Гимназистка

— Он пострадал из-за своего недостойного поведения, — отрезала я. — Если уж кого в этом обвинять, то не постороннюю девушку, а главу клана, которая не объяснила, что оскорблять другие кланы чревато.

— Лизанька, — простонал Юрий. — Ты ко мне столь жестока, потому что я проиграл?

Я хотела ответить: «Потому что вы идиот, Юрий», но очень уж несчастно он выглядел, да и общения с кланом Рысьиных мне на сегодня уже хватило, повернулась к двери, чтобы выйти, и наткнулась на внимательный прищуренный взгляд.

— Я дам согласие на ваш брак, только если ты принесёшь клятву полного подчинения, — выдала княгиня.

— Как хорошо, что мне не нужно ваше согласие, — медово пропела я. — И Юрий ваш мне тоже не нужен. Объясните ему это как-нибудь, пожалуйста. Без меня.

Прощаться я не стала, выскочила за порог и врезалась во встревоженного Владимира Викентьевича. Дверь за собой я прикрыла аккуратно, чтобы не попасть княгине под горячую руку: очень уж нехорошая тишина установилась в палате.

— Елизавета Дмитриевна, что случилось?

— Я бы хотела попасть в свою квартиру. Оленька сказала, что брала ключи у вас, Владимир Викентьевич.

Наконец раздались громовые раскаты недовольного голоса главы клана Рысьиных, за которыми ответных реплик Юрия не было слышно, если они, конечно, были. Мне даже стало его немного жалко: как-никак родственник, единственный, кроме княгини, которого я видела.

— Да-да, они у меня, — отмер целитель, опасливо посмотрев на дверь.

— Юрий сильно пострадал? — решила проявить я участие.

— Ему хорошо досталось, — подтвердил Владимир Викентьевич. — Хомяков осторожничать не стал.

Он столь недовольно взглянул, что я невольно представила картину, как Николай прыгает по поверженному Юрию, раз за разом втыкая саблю в его тело, да не просто втыкая, а проворачивая в ране для большего ущерба.

— Они же бились до первой крови? — вспомнила я. — Рана должна была быть только одна.

— Рана-то одна, Елизавета Дмитриевна, но серьёзная, а княгиня потребовала, чтобы состояние Юрия не облегчали. Угрозу жизни сняли — и достаточно. Как она сказала: пусть прочувствует всю прелесть последствий ранения, возможно, научится думать и держать язык за зубами.

— Возможно, она права. — Я покосилась на дверь, за которой всё так же шёл княгинин монолог, и поняла, что у меня нет никакого желания встречаться с ней ещё раз. — Владимир Викентьевич, может, вы отдадите мне ключи и я пойду?

— А с Рысьиным вы увидеться без свидетелей не хотите? — чуть удивлённо спросил он.

Забавно. Похоже, и он, и Рысьина посчитали, что влюбленная я пришла навестить пострадавшего поклонника. Что же им такого наговорил Юрий?

— Ни со свидетелями, ни без, — отрезала я. — Не знаю, что он вам сказал, но с моей стороны ничего нет, даже если было раньше. Более того, связываться с типом, к которому в придачу идёт такая особа, — я кивнула на дверь, ураган за которой, казалось, только набирал обороты, — я считаю весьма неблагоразумным.

— Рысьины — один из сильнейших кланов, — зачем-то напомнил Владимир Викентьевич, впрочем, наконец двигаясь к себе в комнату.

Я прошла за ним, не желая напоминать, что к этому клану я больше не принадлежу. А вот целитель принадлежал, и не сказать что это сильно пошло ему на пользу. Обстановка в кабинете была прямо-таки спартанская: стол, шкаф, сейф, кушетка для пациентов и пара стульев. Вещи добротные, под посетителем не развалятся, но при покупке явно выбирали наиболее бюджетный вариант. Интересно, а как с нужными Звягинцеву приборами? Или целитель сам по себе прибор и в дополнительных устройствах не нуждается?

Владимир Викентьевич выдвинул второй ящик стола, пошарил в нём, вытащил связку ключей и протянул мне.

— Сейчас я запишу вам адрес, — сказал он, вытаскивая лист бумаги из верхнего ящика.

