Герои умирают
Часть 108 из 112 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Там я, по крайней мере, была богом, – сказала она и вздохнула, как будто не знала, как продолжить.
– Я помню… – тихо отозвался Хари.
– И знаешь, это ведь была не совсем я – то есть я, конечно, была я, я была мной, но в то же время им, Чамбарайей, богом. Я была его маленькой частичкой, которая как-то вбирала меня целиком… короче, не знаю, как сказать… слова какие-то не те, что ли… в общем, ты бы понял, если бы сам оказался на моем месте.
– Тебе этого не хватает, я вижу, – сказал Хари. Это был даже не вопрос: он все понял, и от понимания ему стало больно. «Она опять меня покидает, – подумал он. – Бросает ради любви к реке».
– Да, мне этого не хватает. Но теперь я здесь, где мне и надлежит быть. Я должна быть там, где я есть сейчас, и, что бы я ни делала, именно это мне и надлежит делать. Ты понимаешь?
– Не очень…
– Ты видел могущество, – продолжила она, – могущество не имеет ничего общего с тем, чтобы быть богом. Они, боги, иначе смотрят на вещи. Чтобы стать Чамбарайей, мне всего-то и нужно было увидеть мир таким, каким его видит он. А когда мир меняется, это происходит потому, что ты сам становишься другим, ты уже не тот человек, который видел мир твоими глазами.
И Шанна развела руками и потрясла головой, словно сдаваясь перед невозможностью выразить мысль.
– Нет, не могу ничего объяснить толком.
Она встала и заходила туда-сюда по комнате; Хари беспомощно следил за ней взглядом.
– Но знаешь что, боги тоже не понимают нас, – снова заговорила Шанна. – Смертные – это такая же тайна для них, как они для нас. И особенно они не понимают, то есть вообще не могут постичь, почему мы по доброй воле соглашаемся быть несчастными. Им даже кажется, что мы предпочитаем оставаться несчастными… И когда я была с Чамбарайей, мне тоже так казалось, и я тоже не могла этого понять, ну вот как река не может понять, почему человек несчастен.
Шанна выпрямилась. Хари заметил, что ее рука, которая разглаживала складку на ее тунике, слегка дрожит. Вот она сделала глубокий вдох, как будто хотела позаимствовать решительность у воздуха.
– Я долго все это обдумывала, заходила то с одной стороны, то с другой, – нерешительно начала она.
Хари крепко зажмурился: «Зачем я все это слушаю?»
– Ты скоро поедешь домой.
– Да? – только и смог выдавить он, чувствуя, как сжимается горло.
– Мне бы хотелось… мне бы очень хотелось тоже быть там, с тобой. В день твоего возвращения и потом тоже.
Он не мог ответить, не мог вдохнуть, моргнуть и то не мог.
Она села рядом с ним и снова отвернулась.
– Бизнесмен Вайло, у него есть просмотровое кресло… Он и Свободная мадам Доул, они… э-э-э… ну, ты знаешь, и вот я… Короче, всю прошлую неделю я смотрела твое Приключение как первоочередник.
– Шанна…
– Я так много поняла за это время. И знаешь что, Хари? Я ведь никогда, слышишь, никогда, даже когда мы уже не жили вместе, не сомневалась в твоей любви ко мне. Просто мне не нравилось, что ты любишь меня по-своему, а не по-моему, или еще какая-нибудь глупость в таком роде. Не знаю. Хотя теперь это уже не важно.
– Я… я…
– Я не знаю, получится ли у нас снова быть вместе, Хари. Правда не знаю. Я уже не та женщина, которую ты брал в жены, – теперь для меня важны другие вещи. Да и ты тоже сильно изменился с тех пор. Но может, именно поэтому нам стоит попробовать еще раз… познакомиться друг с другом? Как ты думаешь? Потому что я люблю тебя и снова хочу быть рядом с тобой. Давай постараемся стать счастливыми вместе.
– Шанна, бог ты мой, Шанна…
И только он протянул к ней руку, как дверь палаты с треском распахнулась и внутрь ворвалась бригада врачей с каталкой; телеметрия показала шесть разных угроз его жизни.
