Герцог и я
Часть 50 из 66 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Экономка снова замолчала, и Дафна вдруг поняла, что та чего-то недоговаривает…
– И чем Саймон не устраивал отца?
– А вы, значит, ничего не знаете? – всплеснула руками экономка. – Я-то была уверена… не хотела повторять лишний раз.
– Что повторять?
– Ребенок не мог говорить, – услышала Дафна негромкий ответ.
– Как?
– Да, не мог произнести ни слова, – повторила миссис Коулсон. – Одни эти… м-м, звуки то есть.
– Боже! Расскажите мне все!
– Как я уже сказала, мальчик не говорил ни слова аж до четырех годиков, да и потом… только «м-м-м» и все в таком роде. У меня сердце разрывалось на части каждый раз, как он открывал свой ротик… Я же видела, какой он умненький… но как ни старался, ничего толком сказать не мог…
– Но сейчас он так хорошо говорит!
– А чего ему стоило, бедняжечке, исправлять себя… свою речь. Уж кто, как не я, помнит все это… Семь лет, семь долгих лет учился он говорить. Если бы не его няня… Дай бог памяти, как ее звали?.. Ах да, миссис Хопкинс. Святая женщина, скажу я вам. Поистине святая! Как любила ребенка! Я тогда была уже помощницей экономки, и няня часто звала меня поговорить с мастером Саймоном. А уж как он старался!
Миссис Коулсон опять вытерла слезы.
– Ему было очень трудно? – прошептала Дафна.
– Не то слово! Иногда я думала, мальчик просто не выдержит: с головкой что случится или еще чего… но он был упорный. Видит бог, упрямый был ребенок. Не видывала я таких настойчивых детей. – Она горестно покачала головой. – А отец ну никак не признавал его. Ни в какую… Это… это…
– Разбивало вам сердце, – само собой вырвалось у Дафны.
Последовала долгая пауза, во время которой миссис Коулсон допила чай и, приняв продолжающееся молчание за знак, что хозяйка хочет остаться одна, поднялась и сказала:
– Благодарю вашу светлость за то, что удостоили вниманием мой рассказ.
Дафна взглянула на нее, словно не вполне понимая, о чем та говорит и как очутилась здесь, в комнате. Ей в самом деле хотелось сейчас в одиночестве обдумать услышанное.
Миссис Коулсон поклонилась и вышла.
Глава 16
Удушающая жара, стоявшая в Лондоне на этой неделе, внесла свои поправки в жизнь светского общества. Ваш автор видел собственными глазами, как на балу у леди Хаксли мисс Пруденс Фезерингтон упала в обморок, но для него (для вашего автора) так и осталось неизвестным, утратила она вертикальное положение из-за жары или тому виной было присутствие на балу мистера Колина Бриджертона, произведшего, как считают некоторые, настоящий фурор среди женской части общества после своего возвращения с континента.
Не свойственная этому времени жара подействовала и на леди Данбери, которая несколько дней назад покинула Лондон под предлогом, что ее пушистый кот не переносит духоты и предпочитает отдыхать в графстве Суррей.
Как многие из вас, вероятно, знают, герцог Гастингс и его супруга тоже не подвергают себя опасности перегрева, поскольку находятся на берегу моря, овеваемые морским бризом.
Впрочем, ваш автор не берется утверждать, что они пребывают там в спокойствии и радости, потому что, несмотря на подозрения некоторых злопыхателей, автор не в состоянии засылать своих осведомителей во все интересующие его дома и замки, не говоря уже обо всем королевстве.
«Светская хроника леди Уистлдаун», 2 июня 1813 года
Как удивительно, размышлял Саймон, они женаты всего две недели, а кажется, уже давным-давно: такое спокойствие и умиротворение в душе он ощущал сейчас, стоя босиком на пороге своей туалетной комнаты с шейным платком в руках и глядя, как его жена перед зеркалом расчесывает на ночь волосы.
