос к концу пробежки превратится в сосульку, но Зои готова заплатить эту цену.

Она ненавидела бегать.

Когда они жили в Бостоне, Андреа пару раз вытаскивала ее на пробежки, которые Зои страшно не понравились. Отчасти это объяснялось тем, что Андреа продолжала болтать на бегу как ни в чем ни бывало, а Зои удавалось только пропыхтеть «угу» между судорожными вдохами, и ее легкие горели огнем.

Однако после испытаний, через которые она прошла месяц назад в Техасе, Зои нужен был свежий воздух, и побольше. Сначала она подолгу гуляла, но это не помогало избавиться от приступов клаустрофобии. Они сошли на нет, только когда она начала бегать.

Андреа все время повторяла, что нужно делать растяжку. Она даже составила список из, наверное, сотен упражнений — некоторые были такие сложные, что напоминали картинки из «Камасутры». В общем, терпения Зои хватало лишь на двадцать секунд такой разминки. Андреа грозила ей страшными спортивными травмами, но Зои решила, хоть и не имея на то ни малейших оснований, что она не из тех, кто покалечится на пробежке…

Бентли выполнила свои три упражнения на растяжку и побежала. Приехав в Чикаго, она быстро обнаружила одно из главных преимуществ города — Лейкфронт-трейл, дорожку вдоль набережной для бегунов и велосипедистов. Лучше любого бегового маршрута в Дейле.

Было еще темно, лишь над озером виднелась вдали голубая полоска, предвещавшая рассвет. Берега почти не различить. Синеву неба и воды разделяла гряда пушистых облаков.

На пробежке Зои думалось иначе.

В течение дня ее ум бурлил, словно кипящий суп из идей, теорий и вопросов без ответов. Но когда она бежала, ее мысли успокаивались, и можно было сосредоточиться на главном, тщательно обдумать отдельно взятую версию от начала до конца.

Зои вернулась мыслями к жестокому убийству Кэтрин Лэм. На этот раз она размышляла не о самом преступлении, а о том, что ему предшествовало. К дому Кэтрин приближаются двое мужчин. Они пришли пешком или приехали на машине? Они разговаривали по дороге? Когда подошли к двери, они стояли бок о бок или один позади другого?

Представить картинку было сложно. Сама мысль о том, что Гловер взял напарника, казалась странной. Он всегда прятался за маской приятного, дружелюбного парня, с которым можно запросто поболтать или выпить пива. То, что кроется под маской, он не показывал никому. Очевидно, не хотел угодить за решетку. Но была и другая причина. Гловер хотел нравиться людям.

Живя по соседству, он изо всех сил старался угодить семье Зои. Он беседовал с ее родителями о политике и всегда поддерживал ее отца. Если родители расходились во взглядах, Гловер быстро находил достоинства в каждой точке зрения, и спорщики расходились довольные собой. Он просил соседей о мелких услугах, заметив, что люди проникаются доверием к тем, кому помогли. Кроме того, с Зои он был чрезвычайно обаятелен, выслушивая ее без осуждения, — такого человека часто не хватает подросткам. Он отчаянно, как это свойственно психопатам, хотел нравиться. Не потому, что его интересовало чужое мнение, а потому, что его самолюбие питала симпатия других людей. Он наблюдал за реакцией окружающих так, как смотрятся в зеркало, убеждаясь, что выглядят хорошо.

Кроме того, Гловер знал, как полезны дружеские связи. И был прав. В конце концов, разве полицейские и ее собственные родители не предпочли поверить Гловеру, а не Зои?

Однако он все же показал свое истинное лицо сообщнику. Что толкнуло его на такой шаг? И как они сумели договориться?

Между облаков появилось солнце, мгновенно окрасив небо в яркий оранжевый цвет и засияв бликами на воде. Зои достала телефон и быстро сделала снимок. Надо будет отправить фотографию Андреа.

Бентли бежала мимо пляжа на Огайо-стрит. Ее взгляд упал на песчаный берег, где три месяца назад нашли забальзамированное тело Кристы Баркер. Тогда Зои и Тейтум приехали на место преступления, переругиваясь и ненавидя друг друга. С тех пор как будто целая жизнь прошла…

Зои повернула назад, заставив и мысли вернуться к нынешнему делу.

