Глазами волка

48


– Победа! Победа!

Разбитые красношапочники исчезли с поля боя и растворились в городских закоулках. Они оставили после себя брошенное оружие, пятна крови, множество брошенных колпаков – в отсветах огня они казались угольно-чёрными – и огромный, теперь уже бесполезный костёр.

Волки-победители окружили огонь. Они не могли успокоиться, подпрыгивали на задних лапах и зарывались носом в землю.

Наконец, Лик – в волчьем виде его юность была особенно заметна – задрал морду и принялся выть. И два десятка морд поднялись и завыли в ответ. Мощный столб воя извергся в ночное небо. Так источник вырывается из скалы, когда воинственная богиня ударяет по камню трезубцем.

Те из скифов, кто сохранил человеческий облик, выли в ответ со стены спасённого дома-крепости. Костёр продолжает полыхать, извергая в ночное небо клубы чёрного дыма.

– Вода его не берёт! – крикнули сверху.

– Значит, зажигательные были! – отозвался Маэс. – Зажигательные просто так водой не потушишь..

Лик уже был во дворе. Он вертелся, возвращаясь в человеческий облик.

Когда шерсть покинула его тело, он выдохнул и сел прямо на землю, засыпанную клочьями шерсти. Потом поднялся и, как был, голый, отдал первый приказ.

– Тушите уксусом!

Он запомнил это из тренировок – давно, кажется, в прошлой жизни.

Умирающее пламя зашипело, приветствуя победителей.

Ну, кто там говорил, что волки бесполезны в теперешней войне, потому что не могут сражаться копьями или мечами?..

Небо светлело, словно приветствуя победоносных скифов. Лик, отряхнув руки от шерсти и снова обмотавшись хитоном вокруг пояса, проверял диспозицию. Разгром в комнатах был удивительно мал для такой ночи.

В ворота постучали. Лик отправился открывать. Двое в волчьем виде побежали за ним, по обе стороны, как импровизированный почётный караул.

Это был Килон, одетый в новый, но толком нечищенный наряде тяжёлого пехотинца. Шлем с тяжёлым гребнем был слишком большой и съезжал на глаза.

– О, и ты здесь… – церемониальное приветствие застряло на губах.

– Да, – гордо ответил Лик, – В гуще событий. Скажи, с чем ты пришёл? Если ловить злодеев, то ищи их в трущобах. Мы их разбили, обратили в бегство, но пленных брать не стали.

– Нет, ничего такого, – Килон смотрел обгоревшие стропила, – Я по семейному делу. Сегодня с утра на агоре собирается народное собрание. Городской совет скорее всего займётся вашим делом. Вам лучше там быть… после всего, что вы тут устроили.

– Где расположена эта агора? – спросил Лик.

– Как… где расположена. Ты чего?

– Я живу в этом городе всего лишь несколько дней. Пока плохо ориентируюсь. Если за стеной – вам лучше перенести собрание. Сейчас слишком опасно для больших людей собираться в степи.

– Агора – это площадь, где рынок. Ты там был. И меня там встретил. У вас что, в Новой Столице, агоры нет?

– Нет. Зачем она нужна? У нас рынок прямо перед парадными воротами.

– А где ваше народное собрание собираете?

– А зачем его собирать?

– Вопросы обсуждать. Кого изгнать, что построить.

– Как у вас всё сложно… – Лик с трудом, но оставил командирский тон, – Собрания какие-то, агоры. Царь назначает столичного наместника, он и строит, что надо.

– А откуда наместник знает, что городу нужно?

– Он в нём живёт.

– А если нужно на другой стороне города, где он не живёт?

– Ну, у городской ватаги спрашивает. Я никогда не интересовался, это всё ремесленные дела. Приходит несколько человек от каждого квартала, они собираются в одной комнате, пьют мёд и всё решают. Зачем для этого площадь целую строить, вот что мне непонятно. Наша Новая Столица город небольшой, все и так помещаются.

– Нет, ну это понятно. А что делать, если надо войну объявить? Как вы солдат собираете?

– Царь и объявляет. Зачем он ещё нужен?

– А если кто-то не хочет воевать?


– Таких не находится, – спокойно ответил Лик, – Что это за скиф, если он не хочет воевать? Что это за скиф, если он не хочет добычи?

Килон почти рассмеялся.

– Чудные у вас нравы, скифы.

– Они простые. Это в городах всё запутано.

– Человек по природе горожанин.

– С чего ты взял?

– В схолии сказали, так пишет Аристотель.

– Это мало что значит. Вот скажи, что пишет Аристотель про нас, терионов? Кто мы по природе? Горожане? Кочевники? Дикие звери?