Точно то же он видел вчера, и позавчера, и в этой незыблемости было нечто от мира, от вечности.
Кроме того, и вчера, и позавчера именно в такие моменты ему хотелось и удавалось ее соблазнить – увлечь в постель. Это он был намерен сделать и сейчас.
Он решительно отбросил платок, который держал в руках, и не менее решительно сделал несколько шагов к туалетному столику, за которым сидела Дафна. Она взглянула на него со смущенной улыбкой, когда он коснулся ее руки.
– Люблю смотреть, как ты расчесываешь волосы, – сказал он, забирая у нее гребень. – Но сам сделаю это лучше. Позволь мне.
Она выпустила из рук гребень и, повернув голову, внимательно и серьезно посмотрела на него. Ему показалось, что ее взгляд сосредоточился на нижней части его лица, на губах.
– Куда ты так пристально смотришь? – вдруг спросил он ледяным тоном.
– Просто так. Никуда, – ответила она чуть дрогнувшим голосом.
Но думали они сейчас об одном и том же. Он вспомнил, как в детстве все не сводили глаз с его рта, в котором застревали слова и никак не могли оттуда вырваться; Дафна после беседы с экономкой невольно смотрела туда же, ясно представляя себе его прежние мучения, унижения, с тревогой ожидая, не повторится ли это вновь.
Он тряхнул головой и отбросил мысли о прошлом, о котором почти не вспоминал долгие годы, но которое сразу вернулось к нему в этом замке, где все и началось. И с чего он вообразил вдруг, что Дафна, как в те давние времена другие люди, тоже смотрела сейчас на его рот, на губы с жалостью и, быть может, с плохо скрываемым отвращением? Она ведь ничего не знает о его былой ущербности. А он задал ей этот дурацкий вопрос, да еще таким отчужденным тоном.
Он провел гребнем по ее волосам, ощутил их густоту и шелковистость.
– Ты уже познакомилась с миссис Коулсон?
– Да, – ответила Дафна и, ему показалось, слегка вздрогнула. – Эта женщина знает больше всех других о делах в замке.
– Куда ты смотришь? – внезапно спросил он опять.
Теперь она по-настоящему вздрогнула, чуть не вскочив с кресла.
– Я? В зеркало, куда же еще. Почему ты спрашиваешь?
И это была чистая правда. Зачем он к ней придирается? Зачем сходит с ума? Ведь только что сам удивлялся умиротворению, поселившемуся в душе. Как легко оно сменяется на прямо противоположное – смутную тревогу, предчувствие чего-то ужасного.
– Миссис Коулсон, – повторила Дафна, – может многому научить меня в части ведения хозяйства.
– Не прилагай слишком больших усилий в этой учебе, – сказал он. – Мы здесь надолго не задержимся.
– Но почему? Тут так хорошо.
– Я думаю сделать Лондон нашей постоянной резиденцией, – ответствовал он. – Там ты будешь ближе к своим родным. Даже если они уедут в ваше поместье.
– О, конечно, – согласилась она. – Я уже скучаю по ним. Мы же почти никогда не расставались. Хотя я была готова к тому, что, когда у меня будет собственная семья, мы… – Она запнулась и после недолгого молчания добавила: – Теперь моя семья – ты…
– Дафна, – произнес он, – твоя семья навсегда останется с тобой. Я не смогу занять ее место. И не претендую на это.
– Верно, Саймон. – В зеркале он видел ее расширившиеся глаза. Темные, с шоколадным оттенком. – Но ты можешь стать чем-то большим.
В ее глазах промелькнуло нечто подтверждающее эти слова, и он вдруг осознал, что напрасно воображает, будто это он соблазняет ее. Наоборот – она первая вводит его в искушение…
Она поднялась с кресла. Шелковый пеньюар упал с плеч. Под ним была бледно-зеленая сорочка, в большей степени открывающая, нежели прикрывающая тело.