«Гловер не показывает свое настоящее лицо даже подельнику, — решила она. — Он хотел, чтобы его любили, и только жертвы видели другую его сторону». И кроме Зои и Андреа, никто из жертв не выжил. Возможно, Гловер так одержим ею, Зои, потому, что она еще много лет назад видела его таким, какой он на самом деле…

Нет, Гловер показал своему сообщнику лишь очередную маску. Как всегда, он был дружелюбным, любезным и веселым. А когда наконец поделился своими невзгодами, сделал это очень осторожно и представил себя жертвой. Кого он обвинил? Женщин? Общество? Своих родителей? Он наверняка выбрал то, что вызовет наибольшее сочувствие у подельника. Сочувствие и желание помочь.

Ему нужно было найти подходящего человека. Такого, чтобы поведанная история произвела впечатление и внушила тревогу. Как Гловер его нашел? Искал единомышленника в Интернете и случайно вышел на жителя Чикаго? Вряд ли. Зои не хотела этого признавать, но Гловер умел очаровывать именно при общении лицом к лицу. Его легкая улыбка, его спокойные жесты, язык тела… Все подделка, естественно, но чрезвычайно искусная. И все это он использовал, чтобы расположить к себе сообщника.

Зои увидела парковку, где стояла их машина, и перешла на шаг. Поднеся ладони к лицу, подышала на них, чтобы согреть нос.

Гловер встречался с подельником лично. Как и предположил Тейтум, они либо познакомились в церкви, либо новый друг привел туда Гловера. Но зачем тому было идти в церковь? Хотел покаяться в грехах? Помолиться?

Ей не хватало информации. Нужно узнать больше о баптистской церкви Риверсайда.





Глава 20




В церкви, на первый взгляд, смотреть было особенно не на что. Небольшое кирпичное здание с единственной башенкой и арочной дверью, выкрашенной в малиновый цвет. Но пока Тейтум парковал машину, Зои заметила несколько деталей. Цветущие клумбы вдоль стен. Во дворе — аккуратная лужайка, у которой стоят, блестя свежей краской, деревянные скамейки. В отличие от остальной части улицы, вокруг церкви не найти ни одного сухого листочка. За этим местом тщательно ухаживают.

Телефон зазвонил в тот момент, когда Тейтум заглушил двигатель. Это О’Доннелл.

Зои подала напарнику знак, что ей нужно поговорить по телефону, и нажала на «Ответ».

— Это Зои.


— Бентли! — Голос О’Доннелл звучал резко и холодно. — Зачем вы рассказали прессе, что помогаете в этом деле?

— Я никому такого не говорила. — Зои нахмурилась.

— Ну уж точно не я им это рассказала… Здесь о вас подробная статья. Подождите. — Последовала короткая пауза, затем О’Доннелл прочла вслух: — «Источники, близкие к расследованию, сообщают, что следователей консультируют специалисты ФБР и в частности известный профайлер Зои Бентли. Ранее она помогала полиции Чикаго с делом Гробовщика-Душителя и сыграла в этом расследовании значительную роль…»

— Я такого никому не рассказывала. Может быть, это детектив, который видел меня вчера в участке? Может, он слил информацию?

— Он вас даже не знает, и ему до вас дела нет. Кроме того, вчера днем о вас расспрашивал один репортер. Сказал, что вы знакомы.

— Как его зовут? — У Зои сжалось сердце.

— Что-то идиотское, вроде… Ник Брик. Нет, Джимми Кимми…

— Гарри Барри?

— Точно! Вынюхивал, что думает об этом деле Зои Бентли. Я отказалась разглашать информацию и спросила, откуда он о вас знает. И он ответил, что вы с ним знакомы. Вам не следовало ему ничего говорить. Даже если он ваш приятель, мы договорились…

— Он мне не приятель, и я с ним не разговаривала. Он вас подловил.

Зои вдруг захотелось кого-нибудь ударить. Среди двух с половиной миллионов жителей Чикаго это мог быть лишь один Гарри Барри. И, к ее огорчению, именно он писал о ней книгу. Она сама дала ему много материала. А теперь он обманом вынудил О’Доннелл признать, что Зои участвует в расследовании… Значит, черт возьми, Гловер тоже это знает. Он станет осторожнее — и, возможно, опаснее.

— Что значит «подловил»? — О’Доннелл еще злилась, но уже не на Зои.

