Герои умирают
Часть 105 из 112 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Паллас… – прошептал он еле слышно. – Темно… холодно…
Его рука дрогнула, на миг оторвалась от песка, но бессильно упала снова.
– Возьми… мою руку…
Паллас не заставила просить себя дважды; сев на пятки, она положила его драгоценную голову себе на колени:
– Я здесь, Кейн. Я тебя не оставлю.
Ее слезы высохли; они и пришли, только когда она поняла, что он еще жив и что она хотя бы сможет попрощаться с ним. Теперь, сидя на песке и чувствуя, как его мокрые волосы холодят ее голые бедра, она не испытывала ни отчаяния, ни горя, а лишь глубокую, ровную печаль.
Сколько уже раз за свою карьеру она была здесь, скольких умирающих держала за руку и каждый раз испытывала лишь одно – острое сожаление оттого, что еще одна незаменимая, неповторимая жизнь вот-вот прервется и мир станет меньше и беднее без нее.
«А я-то считала его неубиваемым, – думала она, нежно поглаживая его бороду, – да и все остальные тоже. Но куда бы он ни отправился сейчас, я скоро последую туда за ним. Прости меня, Хари, – продолжала она свою мысль, – будь я такой же сильной, как ты, мы бы не были сейчас здесь и не ждали бы скорой смерти».
– Аххх, – судорожно вздохнул над ней Ма’элКот.
Его вздох очень напоминал всхлип. Она подняла голову. Его лицо, с отметинами, которые оставил на нем Чамбарайя, со скошенным набок, разбитым носом, из которого на бороду стекала кровь, было искажено горем.
– О Берн, – прошептал он. – Милое Мое Дитя, ты заслуживал лучшего.
Он ощутил ее взгляд, мгновенно вернул себе самообладание и распрямился в полный рост.
– Итак. – Он медленно описал круг, в центре которого были Паллас и Кейн, сжимая и разжимая кулаки. – Итак, – повторил он. – Теперь Я наконец узнаю…
Он закрыл глаза.
– Тайну Кейна, – тихо прошептал он. – Я узнаю, чем ты держал Меня все эти дни. Когда Я тянул тебя сюда, ты обратил против Меня Мою силу и ею же сковал Мне руки. Но теперь пришел наконец Мой черед, теперь ты полностью в Моих руках, и Я познаю тебя, как познал всех гнусных Актири до тебя. Я протяну Мою силу, и войду в твой гаснущий разум, и возьму твой след, как гончая, которая чует запах в дуновении ветра. Я прочту твою память, как книгу. Я отведаю каждую частицу тебя. Я узнаю правду, и правда разобьет твою хватку навеки. И Я стану свободным.
– Ллл… – силился выговорить Хари, и жилы напряглись на его шее.
Ма’элКот сделал к нему шаг и наклонился, желая расслышать, что тот скажет.
– Да?
– Ллл… Ллламорак…
– Мм… да, – сказал он, выпрямляясь. – Ты прав. Спасибо, что напомнил. Ламорак – один из вас, грязных Актири, прочесть его память будет очень поучительно. – Он окинул взглядом арену и жизнерадостно сказал: – Ну и куда он у нас запропастился?
Император зашагал прочь, переступая через мертвых и стонущих раненых. Офицер с копьем, который каким-то чудом сумел удержаться в седле среди общего разгрома, подскакал к нему и спросил приказа – что ответил ему Ма’элКот, Паллас не расслышала. Офицер повез приказ своим людям. Ворота, ведущие на арену, вновь открылись, сквозь них уже маршировала колонна пехотинцев с пиками и арбалетами. Копьеносец передал приказ Императора и им. Солдаты рассыпались по арене, где стали помогать раненым, а также вошли на трибуны, чтобы разоружить деморализованных дерущихся и успокоить горожан.
Спина Хари опять выгнулась, глаза закатились, и он с усилием выдавил еще несколько слов.
– Ламорак, – произнес он четко и ясно, – сдал тебя Серым Котам.
