Гимназистка. Под тенью белой лисы
Часть 24 из 49 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Не было там никакой бомбы. Сверток с книгами, – чуть поморщилась я, вспоминая, как глупо выглядела на полу рядом с неудачливым бомбистом.
– С Соколова сталось бы и настоящую бомбу пронести, – нахмурилась Анна. – Он такой… странный.
Пожалуй, странный – не самое удачное определение аспиранта. Я бы сказала, что его странности граничат с душевной болезнью и уж точно не должны оставаться незамеченными либо целителями, либо стражами правопорядка.
– Помилуй, душенька, кто бы его допустил с настоящей бомбой? – успокаивающе сказал Тимофеев. – Охрана цесаревича не зря жалованье получает. Ничего Михаилу Александровичу не грозило.
– Я бы не была в этом столь уверена. В прошлый раз, папа, ты меня тоже успокаивал, а потом выяснилось, что покушение было самым настоящим. И если бы не один из охранников, закончилось бы это печально для Львовых.
Я опять пожалела, что не успела расспросить Николая, что же такое случилось. Но я уверена в одном: если что-то печально закончится для Львовых, это для меня не столь страшно, как если это что-то печально закончится для Хомяковых.
– Львовы не столь малочисленны, чтобы гибель цесаревича стала критичной, – возразил Тимофеев.
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я, – вспыхнула его дочь.
Все страньше и страньше, как говорила незабвенная Алиса[3]. Я переводила взгляд с отца на дочь, пытаясь понять… нет, не что они говорят, а о чем они умалчивают.
– Ты ушла с занятий? – резко сменил тему Тимофеев.
– Нет, у нас как раз закончилась лекция, когда я услышала про тот ужас, что у вас случился.
Голос ее дрогнул, и я испугалась, что успокоившаяся было Анна сейчас расплачется.
– Это вы про Софью Данииловну? – «наивно» уточнила я. – Мне тоже она показалась слишком плохо воспитанной для того места, на которое претендует. «Ужас» – слово, которое ее прекрасно характеризует.
Глаза Анны сразу зажглись симпатией. Ее же отец успешно справился с улыбкой, заменив ее строгим взглядом и выразительным покашливанием:
– Елизавета Дмитриевна, не нам с вами осуждать выбор цесаревича.
– А он был? – уточнила я. – Или за него выбрали?
– Елизавета Дмитриевна! – воскликнул Тимофеев. – Мне казалось, что вы меня не способны шокировать больше, чем сегодня в коридоре. Но я ошибался.
– А что было в коридоре? – заинтересовалась Анна.
– Ничего интересного, поверь, душа моя, – мрачно посмотрел на меня Тимофеев.
По-видимому, повтора слова «задница» его нервная душа не выдержала бы, поэтому пришлось принять вид записной скромницы и опустить глаза долу, показывая, как мне стыдно за столь вопиющее нарушение правил приличия.
Анна подошла к моему столу, наверняка собираясь расспросить непосредственную участницу утренних событий, и этого душа Тимофеева тоже не выдержала.
– Елизавета Дмитриевна, уже обеденное время, – с сильным нажимом сказал он, выразительно щелкнув крышкой карманных часов. – Пропускать приемы пищи вредно для здоровья, так что вы можете идти. Но не задерживайтесь, вы мне будете нужны после обеда.
– Хорошо, Филипп Георгиевич, постараюсь не задерживаться.
Я захлопнула книгу, и Анна сразу обратила внимание на название.
– У Седых дельные книги, Елизавета Дмитриевна, – одобрила она. – Пишет легко и понятно.
– Честно говоря, мне пока не все понятно, – призналась я, – но я разберусь.
– Тогда вам надо что-то попроще, – предложила она. – А уж потом вернуться к Седых. Зачем вы за него сразу взялись?
– Это книга моего деда, понимаете?
– Какой у вас замечательный дед, – пылко сказала Анна, прижав руки к груди.
