Глазами волка

– Он собирается продавать зерно.

– Откуда у степного скотовода лишняя пшеница? Или меотийский царь сплавил ему всё, что не до конца сгнило?

– Это зерно из северных земель. Сарматы захватили все наши бывшие пастбища за Песчаными Мысами, но скифы по-прежнему там живут и платят подати. И сарматским князьям сейчас туго. У них есть зерно, а нужно золото и железо для мечей.

– А в северных степях откуда зерно? Вы собираете дикие злаки?

На этом месте Лик почувствовал, что наполняется гордостью. Сейчас он ей покажет! Пусть знает, что скифы – народ пусть неучёный, но всё равно умный и талантливый.

– Северные скифы – земледельцы, – гордо сообщил оборотень, – От нижних порогов Борисфена до самых неврийских земель. Если подниматься на лодке по Борисфену, то через одиннадцать дней земля на берегах станет чёрной, как ночь и щедрой, как крольчиха. Такая же, как в Ольвии, что в лимане. У этой земли одна беда – господство сарматов. Так что теперь у сарматов не меньше хлеба, чем в Меотии. Но продать они его могут только через Ольвию, остальные дороги закрыты. Так что сарматам даже зерно не идёт впрок.

– Надо же, как много ты знаешь, – девушка передала серебряный кубок служанке и та, не дожидаясь приказа, отправилась к амфоре, что стояла в углу, – Ты, похоже, неплохо осведомлён в царских делах.

– Сам царь Палак мне это рассказывал.

– Ты беседовал с царём?

– Нет. Он сказал это нам, неврийцам. В тот день, когда мы присягали, прежде чем отправиться служить на север.

– А прежде, чем пойти на службу, ты, получается, пахал? Пробовал чёрную землю на вкус?

Лик вытянул перед собой ладони.

(Как тяжело с этими женщинами! Как любят они заставлять мужчину объяснять то, что и так знают!)

– Взгляни на мои руки, – проговорил оборотень, едва сдерживая гнев, – Я не фригиец, татуировки не ношу, но взгляни на мои руки! Пусть они говорят за меня! Благородное дело войны – вот моё ремесло! Как говорится, “я пальцев своих не пачкал тяжёлой работой!”,– Лик был настолько возбуждён, что не заметил, как перешёл на скифский.

– Тихо, тихо… – девушка улыбалась, – Я не сомневаюсь в твоей отваге. Но ещё ты умеешь слушать и запоминать. Такое и среди обычных-то людей редкость, о военных и не говорю.

– Это важно для войны. Вот почему я это умею.

– Значит, с такими способностями тебе лучше остаться в городе. Особенно сейчас, когда война рядом. Я никогда не понимала, откуда у молодых людей такая любовь к походной жизни и солдатским лепёшкам, творогу, редьке и уксусу. Обидно оставить в поле такую красивую голову. Если тебе нужен враг, внутри стен ты найдёшь достаточно.

– Нет. Такой войне я не учился.

– Есть повод начать. Ты не поверишь, какие битвы у нас на улицах. С тех пор, как Агосикл расчертил горы на равные квадраты виноградников, каждый мечтает, чтобы его квадрат стал больше, чем у соседа. С тех пор гераклейцы дружат со скифами, сарматами, фракийцами, но никогда – друг с другом. Все видят милашку Лика и знают – у тебя виноградника нет, и ты не станешь его захватывать.

– Значит, я могу быть в городской армии? – с надеждой спросил Лик.

– Городу ты не нужен, смирись, – парировала Мелито, – Но подумай – вдруг ты нужен кому-то в городе.

– Когда царь Палак поставит шатёр у ворот, вам будет не до распрей, – заметил Лик, – Каждое копьё окажется на счету и даже дети вроде Ихневмона пойдут носить камни. Я не хочу связывать себя обещаниями и служить непонятно кому. Если нужен телохранитель – вот он я! А если нужно с поручениями куда-то пойти – извините, не для того мы рождены скифами.

– Ты слишком мало жил в городах, – заметила Мелито, – А может, у вас, скифов, просто города слишком новые… Очень скоро ты увидишь, что жизнь здесь не такая, как тебе хочется. Да, скифы враждуют с сарматами в привольных степях. Но намного сильнее их ненависть внутри нашего города. Ещё сильнее – ненависть друг к другу тех, кто кормит их и даёт им оружие. А самая страшная ненависть бывает между людьми из одной семьи. Войны между городами – ничто по сравнению с войной родичей. Когда ссорятся брат с братом, или тётка с племянницей, они не обмениваются посольствами, не заявляют требований, не кидают копьё. Они изводят друг друга, день за днём и месяц за месяцем. И даже когда кто-то умирает, ненависть остаётся. Словно пожар, она перекидывается на другого члена семьи.