27
– Что? – выкрикнул Артуро Кольберг резко, как кнутом щелкнул. – Ублюдок! – продолжал яриться он. – Отродье трудящегося быдла! Да как он посмел! – Вскочив с кресла, Администратор яростно грозил кулаком экрану. – Ах ты, кусок дерьма! Да это же прямой эфир!
Технари таращились на него во все глаза: на пот, который струйками стекал по его лицу, на пену, которая выступила в уголках его словно прорезиненных губ. Оцифрованный голос за его спиной проговорил:
– Что вас так расстроило, Администратор?
– Я… э-э-э… я… э-э-э… ничего…
Хоть бы этот звон в голове прекратился и дал ему подумать. Что еще может сказать этот подлец Майклсон, что не запрещено условиями контракта, – о господи, ведь Совет управляющих тоже смотрит это сейчас онлайн, – что он еще такого может ляпнуть, что замарает Студию?
Мурашки волнами пошли у него по коже, его затрясло, лицевые мышцы задергались. Он смотрел на ярко-красную кнопку экстренного отзыва так, словно это было дуло заряженного пистолета, нацеленного ему в лоб.
28
Паллас смотрела на меня сверху, из сгущающейся тьмы:
– Да, Кейн. Я знаю.
Мир вокруг моргнул, – наверное, это я отключился на мгновение. Мы все еще здесь, на арене.
Не сработало.
Я прошел такой путь… отдал свою жизнь…
И не сработало.
Наверное, зря я положился на слово этого червя Кольберга. Надо было знать, что он его не сдержит.
Мне становится холодно, по-настоящему холодно, для этого времени года в Анхане даже чересчур. Я предпринимаю вторую попытку, ищу слова, которые вернут нас домой.
– Ему пришлось, – с трудом выговариваю я. – Ему приказали… контракт, его контракт…
– Ш-ш-ш… – говорит она и нежно гладит мне волосы. – Все в порядке. Ш-ш-ш…
– Ничего не в порядке, это…
Темнота.
Я снова выплываю на свет.
Все еще на арене.
Надо, наверное, бросать.
Если бы кто-нибудь спросил у меня, как я хочу умереть, то я бы ответил: вот именно так, головой на ее коленях и чтобы ее рука ласкала мне волосы.
И все же что-то здесь происходит.
Вокруг все как-то подозрительно стихло, и мне начинает казаться, что на нас навели свет софитов. Оказывается, здесь Ламорак, прямо рядом с Паллас. Это Ма’элКот свел нас троих вместе. А вон и он сам: обращается к зрителям на трибунах… Слышны раскаты его прекрасного голоса, такие гладкие, успокоительные…
Снова темнота, а когда свет возвращается, он уже стоит рядом со мной, так близко, что я могу его коснуться. Голос у него теплый и ласковый, и он говорит мне, чтобы я расслабился, что страшно не будет.
Он умолкает. Взгляд становится далеким, как будто между нами не меньше тысячи миль.
Заклинание!
Я вспоминаю… вспоминаю Заклинание.
Вместе с ним ко мне возвращается сила.
Сами расслабляйтесь.
А я не сдамся.
Ни за что.
Я поворачиваю голову и начинаю вглядываться в сумрак:
– Ламорак… Ламорак…
Паллас наклоняется надо мной – ну прямо ангел из сказки.
– Тише, Кейн, я все знаю. Все в порядке.
– Нет…
Я собираюсь с силами, сосредоточиваюсь. Проверяю, могу ли я двигать руками: если сконцентрироваться на движении, то могу. Движение не должно быть сильным, главное, чтобы оно было неожиданным и точным…
– Ламорак… Ламорак, прошу тебя, мне надо тебе сказать…
Из темноты выплывает его избитое лицо; я шепчу какую-то чушь, главное, чтобы он наклонился ко мне. Ниже, еще ниже. Ну давай, гаденыш, давай…
– Ламорак… не Железная комната… не Театр Истины… ты должен позаботиться о Паллас…
– Хорошо, Кейн, – говорит он. – Я позабочусь, обещаю.
– Обещаешь, да? – Выброс адреналина очищает мне зрение и даже придает силы рукам. – А как ты сдержишь свое обещание без башки?