Тимофеев сверлил меня тяжелым взглядом, поэтому я больше ничего объяснять не стала и сразу отошла от стола. Но по пути завернула к зеркалу. Для посторонних – прическу поправить, для себя – проверить, что там с лисой. Беглый взгляд показал, что лиса никуда не делась, разве что стала выглядеть несчастнее. Дольше рассматривать я не стала: не хватало еще потерять сознание в присутствии свидетелей. Слухи здесь расходятся только так, в этом я убедилась. Кто знает, во что трансформируется обычный обморок в глазах местных сплетниц: в недоедание или в беременность.
– До свидания, Филипп Георгиевич, – подчеркнуто вежливо сказала я, берясь за ручку двери.
– Я с вами, Елизавета Дмитриевна, – спохватилась Анна. – Мне тоже нужно пообедать.
За порог она выскочила, делая вид, что не слышит отцовского «Анна, вернись». Наверное, решила, что от меня скорее раздобудет нужную информацию, чем от отца. Вон как выразительно смотрит, прикидывая, с чего начать разговор.
– Елизавета Дмитриевна, а зачем вам работа в лаборатории папы?
– Хочется финансовой независимости. Фаина Алексеевна меняет свое отношение ко мне чуть ли не несколько раз на дню, – пояснила я.
– Почему?
Анна удивилась вполне естественно, поэтому я решила не оставлять ее несколько бестактный вопрос без ответа.
– С одной стороны, я дочь ее любимого сына, а с другой – нежеланной невестки. Мою мать Фаина Алексеевна не слишком жаловала, а я на нее похожа.
– Да, мне папа рассказывал про брак ваших родителей, – неожиданно с сочувствием ответила Анна.
– Рассказывал? – неприятно удивилась я. – Зачем?
– О, не подумайте, это не из-за вас, – спохватилась она. – Просто как пример, к чему приводит брак с человеком, который стоит много тебя выше. Кстати, папа считает, что ваш дедушка погиб как раз из-за этого.
– Из-за чего? – Я чувствовала себя совершенно запутавшейся.
– Из-за того, что его дочь была не пара Рысьину, – пояснила Анна. – Не маг, не оборотень.
– Положим, магия у нее как раз была, – чуть более резко, чем хотелось бы, ответила я, потому что внезапно вспомнила, на что она потратила свою последнюю магию: на убийство дочери.
– Очень слабая, уж простите, Елизавета Дмитриевна, мне так рассказывал папа, – с извиняющейся улыбкой уточнила Анна.
– Пусть так, но какое отношение это имеет к смерти моего дедушки?
– Он стремился доказать, что этот брак Рысьиным полезен. В результате влез в какую-то смертельную авантюру вместе с зятем.
Это уже становилось интересным. Возможно, о пропаже артефакта знает куда больше людей, чем я думала. Но Анна говорила несколько отстраненно, словно беседа, которую мы вели, ее не слишком привлекала.
– И в какую, ваш папа не говорил? – Я искоса на нее взглянула.
– Нет, подробностей он не упоминал, только что та стоила обоим жизни. И что это был конфликт с Волковыми.
– С Волковыми? – удивилась я. – Тогда странно, что моя бабушка продолжает с ними общаться.
– Тогда ничего не доказали, а подозрения остаются только подозрениями… Елизавета Дмитриевна, а расскажите, что произошло утром? – выпалила она, не в силах больше сдерживаться. – Михаилу Александровичу действительно ничего не угрожало?
– Разве что Софья Данииловна… – Анна даже не улыбнулась, продолжая требовательно на меня смотреть, поэтому я коротко обрисовала случившееся: – В остальном охрана оказалась на высоте и сразу скрутила Соколова, в свертке которого были книги, а не бомба. Но сверток они тоже обезвредили на всякий случай. Прикрыли сразу защитным куполом, а уж потом начали изучать.
– Но я слышала, что вы…
– Я просто упала, – твердо ответила я.
– А Софи? Она… – Анна замялась.
– Она тем более не пострадала.
– Нет, я не о том. Понимаете, Елизавета Дмитриевна, ходят слухи, что Львовы очень недовольны этой помолвкой и только и ждут повода ее расторгнуть.