– Ты любишь такой цвет, не правда ли? – спросил он осевшим голосом. – Он тебе идет.
Она улыбнулась:
– Ты уже говорил об этом вчера.
– И буду повторять завтра и послезавтра. Всегда.
Саймон прижал ее к себе. Он не мог не сделать этого – ему казалось, что если он так не сделает, то умрет. Такой огромной, неизмеримой была потребность чувствовать ее тело. И через него – душу.
– Эта сорочка – часть моего шикарного приданого, – шутливо сказала она, – которое ты наотрез отказался принять.
– Я принимаю, – ответил он ей в тон. – Но ты мне еще больше нравишься без нее.
– Я далеко не совершенна, – искренне произнесла она. – И прекрасно знаю это.
– Кто тебе это сказал? – воскликнул он. – Кто посмел тебя видеть такой, кроме меня?
С этими словами он подхватил ее на руки и, уложив в постель, тут же накрыл своим телом. Больше он говорить не мог.
Обхватив рукой ее запястья, он закинул их на подушки, к спинке кровати. Дафна издала тихий возглас удивления, показавшийся ему прекраснее всякой музыки. Свободной рукой он продолжал скользить по ее телу.
– Если ты не совершенна, – пробормотал он, – то не знаю, кто же тогда? Я еще не видел таких женщин.
– Саймон! Это звучит не слишком прилично.
– Пожалуй, ты права. Но я не могу не повторить, что ты не только умна и иронична, но и совершенна как женщина!
– Перестань, или я заважничаю! А я… я, со своей стороны, не могу не сказать, как рада, что стала твоей женой. Я горжусь этим.
– И я горжусь тобой. – Он начал лихорадочно раздеваться. – И постараюсь сейчас доказать тебе это без слов!.. Черт, проклятая одежда!
– Лучше снимать ее двумя руками, – с улыбкой заметила она. – А у тебя одна занята.
– Но тогда я вынужден буду отпустить тебя.
– Я никуда не убегу.
– Не уверен в этом.
– И чем Саймон не устраивал отца?
– А вы, значит, ничего не знаете? – всплеснула руками экономка. – Я-то была уверена… не хотела повторять лишний раз.
– Что повторять?
– Ребенок не мог говорить, – услышала Дафна негромкий ответ.
– Как?
– Да, не мог произнести ни слова, – повторила миссис Коулсон. – Одни эти… м-м, звуки то есть.
– Боже! Расскажите мне все!
– Как я уже сказала, мальчик не говорил ни слова аж до четырех годиков, да и потом… только «м-м-м» и все в таком роде. У меня сердце разрывалось на части каждый раз, как он открывал свой ротик… Я же видела, какой он умненький… но как ни старался, ничего толком сказать не мог…
– Но сейчас он так хорошо говорит!
– А чего ему стоило, бедняжечке, исправлять себя… свою речь. Уж кто, как не я, помнит все это… Семь лет, семь долгих лет учился он говорить. Если бы не его няня… Дай бог памяти, как ее звали?.. Ах да, миссис Хопкинс. Святая женщина, скажу я вам. Поистине святая! Как любила ребенка! Я тогда была уже помощницей экономки, и няня часто звала меня поговорить с мастером Саймоном. А уж как он старался!
Миссис Коулсон опять вытерла слезы.
– Ему было очень трудно? – прошептала Дафна.
– Не то слово! Иногда я думала, мальчик просто не выдержит: с головкой что случится или еще чего… но он был упорный. Видит бог, упрямый был ребенок. Не видывала я таких настойчивых детей. – Она горестно покачала головой. – А отец ну никак не признавал его. Ни в какую… Это… это…
– Разбивало вам сердце, – само собой вырвалось у Дафны.
Последовала долгая пауза, во время которой миссис Коулсон допила чай и, приняв продолжающееся молчание за знак, что хозяйка хочет остаться одна, поднялась и сказала:
– Благодарю вашу светлость за то, что удостоили вниманием мой рассказ.