Его рука дрогнула, на миг оторвалась от песка, но бессильно упала снова.
– Возьми… мою руку…
Паллас не заставила просить себя дважды; сев на пятки, она положила его драгоценную голову себе на колени:
– Я здесь, Кейн. Я тебя не оставлю.
Ее слезы высохли; они и пришли, только когда она поняла, что он еще жив и что она хотя бы сможет попрощаться с ним. Теперь, сидя на песке и чувствуя, как его мокрые волосы холодят ее голые бедра, она не испытывала ни отчаяния, ни горя, а лишь глубокую, ровную печаль.
Сколько уже раз за свою карьеру она была здесь, скольких умирающих держала за руку и каждый раз испытывала лишь одно – острое сожаление оттого, что еще одна незаменимая, неповторимая жизнь вот-вот прервется и мир станет меньше и беднее без нее.
«А я-то считала его неубиваемым, – думала она, нежно поглаживая его бороду, – да и все остальные тоже. Но куда бы он ни отправился сейчас, я скоро последую туда за ним. Прости меня, Хари, – продолжала она свою мысль, – будь я такой же сильной, как ты, мы бы не были сейчас здесь и не ждали бы скорой смерти».
– Аххх, – судорожно вздохнул над ней Ма’элКот.
Его вздох очень напоминал всхлип. Она подняла голову. Его лицо, с отметинами, которые оставил на нем Чамбарайя, со скошенным набок, разбитым носом, из которого на бороду стекала кровь, было искажено горем.
– О Берн, – прошептал он. – Милое Мое Дитя, ты заслуживал лучшего.
Он ощутил ее взгляд, мгновенно вернул себе самообладание и распрямился в полный рост.
– Итак. – Он медленно описал круг, в центре которого были Паллас и Кейн, сжимая и разжимая кулаки. – Итак, – повторил он. – Теперь Я наконец узнаю…
Он закрыл глаза.
– Тайну Кейна, – тихо прошептал он. – Я узнаю, чем ты держал Меня все эти дни. Когда Я тянул тебя сюда, ты обратил против Меня Мою силу и ею же сковал Мне руки. Но теперь пришел наконец Мой черед, теперь ты полностью в Моих руках, и Я познаю тебя, как познал всех гнусных Актири до тебя. Я протяну Мою силу, и войду в твой гаснущий разум, и возьму твой след, как гончая, которая чует запах в дуновении ветра. Я прочту твою память, как книгу. Я отведаю каждую частицу тебя. Я узнаю правду, и правда разобьет твою хватку навеки. И Я стану свободным.
– Ллл… – силился выговорить Хари, и жилы напряглись на его шее.
Ма’элКот сделал к нему шаг и наклонился, желая расслышать, что тот скажет.
– Да?
– Ллл… Ллламорак…
– Мм… да, – сказал он, выпрямляясь. – Ты прав. Спасибо, что напомнил. Ламорак – один из вас, грязных Актири, прочесть его память будет очень поучительно. – Он окинул взглядом арену и жизнерадостно сказал: – Ну и куда он у нас запропастился?
Император зашагал прочь, переступая через мертвых и стонущих раненых. Офицер с копьем, который каким-то чудом сумел удержаться в седле среди общего разгрома, подскакал к нему и спросил приказа – что ответил ему Ма’элКот, Паллас не расслышала. Офицер повез приказ своим людям. Ворота, ведущие на арену, вновь открылись, сквозь них уже маршировала колонна пехотинцев с пиками и арбалетами. Копьеносец передал приказ Императора и им. Солдаты рассыпались по арене, где стали помогать раненым, а также вошли на трибуны, чтобы разоружить деморализованных дерущихся и успокоить горожан.
Спина Хари опять выгнулась, глаза закатились, и он с усилием выдавил еще несколько слов.
– Ламорак, – произнес он четко и ясно, – сдал тебя Серым Котам.