– Тогда Софья Данииловна ведет себя непозволительно глупо, – заметила я. – Потому что сегодня она точно дала такой повод.
Мы вышли из здания и остановились на крыльце, поскольку дальше нам было не по пути. Я знала, где находится университетская столовая, и было это совсем не в той стороне, куда я сейчас пойду. Но бросить собеседницу на полуслове казалось неправильным. К тому же она рассказывает очень занимательные вещи.
– Анна Филипповна, вы же учитесь на целителя?
– А? – Она словно очнулась от своих мыслей. Судя по ее лицу, не слишком веселых. – Да, третий курс.
– Может, вы составите мне компанию за обедом и расскажете немного о студенческой жизни? – попросила я.
А заодно я узнаю, как так получилось, что от Соболевых делегировали совсем не ту барышню. Обмолвки что самого Тимофеева, что его дочери были очень уж характерными. Или дело как раз в том, что наследнику нужна только невеста-оборотень?
Глава 21
С Анной мы очень быстро перешли на ты. Возможно, этому поспособствовало то, что я отправила Полину к княгине с запиской, после чего в красках рассказала о требованиях Свиньиной-Морской поменять имя моей прислуге.
– Наслышана про Полину Аркадьевну, – засмеялась Анна. – Лично не знакома, но наслышана. Ее отец занимается поставками в армию. Практически все через него проходит, даже наши артефакты.
– Ваши? Целительские?
– Наши, соболевские. Я клановые имела в виду, – чуть нахмурилась Анна. – Скорее всего, напрямую было бы дешевле для бюджета, но напрямую не получается.
– Почему? – удивилась я. – Невеста цесаревича из Соболевых, неужели клану не дают никаких послаблений?
– Цесаревич – не император, невеста – не жена, – совсем хмуро ответила Анна. – Пока даже даты свадьбы не назначено.
– А как получилось, что она стала невестой? Возможно, вопрос бестактный, но меня извиняет то, что не так давно я потеряла память и теперь не всегда понимаю, что прилично, а что нет.
– С Соколова сталось бы и настоящую бомбу пронести, – нахмурилась Анна. – Он такой… странный.
Пожалуй, странный – не самое удачное определение аспиранта. Я бы сказала, что его странности граничат с душевной болезнью и уж точно не должны оставаться незамеченными либо целителями, либо стражами правопорядка.
– Помилуй, душенька, кто бы его допустил с настоящей бомбой? – успокаивающе сказал Тимофеев. – Охрана цесаревича не зря жалованье получает. Ничего Михаилу Александровичу не грозило.
– Я бы не была в этом столь уверена. В прошлый раз, папа, ты меня тоже успокаивал, а потом выяснилось, что покушение было самым настоящим. И если бы не один из охранников, закончилось бы это печально для Львовых.
Я опять пожалела, что не успела расспросить Николая, что же такое случилось. Но я уверена в одном: если что-то печально закончится для Львовых, это для меня не столь страшно, как если это что-то печально закончится для Хомяковых.
– Львовы не столь малочисленны, чтобы гибель цесаревича стала критичной, – возразил Тимофеев.
– Ты прекрасно понимаешь, о чем я, – вспыхнула его дочь.
Все страньше и страньше, как говорила незабвенная Алиса[3]. Я переводила взгляд с отца на дочь, пытаясь понять… нет, не что они говорят, а о чем они умалчивают.
– Ты ушла с занятий? – резко сменил тему Тимофеев.
– Нет, у нас как раз закончилась лекция, когда я услышала про тот ужас, что у вас случился.
Голос ее дрогнул, и я испугалась, что успокоившаяся было Анна сейчас расплачется.
– Это вы про Софью Данииловну? – «наивно» уточнила я. – Мне тоже она показалась слишком плохо воспитанной для того места, на которое претендует. «Ужас» – слово, которое ее прекрасно характеризует.