— Спасибо, но не надо, меня Оленька проводит.

— Хомякова? — Он покачал головой. — Зря вы её сюда привели, Елизавета Дмитриевна.

— Я уже ухожу. А Оленька на улице, в машине, с братом.

Ответом мне был выразительный взгляд целителя. Брата Оленьки он не одобрял ещё больше, чем её саму. И то сказать — именно брат доставил ему дополнительную работу и послужил причиной того, что княгиня навестила лечебницу. Впрочем, тот кусок разговора, что я услышала, показал, что для Звягинцева она не так страшна, как он притворяется. Я торопливо попрощалась и убежала. Княгиня от Юрия так и не вышла до моего ухода, о чём я ни капельки не пожалела, а то с Владимира Викентьевича станется настоять, чтобы я всё-таки навестила пациента.

— Рысьин здесь, — сразу сказала я Хомяковым, садясь в машину. — Княгиня как раз его распекает.

Оленька ойкнула чуть испуганно и посмотрела на брата.

— Разумеется, — ответил тот. — А где ему ещё быть? Это же рысьинская лечебница. Лучшая в городе.

Несмотря на столь высокую оценку, удалялись мы от неё быстрее, чем подъезжали. Интересно, на чём прибыла княгиня? Вряд ли она ходит пешком, а рядом со зданием я не заметила ни автомобиля, ни экипажа.

— Так-таки лучшая, — позволила я себе усомниться.

— Лучшая, — подтвердила Оленька. — У них три целителя. Даже в столичных не во всех по одному есть, а тут целых три.

Для наглядности она сложила большой палец и мизинец вместе и поднесла почти к моему носу оставшихся три пальца. На мой взгляд, пять пальцев смотрелось бы куда гармоничнее, но что-то мне подсказывало, что для показа количества целителей чаще всего используется только один. Если, конечно, есть, что показывать.

— То есть целителей мало?

— Людей с магией вообще мало, а целительство выбирают вообще единицы, — пояснил Николай. — И за эти единицы такие битвы идут, куда там военным сражениям! Больше всего под себя военное ведомство забирает: там и жалование хорошее, и возможность выслуги, пенсия, опять же. Но и отдельным кланам есть чем привлечь: деньги выше, возможностей больше. Рысьины точно не скупятся. Поверьте, Лиза, Звягинцев — один из лучших российских целителей и вам необычайно повезло, что он оказался рядом, иначе мы бы с вами сейчас не разговаривали.

— Возможно, но вообще нападавшие выбрали странный способ.

— Почему?


— Не проще было бы просто убить?

— Разумеется, проще. Но тогда бы их уже вычислили и арестовали.

— Каким образом? — удивилась я.

— Понятно же, вызвали бы душу и допросили, — невозмутимо пояснил Николай. — Напавшие не хотели рисковать.

Он говорил об этом, как о чём-то необычайно обыденном, для меня же его слова явились очередным откровением.

— Но меня же вернули, а допросить не удалось. Я просто ничего не помню.

— Это другое. Я не очень разбираюсь, — честно признался Николай, — но насколько понимаю, душа ушла настолько далеко, что почти порвалась связь с телом, а с ней все воспоминания.

Доехали мы быстро. Дом, в котором я раньше жила с мамой, был небольшой, двухэтажный, с аккуратно выложенными кирпичными узорами на фасаде. Дом не для одной семьи: в подъезде выяснилось, что на каждом этаже находятся две квартиры. Моя была на втором. Я ужасно волновалась: почему-то казалось, что посещение своей комнаты окончательно отрежет меня от прошлой жизни, если я там не почувствую ничего родного и близкого. Так что ключи в замке я проворачивала с некоторым душевным трепетом, полностью испарившемся при виде представившейся картины.

— Я же была здесь последней, — выдохнула Оленька.

— Только не говори, что ты так искала Лизины вещи.

— Не скажу, — испугалась она. — Это не я. Честно слово, Коля, не я.

Хотя подруга и проявила криминальные наклонности, думаю, сейчас никто бы не усомнился в ее словах. Вряд ли хрупкая девушка устроила этакий бардак: все, что могло быть вывернуто, было вывернуто. Вперемешку валялись вещи и бумаги, на одной из которых остался след каблука. Мужского, что характерно. Так что это точно не Оленька, решившая вдруг потренироваться перед ограблением банка.