— Это был маневр. Он не знал, что я участвую, пока вы ему не сказали.

— Как этот засранец только…

— Гарри Барри — та еще головная боль, — раздраженно сказала Зои.

— Ладно, я перезвоню позже, и мы решим, как с этим быть.

— Хорошо.

Зои сбросила звонок и зашла на сайт «Чикаго дейли». Найти статью не составило труда. Заголовок в духе Барри: «Известный профайлер помогает полиции искать убийцу дочери пастора». Ухитрился упомянуть Зои, церковь и убийство в одном предложении… Она нажала на ссылку и, открыв статью, сразу увидела свою фотографию над фото Гловера. Гарри мог хотя бы разместить снимок Гловера выше… Это было очень важно.

— Манкузо будет не в восторге, — сказал Тейтум, заглянув в телефон через плечо Зои. — И начальство О’Доннелл, наверное, тоже.

— Ну, уже ничего не исправить, — пробормотала Зои. — Меня больше волнует реакция Гловера. Может быть, он станет менее последовательным…

— Что ж, хорошо, если он наконец допустит ошибку.

— Хорошо бы. — Зои не чувствовала уверенности в этом. Она прокручивала экран вверх-вниз, глядя то на свое фото, то на фото Гловера.

Тейтум выхватил телефон у нее из рук.

— Пойдем, — сказал он. — Об этом нет смысла беспокоиться. Лучше осмотрим церковь.





* * *


В безлюдном зале было немногим теплее, чем на улице. Справа от входа — доска объявлений, в центре которой размещен большой портрет Кэтрин Лэм. Над ним — надпись: «Светлая память» изящными буквами, а под фотографией написано: «Кэтрин Лэм, 1991–2016». Вокруг портрета прикреплены десятки других снимков, в тусклом свете их трудно разглядеть. На столе под доской — большой венок, вокруг него — множество букетов, зажженных свечей и записок.

Зои оглядела фотографии на доске. На них была Кэтрин с другими людьми, вероятно прихожанами. На некоторых снимках они стояли и улыбались в камеру, на других были сняты за разными делами. Вот Кэтрин красит стену, держа в руках большую кисть, на лице мазок белой краски. А вот Кэтрин стоит на коленях перед клумбой, ее руки по локоть в грязи; она беседует с юношей, который ей помогает. Вот Кэтрин стоит посреди большой кухни, улыбаясь женщине, которая помешивает что-то в огромной кастрюле. Очевидно, эти снимки выбрали потому, что на них удачно вышла Кэтрин, а остальными деталями решено было пренебречь. На многих фотографиях другие люди получились размытыми, с закрытыми глазами или перекошенными лицами. Едва ли кто-то придаст этому значение, ведь главным было почтить память Кэтрин. Однако от этого коллаж приобрел странный эффект: Кэтрин выглядела словно более осязаемой, более реальной и живой, чем остальные.

— В церкви как будто никого, но свечи зажжены недавно, — сказал Тейтум, осматривая стол. — Наверное, прихожане соорудили мемориал утром, перед тем как уйти на работу.

Он прав. Цветы тоже свежие. На столе преобладали белые лилии и гвоздики, и у Зои возникло ощущение, что цветы были из одного магазина. Может, один из прихожан работал флористом?

Рядом с коллажем висела еще одна доска с расписанием на месяц и несколькими объявлениями. К ней прикреплен рукописный перечень фамилий; приглядевшись, Зои поняла, что это список добровольцев, которые вызвались готовить еду для пастора Лэма в эти скорбные дни. Также здесь висели объявления о том, что в связи со смертью Кэтрин пикник отменен, а сбор пожертвований для бездомных отложен. В расписании Зои нашла еженедельные уроки живописи для пожилых и мероприятие по сбору одежды для женского приюта.

Бентли поняла, что местных прихожан связывает глубокое чувство общности.

— Гловера влекло сюда, как муху к варенью, — сказала она.

— То есть? — спросил Тейтум, оглядываясь.

— Ну… он много лет прожил в Мейнарде. В крошечном городке. — Она мысленно возвращалась в детство. — На нашей улице все друг друга знали; там нельзя было и шагу ступить, не встретив знакомого. Этим мне город и нравился. Правда, подростком я его ненавидела. — Зои улыбнулась своим воспоминаниям.

— С Уикенбергом, думаю, то же самое. — Тейтум кивнул.