Позже, когда врачи, удовлетворившись результатами лечения, погрузили Хари в левитационное кресло, его передвижной дом на ближайшие месяцы, он держал Шанну за руку и, глядя ей в глаза, думал: «Вот черт, значит, я и девчонку получил! Вот это классно!»
Так, рука об руку, он в тихо жужжащем кресле, а она пешком, рядом, они вышли на воздух.
Над ними распахнулся широкий купол неба, в котором неслась, прочерчивая сверкающую дугу, золотистая искра – такси.
Хари посмотрел на Шанну:
– Ты правда думаешь, что у нас получится?
– Я надеюсь, – ответила она. – В конце концов, я ведь поклялась, что никогда тебя не оставлю. Обещания надо выполнять.
– Ага, – отозвался он, – надо, конечно… Знаешь, я тут вспомнил, я тоже дал кое-кому обещание.
Такси опустилось на землю, и Шанна помогла Хари загрузиться в него вместе с креслом. В салоне Хари подался вперед, стукнул по клавише «ОТМЕНА ПРОБЕГА» и велел водителю взять курс на социальный лагерь Бьюкенен.
– Бьюкенен? – удивилась Шанна. – Зачем нам туда?
Хари улыбнулся чуть заметно: его сердце было слишком переполнено эмоциями. Счастье всегда выражает себя незаметно.
– Хочу познакомить тебя кое с кем.
В тоске
Рассказ
Мальчик лежал на прохладной ночной крыше ничком, так что над ее ветхим, словно обгрызенным краем были видны только его глаза да черная вязаная шапчонка.
В десяти-двенадцати метрах под ним, в верхней части вентиляционного колодца, виднелось разбитое окно; в железной решетке безопасности тускло блестели осколки стекла. Стену над окном, и без того грязную от смога, будто кто-то лизнул черным от копоти языком: верная примета свежего пожарища. Запах гари, которым тянуло из разбитого окна, был так силен, что перебивал даже вонь от говна внизу. Кварталы Тружеников в районе Миссия славились нехваткой исправных сортиров.
Он еще раз пересчитал окна: третье сверху. Пятое от юго-восточного угла. По одному окну на каждую комнатушку ТОСКа. В тех, которые вокруг колодцев, всегда так.
Нечего и сомневаться: тут был пожар.
Мальчик нахмурился и дернул плечом. Ну и что? Не все же там сгорело.
Как можно медленнее он пополз от края крыши назад. Его штаны и рубашка давно пропитались гудроном, и хорошо: так он почти сливается с крышей, а значит, его не засекут ни видеокамеры патрульных машин, ни инфракрасные камеры стационарных пунктов наблюдения, прямо под оранжевыми брюхами низких облаков. Еще бы гребаные датчики движения засунуть в задницу тому, кто их выдумал, – вот это был бы кайф.
На середине крыши мальчик достал из заплечного мешка моток черной от дегтя веревки, встряхнул ее, закрепил вокруг трубы вентиляции и снова медленно пополз к краю. Держась за веревку, он бесшумно, как капля масла, скользнул с крыши на стену и медленно пошел по ней, спиной к колодцу и лицом к зарешеченным окошкам с матовыми белыми стеклами. В кварталах Тружеников окна, выходящие в колодец, всегда матовые; если бы мальчик задумался, почему это так, то сообразил бы: чтобы жильцы хоть ненадолго почувствовали себя в одиночестве. Типа если никого не видишь, то как бы и нет никого.
Его отец наверняка сказал бы, что матовые стекла – идея какого-нибудь Администратора, которую он предложил лет сто тому назад, и с тех пор никто так и не удосужился проверить, работает она или всем по хрен. Зато мальчику от таких окон определенно была выгода: через прозрачные стекла его давно заметили бы, и тогда прости-прощай, бизнес!