Глаза Анны сразу зажглись симпатией. Ее же отец успешно справился с улыбкой, заменив ее строгим взглядом и выразительным покашливанием:
– Елизавета Дмитриевна, не нам с вами осуждать выбор цесаревича.
– А он был? – уточнила я. – Или за него выбрали?
– Елизавета Дмитриевна! – воскликнул Тимофеев. – Мне казалось, что вы меня не способны шокировать больше, чем сегодня в коридоре. Но я ошибался.
– А что было в коридоре? – заинтересовалась Анна.
– Ничего интересного, поверь, душа моя, – мрачно посмотрел на меня Тимофеев.
По-видимому, повтора слова «задница» его нервная душа не выдержала бы, поэтому пришлось принять вид записной скромницы и опустить глаза долу, показывая, как мне стыдно за столь вопиющее нарушение правил приличия.
Анна подошла к моему столу, наверняка собираясь расспросить непосредственную участницу утренних событий, и этого душа Тимофеева тоже не выдержала.
– Елизавета Дмитриевна, уже обеденное время, – с сильным нажимом сказал он, выразительно щелкнув крышкой карманных часов. – Пропускать приемы пищи вредно для здоровья, так что вы можете идти. Но не задерживайтесь, вы мне будете нужны после обеда.
– Хорошо, Филипп Георгиевич, постараюсь не задерживаться.
Я захлопнула книгу, и Анна сразу обратила внимание на название.
– У Седых дельные книги, Елизавета Дмитриевна, – одобрила она. – Пишет легко и понятно.
– Честно говоря, мне пока не все понятно, – призналась я, – но я разберусь.
– Тогда вам надо что-то попроще, – предложила она. – А уж потом вернуться к Седых. Зачем вы за него сразу взялись?
– Это книга моего деда, понимаете?
– Какой у вас замечательный дед, – пылко сказала Анна, прижав руки к груди.
Тимофеев сверлил меня тяжелым взглядом, поэтому я больше ничего объяснять не стала и сразу отошла от стола. Но по пути завернула к зеркалу. Для посторонних – прическу поправить, для себя – проверить, что там с лисой. Беглый взгляд показал, что лиса никуда не делась, разве что стала выглядеть несчастнее. Дольше рассматривать я не стала: не хватало еще потерять сознание в присутствии свидетелей. Слухи здесь расходятся только так, в этом я убедилась. Кто знает, во что трансформируется обычный обморок в глазах местных сплетниц: в недоедание или в беременность.
– До свидания, Филипп Георгиевич, – подчеркнуто вежливо сказала я, берясь за ручку двери.
– Я с вами, Елизавета Дмитриевна, – спохватилась Анна. – Мне тоже нужно пообедать.
За порог она выскочила, делая вид, что не слышит отцовского «Анна, вернись». Наверное, решила, что от меня скорее раздобудет нужную информацию, чем от отца. Вон как выразительно смотрит, прикидывая, с чего начать разговор.
– Елизавета Дмитриевна, а зачем вам работа в лаборатории папы?
– Хочется финансовой независимости. Фаина Алексеевна меняет свое отношение ко мне чуть ли не несколько раз на дню, – пояснила я.
– Почему?
Анна удивилась вполне естественно, поэтому я решила не оставлять ее несколько бестактный вопрос без ответа.
– С одной стороны, я дочь ее любимого сына, а с другой – нежеланной невестки. Мою мать Фаина Алексеевна не слишком жаловала, а я на нее похожа.
– Да, мне папа рассказывал про брак ваших родителей, – неожиданно с сочувствием ответила Анна.
– Рассказывал? – неприятно удивилась я. – Зачем?
– О, не подумайте, это не из-за вас, – спохватилась она. – Просто как пример, к чему приводит брак с человеком, который стоит много тебя выше. Кстати, папа считает, что ваш дедушка погиб как раз из-за этого.
– Из-за чего? – Я чувствовала себя совершенно запутавшейся.
– Из-за того, что его дочь была не пара Рысьину, – пояснила Анна. – Не маг, не оборотень.