Глава 11




Урядник долго и нудно выспрашивал о том, чего я не знала и знать не могла, потому что не помнила. Пришлось несколько раз ему на это указывать. Я понятия не имела, что злоумышленники могли тут искать и нашли ли. Во всяком случае точно не деньги: тощая пачка банкнот, перевязанная шпагатом, небрежно валялась на полу в комнате, бывшей когда-то маминой спальней. Валялась около секретера, о котором говорила Оленька, когда заходила речь о документах. Неужели преступников интересовали именно они? Договор купли на квартиру, небрежно смятый, валялся на полу, и взгляд постоянно возвращался к неровным машинописным строчкам. На полу же нашлись надорванная «Паспортная книжка» мамы и моё «Метрическое свидетельство». Может, было что-то ещё, куда более важное?

Девушка, которая работала в нашей семье приходящей служанкой, жила совсем недалеко, поэтому вскоре уже бродила по квартире, удручённо охая и косясь на меня с жадным любопытством, и проверяла, не пропали ли какие-нибудь ценности. Ценности не пропали, да и было их не так уж и много. Преступники явно охотились за чем-то другим. Тем, что не взяли в прошлый раз. Была в этом уверена я. Был в этом уверен и урядник.

— Мутное дело, барышня, — поморщился он. — Сразу честно вам скажу: вероятность раскрытия низкая. По прошлому преступлению никаких зацепок нет. По этому тоже. Разве что отпечаток каблука, и то он совсем без особенностей.

— А отпечатки пальцев? — удивилась я. — Почему вы не снимаете отпечатки пальцев?

— Зачем? — удивился уже он.

— Как это зачем? Узор на подушечках пальцев уникален, по нему можно определить, кто здесь побывал и чего касался.

— Барышня, не стоит рассуждать о том, в чём вы не разбираетесь, — увещевающе сказал урядник. — Где вы видели, чтобы снимали отпечатки пальцев? Как их, по-вашему, фиксировать?

— Простите, кто из нас представляет сыск? — возмутилась я. — Вы или я? Вы. Значит, вы и должны знать, как снимают отпечатки пальцев с поверхностей. Вообще, это первое, что делают при ограблениях.

— Где делают? — не унимался он.

— Не помню, — я потёрла лоб. — Но точно знаю, что делают. Я точно про это читала, — добавила я после скептического хмыка сыскаря.

— В немецкой газете? — предположил Хомяков.

— В немецкой? Скорее, в английской, — неуверенно ответила я. — Да, точно, этот метод был разработан в Англии.

Всплывшее воспоминание так обрадовало, что я не смогла удержаться от улыбки, хотя обстановка к тому не располагала.

— Ты и английский вспомнила? — поразилась Оленька, не отходившая от меня ни на шаг. — Но как? Мы же его не учили?

— Возможно, статья была в нашей газете, но рассказывала о событиях в Англии. Перевод или пересказ их статьи, — предположил Николай. — Я тоже что-то такое читал.

Я не стала их радовать тем, что, очень похоже, перевод с английского мне не нужен: я прекрасно прочитаю на нём всё сама. Пусть это останется в тайне вкупе с остальными касающимися меня странностями. Набирается их всё больше.

— И как их снимать, эти ваши отпечатки, а, барышня? — наконец заинтересовался урядник.

По-видимому, слово офицера показалось ему куда весомее слова гимназистки, пусть даже офицер был совсем молодой и несолидный.

— На них наносят кисточкой порошок. Потом фотографируют, сравнивают с отпечатками тех, кто здесь бывал, и отбирают посторонние, — я опять потёрла лоб, словно это помогало вспомнить. — А наши пальцы можно отпечатать на листе бумаги, нанеся на них краску. Типографскую.

— Фотографируют, — недовольно протянул урядник. — Это ж сколько нужно пластинок?

— Я оплачу, — предложил Николай и в ответ на удивлённый взгляд урядника пояснил: — Мало ли, вдруг поможет. Не дело, что за рубежом криминалистическая наука нас опережает.