– Кто тот, кого вы ненавидите?

Глаза Мелито сделались жёсткими и сверкающими, как драгоценные камни.

– Тебе пока не положено это знать, – прошептали тонкие губы.

– Зачем же вы меня позвали?

– Ты милый. Я хотела немного объяснить тебе нравы нашего города. Чтобы ты не потерял головы, пока ищешь своё место.

– Я слышал, – заговорил Лик, – прошлый царь скифов, Скилур, чей сын недостоин такого великого отца, жаловался, что никогда не овладеет гераклейской примудростью, потому что слишком поздно начал учиться. Я даже не мечтаю сравниться с ним в доблести. Но в скромности – могу. Я никогда не пойму ваших хитростей, прекрасная Милето. Слишком поздно начал учиться.

– Тебе их понимать и не нужно, – девушка отвела взгляд, – Их поймёт тот, кому ты будешь служить.

– Я бы хотел служить городу. Если нужно служить городу под началом Евдокса…

Девушка не слушала.

– Скажи, – произнесла она после небольшой паузы, – а не слышал ли ты чего-то интересного от своего друга? Например, насчёт второго раунда.

– Даже если и слышал, вы не успеете поменять ставку.

– Так что ты слышал?

– Я ничего не слышал. Маэс был расстроен, в смятении… Он не мог решиться.

– И что он решил?


– Он мне не сказал.

– Даже он не сказал, он что-то решил. На такой бой не идут, если не принял решение.

– Да, но я не знаю его решения.

– Он мог, скажем, проговориться.

– Этого не случилось.

– Но ведь ваш царь Палак тоже не говорил тебе, что собирается захватить Херсонес. И ты, тем не менее, в этом уверен.

– Я это знаю, потому что это неизбежно. Палак – больше не варварский вождь, а царь. У царства должен быть выход к морю. Иначе это не царство, а что-то сарматское.

– Почему тогда Палак не захватит Ольвию? Или какой-нибудь из наших малых городов. К примеру, Калимен. Или его не устраивает то море, что в Калимене?

– Я знаю, что этот человек лишён чести. Он может напасть куда угодно. На Климену. На Херсонес. На Ольвию. Но я сейчас в Херсонече. И Херсонесу нужно, чтобы я его защищал. Со временем вы поймёте! Но будете уже в рабстве!

– Не бурли, волк. Всё закончилось. Царь Палак уже не нападёт на Ольвию.

– Вы говорите уверенным голосом, – Лик чувствовал во рту горечь, – Похоже, вы и так знаете о том, что происходит в степи, намного лучше, чем меня.

– Совсем чуть-чуть больше. На одну вещь. Царь Палак не станет захватывать Ольвию, потому что он её уже захватил. Вчера, пока вы с приятелем валялись в подвале, армия царских скифов вошла в город. Сам Палак зарезал лошадь на ступенях храма Дельфиния и разместился в старом дворце Скила. Свободного города Ольвии больше нет, он часть державы царя Палака.





38


Лик взглядывался в её глаза. Но они не дрогнули. Всё такие же глубокие, тёмные, чуть насмешливые.

Похоже, Милето говорит правду. Или хотя бы верит в то, о чём говорит.

– Откуда вам это известно? – пробормотал юноша.

– Видишь, волк, и от женщины польза бывает.

Мелито сделала рукой незнакомый жест. Молчаливая девочка подошла к Лику и протянула ему чашу.

– Что? – не понял Лик.

– Выпей, милый, выпей.

Юный невриец принюхался. Судя по аромату, это было тёмное вино. Похоже на вино, что подавали на пиру, но запах отличается. Наверное, другой сорт.

– Я не пью неразбавленное, – сказал Лик.

– А почему говорят, что пить неразбавленное – это скифский обычай?

– Неразбавленным пьют мёд. Это другое.

– Боишься, что соплеменники прикончат, как Скила и Анахарсиса?

– Боюсь впасть в безумие и не вернуться.

– Разве вы, скифы, не впадаете в безумие, когда плясать у костров?

– Такое безумие нам привычно. И за нами присматривают жрецы, чтобы душа не улетела слишком высоко.

– Я попрошу Сагилла за тобой присмотреть.

– Сагилл сейчас занят. Прошу, расскажите мне про Ольвию!

– Разбавь ему, – приказала Мелито. Когда она говорила с рабыней, голос у неё становился холодным и непреклонным. Казалось, каждое слово было выковано из металла.

Девочка поднесла кувшин и долила воды. Кубок чуть заметно потяжелел, но вино по-прежнему казалось густым, словно кровь.

– Ты бывал в Ольвии? – быстро спросила Милето.

– Нет, никогда.

– Пей! – теперь этот голос приказывал.