27
– Что? – выкрикнул Артуро Кольберг резко, как кнутом щелкнул. – Ублюдок! – продолжал яриться он. – Отродье трудящегося быдла! Да как он посмел! – Вскочив с кресла, Администратор яростно грозил кулаком экрану. – Ах ты, кусок дерьма! Да это же прямой эфир!
Технари таращились на него во все глаза: на пот, который струйками стекал по его лицу, на пену, которая выступила в уголках его словно прорезиненных губ. Оцифрованный голос за его спиной проговорил:
– Что вас так расстроило, Администратор?
– Я… э-э-э… я… э-э-э… ничего…
Хоть бы этот звон в голове прекратился и дал ему подумать. Что еще может сказать этот подлец Майклсон, что не запрещено условиями контракта, – о господи, ведь Совет управляющих тоже смотрит это сейчас онлайн, – что он еще такого может ляпнуть, что замарает Студию?
Мурашки волнами пошли у него по коже, его затрясло, лицевые мышцы задергались. Он смотрел на ярко-красную кнопку экстренного отзыва так, словно это было дуло заряженного пистолета, нацеленного ему в лоб.
28
Паллас смотрела на меня сверху, из сгущающейся тьмы:
– Да, Кейн. Я знаю.
Мир вокруг моргнул, – наверное, это я отключился на мгновение. Мы все еще здесь, на арене.
Не сработало.
Я прошел такой путь… отдал свою жизнь…
И не сработало.
Наверное, зря я положился на слово этого червя Кольберга. Надо было знать, что он его не сдержит.
Мне становится холодно, по-настоящему холодно, для этого времени года в Анхане даже чересчур. Я предпринимаю вторую попытку, ищу слова, которые вернут нас домой.
– Ему пришлось, – с трудом выговариваю я. – Ему приказали… контракт, его контракт…
– Ш-ш-ш… – говорит она и нежно гладит мне волосы. – Все в порядке. Ш-ш-ш…
– Ничего не в порядке, это…
Темнота.
Я снова выплываю на свет.
Все еще на арене.
Надо, наверное, бросать.
Если бы кто-нибудь спросил у меня, как я хочу умереть, то я бы ответил: вот именно так, головой на ее коленях и чтобы ее рука ласкала мне волосы.
И все же что-то здесь происходит.
Вокруг все как-то подозрительно стихло, и мне начинает казаться, что на нас навели свет софитов. Оказывается, здесь Ламорак, прямо рядом с Паллас. Это Ма’элКот свел нас троих вместе. А вон и он сам: обращается к зрителям на трибунах… Слышны раскаты его прекрасного голоса, такие гладкие, успокоительные…
Снова темнота, а когда свет возвращается, он уже стоит рядом со мной, так близко, что я могу его коснуться. Голос у него теплый и ласковый, и он говорит мне, чтобы я расслабился, что страшно не будет.
Он умолкает. Взгляд становится далеким, как будто между нами не меньше тысячи миль.
Заклинание!
Я вспоминаю… вспоминаю Заклинание.
Вместе с ним ко мне возвращается сила.
Сами расслабляйтесь.
А я не сдамся.
Ни за что.
Я поворачиваю голову и начинаю вглядываться в сумрак:
– Ламорак… Ламорак…
Паллас наклоняется надо мной – ну прямо ангел из сказки.
– Тише, Кейн, я все знаю. Все в порядке.
– Нет…
Я собираюсь с силами, сосредоточиваюсь. Проверяю, могу ли я двигать руками: если сконцентрироваться на движении, то могу. Движение не должно быть сильным, главное, чтобы оно было неожиданным и точным…
– Ламорак… Ламорак, прошу тебя, мне надо тебе сказать…
Из темноты выплывает его избитое лицо; я шепчу какую-то чушь, главное, чтобы он наклонился ко мне. Ниже, еще ниже. Ну давай, гаденыш, давай…
– Ламорак… не Железная комната… не Театр Истины… ты должен позаботиться о Паллас…
– Хорошо, Кейн, – говорит он. – Я позабочусь, обещаю.
– Обещаешь, да? – Выброс адреналина очищает мне зрение и даже придает силы рукам. – А как ты сдержишь свое обещание без башки?