Ноги в уличных носках легко скользнули между железными прутьями решетки. Распинав осколки стекла, мальчик переплел лодыжки, затем постепенно перенес на них вес тела. Только убедившись, что решетка держит, он выпустил веревку из рук.
Вися головой вниз, он на ощупь открыл боковой клапан рюкзака и нашарил там свой любимый инструмент: старинный складной винтовой домкрат. К одной из его стоек была приделана эластичная петля; мальчик сунул в нее руку, закрепил петлю вокруг запястья и только тогда потянул инструмент наружу. Домкрат обошелся ему в три грамма чистого кокаина, так что шиш он выпустит его из рук или даст улететь на дно колодца в восемнадцать гребаных этажей глубиной.
Он бросил туда взгляд и невольно сглотнул. Шестьдесят метров с лишним – вот уж гробанешься так гробанешься.
Фиг он гробанется: он же не дурак, чтобы есть перед работой.
Приподнявшись, мальчик одной рукой ухватился за железный прут, который обнимали его лодыжки, подтянулся и просунул другую руку, с домкратом, внутрь решетчатого короба. Закрепив домкрат между двумя прутьями, он крутил винт до тех пор, пока инструмент не встал враспор, потом нащупал в рюкзаке рукоятку, всунул ее в гнездо и принялся за работу. Медленно, очень медленно – только у долбаных любителей железо скрипит и стонет.
А Хари Майклсон в свои одиннадцать лет был кем угодно, но только не любителем.
Из разбитого окна несло паленой свининой и жженым волосом. Значит, кто-то был дома, когда случился пожар. Хари поморщился и передернул плечами.
Ну и фиг с ним. Не пожара надо бояться, а копов: вдруг нагрянет бригада по расследованию поджогов.
Аккуратно развинтив домкрат, Хари убрал его в рюкзак, ногами вперед скользнул в образовавшуюся дыру и начал ощупывать ступнями пол под подоконником.
Ступни сразу уперлись во что-то толстое и круглое. Оно оказалось податливым и шероховатым, как будто в трещинках. Затаив дыхание, не отрывая рук от прутьев решетки, готовый, если понадобится, одним рывком вытянуть себя через окно, ухватиться за веревку и смыться, мальчик продолжал исследовать пол. Постепенно, пиксель за пикселем, в его голове складывалась картинка. Кажется, это ковер: скрученный в трубу и еще сложенный пополам, нейлон расплавился и превратился в корку. Но под ней, по ходу, что-то твердое. Ага, точно.
Значит, это не что-то, а кто-то.
Чей-то труп.
Мальчик вытянул ноги и нащупал ступнями пол. Потом подтянул ноги к себе, перекинул через щиколотки лямку рюкзака, занес его внутрь и опустил на пол. Вцепившись в решетку, он перенес ноги через лежащий под окном труп и поставил обе ступни на пол. Только тогда он оттолкнулся от окна, поймал равновесие и сунул руку в карман в поисках фонарика.
– Эй, пацан…
Хари метнулся в сторону, задев по дороге ногой что-то твердое, и врезался в стену. Прильнув к ней всем телом, чтобы слиться с темнотой, он затих и стал слушать, беззвучно переводя дух.
И тут же различил чужое дыхание в темноте: шумное, хриплое, неровное. Как тот голос, который окликнул его только что. Черт, как же он не услышал его, пока лез внутрь? Все из-за этого трупа, драть его в зад…
– Пацан… эй, пацан, подойди…
Хари сделал глубокий вдох, расслабляя горло: так голос будет звучать ниже и старше.
– У меня нож.
И он не врал, хотя сейчас у него в руке был только спотыкач – полупустая упаковка тонкой проволоки, которой копы стреляли в бандитов, спутывая им ноги. Хари снял ее с трупа одного копа в Джигейт-парке после разборки с Братьями асфальта. Так что этого мудака он с двадцати футов повяжет. Если только увидит.
– Пацан, зажги свет. Не бойсь, я тебя не трону… не могу, даже если захочу…
Хари не сдвинулся с места:
– Никто никого не тронет. Я сейчас уйду, как пришел. Извините, мистер, обознатушки вышли. Не думал, что тут кто-то живет.