Дафна взглянула на нее, словно не вполне понимая, о чем та говорит и как очутилась здесь, в комнате. Ей в самом деле хотелось сейчас в одиночестве обдумать услышанное.
Миссис Коулсон поклонилась и вышла.
Глава 16
Удушающая жара, стоявшая в Лондоне на этой неделе, внесла свои поправки в жизнь светского общества. Ваш автор видел собственными глазами, как на балу у леди Хаксли мисс Пруденс Фезерингтон упала в обморок, но для него (для вашего автора) так и осталось неизвестным, утратила она вертикальное положение из-за жары или тому виной было присутствие на балу мистера Колина Бриджертона, произведшего, как считают некоторые, настоящий фурор среди женской части общества после своего возвращения с континента.
Не свойственная этому времени жара подействовала и на леди Данбери, которая несколько дней назад покинула Лондон под предлогом, что ее пушистый кот не переносит духоты и предпочитает отдыхать в графстве Суррей.
Как многие из вас, вероятно, знают, герцог Гастингс и его супруга тоже не подвергают себя опасности перегрева, поскольку находятся на берегу моря, овеваемые морским бризом.
Впрочем, ваш автор не берется утверждать, что они пребывают там в спокойствии и радости, потому что, несмотря на подозрения некоторых злопыхателей, автор не в состоянии засылать своих осведомителей во все интересующие его дома и замки, не говоря уже обо всем королевстве.
«Светская хроника леди Уистлдаун», 2 июня 1813 года
Как удивительно, размышлял Саймон, они женаты всего две недели, а кажется, уже давным-давно: такое спокойствие и умиротворение в душе он ощущал сейчас, стоя босиком на пороге своей туалетной комнаты с шейным платком в руках и глядя, как его жена перед зеркалом расчесывает на ночь волосы.
Точно то же он видел вчера, и позавчера, и в этой незыблемости было нечто от мира, от вечности.
Кроме того, и вчера, и позавчера именно в такие моменты ему хотелось и удавалось ее соблазнить – увлечь в постель. Это он был намерен сделать и сейчас.
Он решительно отбросил платок, который держал в руках, и не менее решительно сделал несколько шагов к туалетному столику, за которым сидела Дафна. Она взглянула на него со смущенной улыбкой, когда он коснулся ее руки.
– Люблю смотреть, как ты расчесываешь волосы, – сказал он, забирая у нее гребень. – Но сам сделаю это лучше. Позволь мне.
Она выпустила из рук гребень и, повернув голову, внимательно и серьезно посмотрела на него. Ему показалось, что ее взгляд сосредоточился на нижней части его лица, на губах.
– Куда ты так пристально смотришь? – вдруг спросил он ледяным тоном.
– Просто так. Никуда, – ответила она чуть дрогнувшим голосом.
Но думали они сейчас об одном и том же. Он вспомнил, как в детстве все не сводили глаз с его рта, в котором застревали слова и никак не могли оттуда вырваться; Дафна после беседы с экономкой невольно смотрела туда же, ясно представляя себе его прежние мучения, унижения, с тревогой ожидая, не повторится ли это вновь.
Он тряхнул головой и отбросил мысли о прошлом, о котором почти не вспоминал долгие годы, но которое сразу вернулось к нему в этом замке, где все и началось. И с чего он вообразил вдруг, что Дафна, как в те давние времена другие люди, тоже смотрела сейчас на его рот, на губы с жалостью и, быть может, с плохо скрываемым отвращением? Она ведь ничего не знает о его былой ущербности. А он задал ей этот дурацкий вопрос, да еще таким отчужденным тоном.
Он провел гребнем по ее волосам, ощутил их густоту и шелковистость.
– Ты уже познакомилась с миссис Коулсон?