– Про ликантропов Аристотель не пишет ничего, – поразмыслив, ответил Килон, – Или пишет в каких-то мелких книгах, которые даже Ихневмон не читал. Аристотель писал только про терионов. Так и написал, что тот, кому хватает самого себя – либо божество, либо терион – то есть зверь.

Лик обернулся. Скифы уже справились с огнём, закончили с трофеями и снова собирались во дворе. Многие так и остались в волчьем виде.

– Я думаю, у нас будет ещё время обсудить Аристотеля, – сказал Лик, – Когда собрание?

– Приходите как можно раньше, – посоветовал Килон, – Лучше ждать, чем опаздывать. Народ не любит, когда его заставляют ждать.

– Мы отправляемся прямо сейчас, – Лик снова повернулся во двор и скомандовал, уже по-скифски, – Все идём на площадь! Трофеи с собой! Строй – вольный, не рассыпаться.





49


Это было славное шествие. Маэс шагал впереди, с привычным видом победителя. Вокруг – скифы, рыжие, полуголые, чумазые от сажи, с трофейными колпаками на палках. Они показались бы отрядом пленных, которых вели в порт на продажу, но лица были слишком радостные. Почти все неврийцы шли в волчьем виде, со свалявшейся мокрой шерстью.

Лик сначала был впереди, рядом с Маэсом. Но быстро выбился из сил и оказался в хвосте. Ночной бой с двумя метаморфозами высосал все силы. Он был один из самых юных в отряде и быстро затерялся среди широкоплечих товарищей.

Килон тоже шагал где-то здесь, но Лик быстро потерял товарища из вида и различал только его запах.

Рыжеголовый поток миновал трещины переулков и выплеснулся на проспект. Здесь, на широкой улице, отряд скифов казался меньше, но всё равно грозным. Спешившие к площади горожане расступались и перешёптывались.

Интересно, что теперь будет надевать освобождённым рабам? Такие битвы меняют обычаи. Может, будут повязывать красную ленту или осыпать солью?..

На площади было непривычно просторно. Ряды не открывали – всё равно, пока идёт собрание, никакой торговли не будет. Под лиловым утренним небом чернели пустые навесы, запертые ящики, бочки и огромные, выше человеческого роста кувшины-пифосы.

С храма Афродиты сняли пёстрое оформление, а на ступенях расставили низкие скамьи. Совет рассаживался по своим местам.

Сухонький старичок в тяжёлом плаще восседал на самой верхней ступеньке, прямо под колоннами. Если бы Лик лучше разбирался в городской жизни, он бы опознал басилевса – верховного жреца главного храма. В тогдашних городах, что служили столицами царства, басилевсом был царь. В демократических сама должность деградировала до ритуальной.

Ещё один важный человек с дощечкой для письма и пронзительными, как у сокола, глазами сел по правую руку от басилевса. Вроде бы не в совете, но место его было важным. Это был продик, главный знаток и хранитель городских законов.

Рядом с ним – двенадцать номофаликов, хранителей городского уклада. Ни один закон нельзя принять без их согласия.

На другой стороне – коллегия из четырёх стратегов, в церемониальных доспехах. Евдокс восседал среди них, было видно, что ему весьма неуютно. Там же – четыре жреца-архонта.

Под ними – контролёры. Астиномы с позолоченными гирями, и агораномы с позолоченными линейками. Астиномы следили за порядком в порту, агораномы – на рынке.

Все – в парадных белых хитонах, какие носят жрецы.

Под ними – шестеро в чистой, но вполне обычной одежде и с белыми лентами. Это были присяжные, выбранные по жребию. Если бы Лик раньше бывал на советах, он бы понял, что дело плохо. Присяжные нужны в совете только если кого-то собираются судить.

Сагилла в Совете не было. Видимо, малые храмы считались делом веры, а не государственной важности. Или он прислал кого-то себе на замену.

Вся власть города уместилась на ступеньках. Город был меньше Атен, так что обходился без булевтерия.

А напротив храма собирались те, чьи интересы эта власть защищала.

Лик ожидал, что весь город придёт сюда и площадь будет заполнена народом до предела, как в торговые дни, только людей в десятки раз больше и никто не продаёт и не покупает.

Но на площади собирались другие, совсем немногие люди. Взрослые, бородатые мужчины в пристойных, чистых хитонах. Здесь никто не был похож на Маэса, и почти каждый – на Евдокса. Серьёзные, независимые хозяева ремесленных мастерских, виноградников, пекари и красильщики. Кто-то кормил за своим столом не меньше народу, чем люди Совета, кто-то только семью, кто-то обедал наедине с верной собакой – но они не так сильно отличались друг от друга.

На площади собрались не жители, а отцы города, его воинство. Те самые, кто во время войны наденет доспехи и встанет на стены.

Ни женщин, ни рабов, ни мальчиков, которых послали с поручением, здесь не было и быть не могло.