Генерал Империи
Часть 8 из 35 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– У древних высказываний много вариантов перевода. Далеко не всё из того, что имел в виду автор фразы, могут услышать и понять окружающие. И тем более – далёкие потомки. Такие фразы как ребус, головоломка. Их истинный смысл открывается лишь тогда, когда становится уже слишком поздно.
– И всё же я прошу Вас удовлетворить моё любопытство.
Максим как можно более приторно улыбнулся и произнёс:
– Одно кольцо – чтобы всех отыскать, воедино созвать и единой волей сковать.
– И что это значит? – как-то опешил Керенский. – Это совсем не похоже на проклятье.
– Не похоже. Но этот перевод краткий и лишён многих смыслов. Древний язык полон образов и сложных смыслов, которым не подобрать аналогов в русском языке. А если долго и подробно описывать, то нормальный перевод требует пояснения в виде лекции. И её не уложить меньше, чем в пару часов, что, как Вы понимаете, даст понимание очень смутное и приблизительное. Там один контекст произнесения достоин многих дней повествования. А без него смысл фразы просто не понять, даже если я Вам переведу каждое слово и дам исчерпывающую картину смыслов, несомых им как вообще, так и в текущей ситуации.
– Допустим… допустим, – покачав головой, произнёс Керенский. – Но к чему Вы произнесли это проклятье?
– Просто так, – пожав плечами, произнёс Меншиков. – Вспомнилось отчего-то. Это просто старая легенда. Я вообще не понимаю, чем правителя России – пусть и временного – заинтересовала эта мелочь.
– Что это за легенда? – с нажимом произнёс Александр Фёдорович.
– Обычная. Таких сотни, если не тысячи. В стародавние времена один… хм… человек захотел власти. Ради чего разрушил мир и единство в целой стране. Стравил брата с братом, подло убив их отца. И, пользуясь этим раздором, добился своего.
– На что Вы намекаете? – напрягся глава Временного правительства.
– Я просто кратко пересказываю вам легенду, – нагло скалясь в лицо Керенскому, ответил Максим. – Вы же сами просили.
– И чем всё закончилось? – недовольно пробурчал его собеседник.
– Он победил. Почти. Но в самый последний момент всё пошло не так. Вступая в это противостояние, он просто не знал, что у него нет ни единого шанса. Но разве это что меняло и кого-то оправдывало?
– Максим Иванович! – воскликнул Керенский, вскинувшись, прекрасно понимая, что его собеседник намекает ему на него самого. Во всяком случае, эксцентричность Керенского не позволяла смотреть на вопрос отвлечённо.
– А что Вам не нравится, Александр Фёдорович? Вы хотели получить ответы, а получили новые загадки. С прошлым всегда так. Поясню. В любой игре всегда есть хищник – и всегда есть жертва. Вся хитрость – вовремя осознать, что ты стал вторым, и сделаться первым. Тот деятель прошлого в какой-то момент слишком уверился в своём превосходстве. Потерял чувство реальности. И закончилось всё это очень печально. Для него. Он, конечно, смог сбежать, но потерял всех своих союзников, воинов, земли и даже тело…
– Как можно сбежать, лишившись тела?! – перебил Максима Керенский. – Впрочем, не важно… Древние легенды слишком поросли мхом. Не стоило их ворошить. Я Вас больше не задерживаю. Я благодарен Вам, что Вы утолили моё любопытство.
– Надеюсь, и Вы утолите моё.
– Максим Иванович, я ужасно устал, – демонстративно глянув на часы, стоявшие в комнате, произнёс Александр Фёдорович. – Давайте продолжим разговор позже, завтра, – нервно буркнул глава Временного правительства и, видя, что Меншиков не собирается вставать и уходить, вышел сам. Просто вылетел из кабинета.
Немного помедлив, Максим встал и медленно, никуда не спеша, покинул эту комнату. Керенского нигде не было видно. Он исчез. Как сквозь землю провалился. Поэтому наш герой поехал к себе на Елагин остров. Зря, что ли, ему там старый дворец ещё Николай II подарил?
Ему было очевидно из их разговора, что Керенский принимал решение: как лучше поступить. Он колебался. Он надеялся на то, что с Меншиковым, возможно, удастся договориться. Но не смог этого сделать. Поэтому решился на ожидаемый поступок. На покушение. И совершенно очевидно, что оно должно случиться в самое ближайшее время, иначе бы Керенский не обещал продолжить разговор завтра. Поэтому наш герой проложил до Елагина острова наиболее неожиданный маршрут, заехав туда с Выборгской стороны. На всякий случай. Вдруг засада? Это вряд ли что-то поменяло бы, но даже в такой малости напакостить своему супостату было приятно.