– Да, – ответила Дафна и, ему показалось, слегка вздрогнула. – Эта женщина знает больше всех других о делах в замке.
– Куда ты смотришь? – внезапно спросил он опять.
Теперь она по-настоящему вздрогнула, чуть не вскочив с кресла.
– Я? В зеркало, куда же еще. Почему ты спрашиваешь?
И это была чистая правда. Зачем он к ней придирается? Зачем сходит с ума? Ведь только что сам удивлялся умиротворению, поселившемуся в душе. Как легко оно сменяется на прямо противоположное – смутную тревогу, предчувствие чего-то ужасного.
– Миссис Коулсон, – повторила Дафна, – может многому научить меня в части ведения хозяйства.
– Не прилагай слишком больших усилий в этой учебе, – сказал он. – Мы здесь надолго не задержимся.
– Но почему? Тут так хорошо.
– Я думаю сделать Лондон нашей постоянной резиденцией, – ответствовал он. – Там ты будешь ближе к своим родным. Даже если они уедут в ваше поместье.
– О, конечно, – согласилась она. – Я уже скучаю по ним. Мы же почти никогда не расставались. Хотя я была готова к тому, что, когда у меня будет собственная семья, мы… – Она запнулась и после недолгого молчания добавила: – Теперь моя семья – ты…
– Дафна, – произнес он, – твоя семья навсегда останется с тобой. Я не смогу занять ее место. И не претендую на это.
– Верно, Саймон. – В зеркале он видел ее расширившиеся глаза. Темные, с шоколадным оттенком. – Но ты можешь стать чем-то большим.
В ее глазах промелькнуло нечто подтверждающее эти слова, и он вдруг осознал, что напрасно воображает, будто это он соблазняет ее. Наоборот – она первая вводит его в искушение…
Она поднялась с кресла. Шелковый пеньюар упал с плеч. Под ним была бледно-зеленая сорочка, в большей степени открывающая, нежели прикрывающая тело.
– Ты любишь такой цвет, не правда ли? – спросил он осевшим голосом. – Он тебе идет.
Она улыбнулась:
– Ты уже говорил об этом вчера.
– И буду повторять завтра и послезавтра. Всегда.
Саймон прижал ее к себе. Он не мог не сделать этого – ему казалось, что если он так не сделает, то умрет. Такой огромной, неизмеримой была потребность чувствовать ее тело. И через него – душу.
– Эта сорочка – часть моего шикарного приданого, – шутливо сказала она, – которое ты наотрез отказался принять.
– Я принимаю, – ответил он ей в тон. – Но ты мне еще больше нравишься без нее.
– Я далеко не совершенна, – искренне произнесла она. – И прекрасно знаю это.
– Кто тебе это сказал? – воскликнул он. – Кто посмел тебя видеть такой, кроме меня?
С этими словами он подхватил ее на руки и, уложив в постель, тут же накрыл своим телом. Больше он говорить не мог.
Обхватив рукой ее запястья, он закинул их на подушки, к спинке кровати. Дафна издала тихий возглас удивления, показавшийся ему прекраснее всякой музыки. Свободной рукой он продолжал скользить по ее телу.
– Если ты не совершенна, – пробормотал он, – то не знаю, кто же тогда? Я еще не видел таких женщин.
– Саймон! Это звучит не слишком прилично.
– Пожалуй, ты права. Но я не могу не повторить, что ты не только умна и иронична, но и совершенна как женщина!
– Перестань, или я заважничаю! А я… я, со своей стороны, не могу не сказать, как рада, что стала твоей женой. Я горжусь этим.
– И я горжусь тобой. – Он начал лихорадочно раздеваться. – И постараюсь сейчас доказать тебе это без слов!.. Черт, проклятая одежда!
– Лучше снимать ее двумя руками, – с улыбкой заметила она. – А у тебя одна занята.
– Но тогда я вынужден буду отпустить тебя.
– Я никуда не убегу.
– Не уверен в этом.