– Положим, магия у нее как раз была, – чуть более резко, чем хотелось бы, ответила я, потому что внезапно вспомнила, на что она потратила свою последнюю магию: на убийство дочери.
– Очень слабая, уж простите, Елизавета Дмитриевна, мне так рассказывал папа, – с извиняющейся улыбкой уточнила Анна.
– Пусть так, но какое отношение это имеет к смерти моего дедушки?
– Он стремился доказать, что этот брак Рысьиным полезен. В результате влез в какую-то смертельную авантюру вместе с зятем.
Это уже становилось интересным. Возможно, о пропаже артефакта знает куда больше людей, чем я думала. Но Анна говорила несколько отстраненно, словно беседа, которую мы вели, ее не слишком привлекала.
– И в какую, ваш папа не говорил? – Я искоса на нее взглянула.
– Нет, подробностей он не упоминал, только что та стоила обоим жизни. И что это был конфликт с Волковыми.
– С Волковыми? – удивилась я. – Тогда странно, что моя бабушка продолжает с ними общаться.
– Тогда ничего не доказали, а подозрения остаются только подозрениями… Елизавета Дмитриевна, а расскажите, что произошло утром? – выпалила она, не в силах больше сдерживаться. – Михаилу Александровичу действительно ничего не угрожало?
– Разве что Софья Данииловна… – Анна даже не улыбнулась, продолжая требовательно на меня смотреть, поэтому я коротко обрисовала случившееся: – В остальном охрана оказалась на высоте и сразу скрутила Соколова, в свертке которого были книги, а не бомба. Но сверток они тоже обезвредили на всякий случай. Прикрыли сразу защитным куполом, а уж потом начали изучать.
– Но я слышала, что вы…
– Я просто упала, – твердо ответила я.
– А Софи? Она… – Анна замялась.
– Она тем более не пострадала.
– Нет, я не о том. Понимаете, Елизавета Дмитриевна, ходят слухи, что Львовы очень недовольны этой помолвкой и только и ждут повода ее расторгнуть.
– Тогда Софья Данииловна ведет себя непозволительно глупо, – заметила я. – Потому что сегодня она точно дала такой повод.
Мы вышли из здания и остановились на крыльце, поскольку дальше нам было не по пути. Я знала, где находится университетская столовая, и было это совсем не в той стороне, куда я сейчас пойду. Но бросить собеседницу на полуслове казалось неправильным. К тому же она рассказывает очень занимательные вещи.
– Анна Филипповна, вы же учитесь на целителя?
– А? – Она словно очнулась от своих мыслей. Судя по ее лицу, не слишком веселых. – Да, третий курс.
– Может, вы составите мне компанию за обедом и расскажете немного о студенческой жизни? – попросила я.
А заодно я узнаю, как так получилось, что от Соболевых делегировали совсем не ту барышню. Обмолвки что самого Тимофеева, что его дочери были очень уж характерными. Или дело как раз в том, что наследнику нужна только невеста-оборотень?
Глава 21
С Анной мы очень быстро перешли на ты. Возможно, этому поспособствовало то, что я отправила Полину к княгине с запиской, после чего в красках рассказала о требованиях Свиньиной-Морской поменять имя моей прислуге.
– Наслышана про Полину Аркадьевну, – засмеялась Анна. – Лично не знакома, но наслышана. Ее отец занимается поставками в армию. Практически все через него проходит, даже наши артефакты.
– Ваши? Целительские?
– Наши, соболевские. Я клановые имела в виду, – чуть нахмурилась Анна. – Скорее всего, напрямую было бы дешевле для бюджета, но напрямую не получается.
– Почему? – удивилась я. – Невеста цесаревича из Соболевых, неужели клану не дают никаких послаблений?
– Цесаревич – не император, невеста – не жена, – совсем хмуро ответила Анна. – Пока даже даты свадьбы не назначено.
– А как получилось, что она стала невестой? Возможно, вопрос бестактный, но меня извиняет то, что не так давно я потеряла память и теперь не всегда понимаю, что прилично, а что нет.