Ржавый смешок.
– Я помню… – тихо отозвался Хари.
– И знаешь, это ведь была не совсем я – то есть я, конечно, была я, я была мной, но в то же время им, Чамбарайей, богом. Я была его маленькой частичкой, которая как-то вбирала меня целиком… короче, не знаю, как сказать… слова какие-то не те, что ли… в общем, ты бы понял, если бы сам оказался на моем месте.
– Тебе этого не хватает, я вижу, – сказал Хари. Это был даже не вопрос: он все понял, и от понимания ему стало больно. «Она опять меня покидает, – подумал он. – Бросает ради любви к реке».
– Да, мне этого не хватает. Но теперь я здесь, где мне и надлежит быть. Я должна быть там, где я есть сейчас, и, что бы я ни делала, именно это мне и надлежит делать. Ты понимаешь?
– Не очень…
– Ты видел могущество, – продолжила она, – могущество не имеет ничего общего с тем, чтобы быть богом. Они, боги, иначе смотрят на вещи. Чтобы стать Чамбарайей, мне всего-то и нужно было увидеть мир таким, каким его видит он. А когда мир меняется, это происходит потому, что ты сам становишься другим, ты уже не тот человек, который видел мир твоими глазами.
И Шанна развела руками и потрясла головой, словно сдаваясь перед невозможностью выразить мысль.
– Нет, не могу ничего объяснить толком.
Она встала и заходила туда-сюда по комнате; Хари беспомощно следил за ней взглядом.
– Но знаешь что, боги тоже не понимают нас, – снова заговорила Шанна. – Смертные – это такая же тайна для них, как они для нас. И особенно они не понимают, то есть вообще не могут постичь, почему мы по доброй воле соглашаемся быть несчастными. Им даже кажется, что мы предпочитаем оставаться несчастными… И когда я была с Чамбарайей, мне тоже так казалось, и я тоже не могла этого понять, ну вот как река не может понять, почему человек несчастен.
Шанна выпрямилась. Хари заметил, что ее рука, которая разглаживала складку на ее тунике, слегка дрожит. Вот она сделала глубокий вдох, как будто хотела позаимствовать решительность у воздуха.
– Я долго все это обдумывала, заходила то с одной стороны, то с другой, – нерешительно начала она.
Хари крепко зажмурился: «Зачем я все это слушаю?»
– Ты скоро поедешь домой.
– Да? – только и смог выдавить он, чувствуя, как сжимается горло.
– Мне бы хотелось… мне бы очень хотелось тоже быть там, с тобой. В день твоего возвращения и потом тоже.
Он не мог ответить, не мог вдохнуть, моргнуть и то не мог.
Она села рядом с ним и снова отвернулась.
– Бизнесмен Вайло, у него есть просмотровое кресло… Он и Свободная мадам Доул, они… э-э-э… ну, ты знаешь, и вот я… Короче, всю прошлую неделю я смотрела твое Приключение как первоочередник.
– Шанна…
– Я так много поняла за это время. И знаешь что, Хари? Я ведь никогда, слышишь, никогда, даже когда мы уже не жили вместе, не сомневалась в твоей любви ко мне. Просто мне не нравилось, что ты любишь меня по-своему, а не по-моему, или еще какая-нибудь глупость в таком роде. Не знаю. Хотя теперь это уже не важно.
– Я… я…
– Я не знаю, получится ли у нас снова быть вместе, Хари. Правда не знаю. Я уже не та женщина, которую ты брал в жены, – теперь для меня важны другие вещи. Да и ты тоже сильно изменился с тех пор. Но может, именно поэтому нам стоит попробовать еще раз… познакомиться друг с другом? Как ты думаешь? Потому что я люблю тебя и снова хочу быть рядом с тобой. Давай постараемся стать счастливыми вместе.
– Шанна, бог ты мой, Шанна…
И только он протянул к ней руку, как дверь палаты с треском распахнулась и внутрь ворвалась бригада врачей с каталкой; телеметрия показала шесть разных угроз его жизни.
Позже, когда врачи, удовлетворившись результатами лечения, погрузили Хари в левитационное кресло, его передвижной дом на ближайшие месяцы, он держал Шанну за руку и, глядя ей в глаза, думал: «Вот черт, значит, я и девчонку получил! Вот это классно!»
Так, рука об руку, он в тихо жужжащем кресле, а она пешком, рядом, они вышли на воздух.
Над ними распахнулся широкий купол неба, в котором неслась, прочерчивая сверкающую дугу, золотистая искра – такси.
Хари посмотрел на Шанну:
– Ты правда думаешь, что у нас получится?
– Я надеюсь, – ответила она. – В конце концов, я ведь поклялась, что никогда тебя не оставлю. Обещания надо выполнять.
– Ага, – отозвался он, – надо, конечно… Знаешь, я тут вспомнил, я тоже дал кое-кому обещание.
Такси опустилось на землю, и Шанна помогла Хари загрузиться в него вместе с креслом. В салоне Хари подался вперед, стукнул по клавише «ОТМЕНА ПРОБЕГА» и велел водителю взять курс на социальный лагерь Бьюкенен.
– Бьюкенен? – удивилась Шанна. – Зачем нам туда?
Хари улыбнулся чуть заметно: его сердце было слишком переполнено эмоциями. Счастье всегда выражает себя незаметно.
– Хочу познакомить тебя кое с кем.
В тоске
Рассказ
Мальчик лежал на прохладной ночной крыше ничком, так что над ее ветхим, словно обгрызенным краем были видны только его глаза да черная вязаная шапчонка.
В десяти-двенадцати метрах под ним, в верхней части вентиляционного колодца, виднелось разбитое окно; в железной решетке безопасности тускло блестели осколки стекла. Стену над окном, и без того грязную от смога, будто кто-то лизнул черным от копоти языком: верная примета свежего пожарища. Запах гари, которым тянуло из разбитого окна, был так силен, что перебивал даже вонь от говна внизу. Кварталы Тружеников в районе Миссия славились нехваткой исправных сортиров.
Он еще раз пересчитал окна: третье сверху. Пятое от юго-восточного угла. По одному окну на каждую комнатушку ТОСКа. В тех, которые вокруг колодцев, всегда так.
Нечего и сомневаться: тут был пожар.
Мальчик нахмурился и дернул плечом. Ну и что? Не все же там сгорело.
Как можно медленнее он пополз от края крыши назад. Его штаны и рубашка давно пропитались гудроном, и хорошо: так он почти сливается с крышей, а значит, его не засекут ни видеокамеры патрульных машин, ни инфракрасные камеры стационарных пунктов наблюдения, прямо под оранжевыми брюхами низких облаков. Еще бы гребаные датчики движения засунуть в задницу тому, кто их выдумал, – вот это был бы кайф.
На середине крыши мальчик достал из заплечного мешка моток черной от дегтя веревки, встряхнул ее, закрепил вокруг трубы вентиляции и снова медленно пополз к краю. Держась за веревку, он бесшумно, как капля масла, скользнул с крыши на стену и медленно пошел по ней, спиной к колодцу и лицом к зарешеченным окошкам с матовыми белыми стеклами. В кварталах Тружеников окна, выходящие в колодец, всегда матовые; если бы мальчик задумался, почему это так, то сообразил бы: чтобы жильцы хоть ненадолго почувствовали себя в одиночестве. Типа если никого не видишь, то как бы и нет никого.
Его отец наверняка сказал бы, что матовые стекла – идея какого-нибудь Администратора, которую он предложил лет сто тому назад, и с тех пор никто так и не удосужился проверить, работает она или всем по хрен. Зато мальчику от таких окон определенно была выгода: через прозрачные стекла его давно заметили бы, и тогда прости-прощай, бизнес!
Ноги в уличных носках легко скользнули между железными прутьями решетки. Распинав осколки стекла, мальчик переплел лодыжки, затем постепенно перенес на них вес тела. Только убедившись, что решетка держит, он выпустил веревку из рук.
Вися головой вниз, он на ощупь открыл боковой клапан рюкзака и нашарил там свой любимый инструмент: старинный складной винтовой домкрат. К одной из его стоек была приделана эластичная петля; мальчик сунул в нее руку, закрепил петлю вокруг запястья и только тогда потянул инструмент наружу. Домкрат обошелся ему в три грамма чистого кокаина, так что шиш он выпустит его из рук или даст улететь на дно колодца в восемнадцать гребаных этажей глубиной.
Он бросил туда взгляд и невольно сглотнул. Шестьдесят метров с лишним – вот уж гробанешься так гробанешься.
Фиг он гробанется: он же не дурак, чтобы есть перед работой.
Приподнявшись, мальчик одной рукой ухватился за железный прут, который обнимали его лодыжки, подтянулся и просунул другую руку, с домкратом, внутрь решетчатого короба. Закрепив домкрат между двумя прутьями, он крутил винт до тех пор, пока инструмент не встал враспор, потом нащупал в рюкзаке рукоятку, всунул ее в гнездо и принялся за работу. Медленно, очень медленно – только у долбаных любителей железо скрипит и стонет.
А Хари Майклсон в свои одиннадцать лет был кем угодно, но только не любителем.
Из разбитого окна несло паленой свининой и жженым волосом. Значит, кто-то был дома, когда случился пожар. Хари поморщился и передернул плечами.
Ну и фиг с ним. Не пожара надо бояться, а копов: вдруг нагрянет бригада по расследованию поджогов.
Аккуратно развинтив домкрат, Хари убрал его в рюкзак, ногами вперед скользнул в образовавшуюся дыру и начал ощупывать ступнями пол под подоконником.
Ступни сразу уперлись во что-то толстое и круглое. Оно оказалось податливым и шероховатым, как будто в трещинках. Затаив дыхание, не отрывая рук от прутьев решетки, готовый, если понадобится, одним рывком вытянуть себя через окно, ухватиться за веревку и смыться, мальчик продолжал исследовать пол. Постепенно, пиксель за пикселем, в его голове складывалась картинка. Кажется, это ковер: скрученный в трубу и еще сложенный пополам, нейлон расплавился и превратился в корку. Но под ней, по ходу, что-то твердое. Ага, точно.
Значит, это не что-то, а кто-то.
Чей-то труп.
Мальчик вытянул ноги и нащупал ступнями пол. Потом подтянул ноги к себе, перекинул через щиколотки лямку рюкзака, занес его внутрь и опустил на пол. Вцепившись в решетку, он перенес ноги через лежащий под окном труп и поставил обе ступни на пол. Только тогда он оттолкнулся от окна, поймал равновесие и сунул руку в карман в поисках фонарика.
– Эй, пацан…
Хари метнулся в сторону, задев по дороге ногой что-то твердое, и врезался в стену. Прильнув к ней всем телом, чтобы слиться с темнотой, он затих и стал слушать, беззвучно переводя дух.
И тут же различил чужое дыхание в темноте: шумное, хриплое, неровное. Как тот голос, который окликнул его только что. Черт, как же он не услышал его, пока лез внутрь? Все из-за этого трупа, драть его в зад…
– Пацан… эй, пацан, подойди…
Хари сделал глубокий вдох, расслабляя горло: так голос будет звучать ниже и старше.
– У меня нож.
И он не врал, хотя сейчас у него в руке был только спотыкач – полупустая упаковка тонкой проволоки, которой копы стреляли в бандитов, спутывая им ноги. Хари снял ее с трупа одного копа в Джигейт-парке после разборки с Братьями асфальта. Так что этого мудака он с двадцати футов повяжет. Если только увидит.
– Пацан, зажги свет. Не бойсь, я тебя не трону… не могу, даже если захочу…
Хари не сдвинулся с места:
– Никто никого не тронет. Я сейчас уйду, как пришел. Извините, мистер, обознатушки вышли. Не думал, что тут кто-то живет.
Ржавый смешок.