Глава 7
1916 год, 4—5 августа, Петроград
Раннее утро.
– Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город… – тихо произнёс Меншиков и отхлебнул ещё вина. Ночь приближалась к концу, а Керенский ещё не сделал своего хода. Странно.
Желание покурить стало нестерпимым. Но попадаться на нарушении обета очень не хотелось. Поэтому, прихватив пачку папирос, спички и ещё одну непочатую бутылку красного брюта, Меншиков отправился в лесопарк, что раскинулся на острове. Дикий и неухоженный. Но тем лучше. Меньше глаз.
Одеваться не требовалось, так как Максим сидел в мундире после приёма. Только пуговицы расстегнул. Переодеваться было лень. Поэтому он накинул дождевик с большим, глубоким капюшоном. Погасил свет. И тихонько вышел. Так, чтобы не попасться на глаза слугам, – направившись через чёрный ход. Проскользнув мимо возможных взглядов, он вышел на свежий воздух. Такой желанный. Такой благостный. Балтийское море порадовало его приятным морским бризом, что для человека подшофе всегда в радость.
Но только Максим удалился в гущу леса, как во дворце прогремел взрыв. А потом начался пожар. Удивительно сильный. Слишком сильный для того, чтобы быть естественным. Там явно что-то крайне горючее и, вероятно, жидкое полыхнуло. Керосин, или бензин, или что-то подобное. Всё выглядело так, будто заговорщики ждали, когда Меншиков погасит свет и уснёт. Опасались что-то делать при нём бодрствующем. Он слишком часто выходил живым из, казалось бы, безнадёжных ситуаций. Так что рисковать они не решились.
Наш же герой аккуратно подошёл к опушке леса и стал наблюдать за суетой. Вот забегали люди, выжившие при взрыве. Вот приехала пожарная команда. Хотя зачем она тут при таком пожаре в одиноко стоящем здании? Потушить огонь они явно не в состоянии. Но не суть. Главное – приехала. А потом ещё одна. И ещё. Следом прибыла полиция, жандармы, журналисты. Часа не прошло, как вокруг дома была уже целая толпа людей – как состоящих на службе, так и зевак и любопытствующих.
Понимая, что скоро тут от людей станет не протолкнуться, Максим натянул пониже капюшон и тихонько покинул остров. Благо люди шныряли туда-сюда по мосту и творилась удивительная неразбериха. В том числе и в дождевиках, так как полчаса назад закончился дождик. Почему Максим так поступил? Вышел бы к людям, и вся недолга. Облом для Керенского выходил всё одно – крайне неудобный. Но ему почему-то захотелось подождать и посмотреть, как из этой ситуации станет выкручиваться его оппонент. Ну и природная любовь к глупой шутке взяла верх.
Наш герой спокойно прогулялся до небольшой конспиративной квартиры. Крохотной. На чердаке. Где и засел в ожидании. Максим её в своё время купил для оперативных нужд, потому что отсюда открывался прекрасный вид на подъезд к Елагину острову со стороны Каменного острова. И пока он не перебрался в Штормград – держал в этой точке наблюдателя круглосуточно. Теперь же это просто осталось резервом. Очень своевременным.
Тихо и спокойно дошёл пешком, держась тени. Зашёл в парадную. Поднялся по лестнице. Достал ключ из тайного места. Вошёл. Прикрыл за собой дверь. И выдохнул.
Здесь был небольшой джентльменский набор, необходимый для выполнения работы. Запас продовольствия в виде непортящихся продуктов. Вода. Поганое ведро. Мощный морской бинокль и подзорная труба. Небольшой запас денег. Пара пистолетов. Запас патронов. Большая аптечка. Запасная одежда. И прочее.
Свой брют Меншиков допил ещё в парке, пока наблюдал за пожаром в доме. Поэтому испытал немалое сожаление, что не прихватил ещё. Скучно время коротать на воде и сухом пайке. Впрочем, выпил он к тому времени уже немало. Так что, чуть поворчав, завалился спать. Вырубился. Слишком перенервничал.
Проснулся уже днём. Умылся. Открыл маленькое окошко под самой крышей, что вечно находилось в тени. Принюхался. С Елагина острова несло гарью. Звонили колокола. Слишком много. Видимо, его посчитали убитым. Это было неплохо. Очень неплохо. Прекрасное начало для интересной комбинации.
К обеду начал накрапывать дождик, постепенно усиливаясь и разгоняя людей с улицы. Питер даже после его переименования в Петроград не стал солнечным Сочи, регулярно радуя своих жителей пасмурной погодой. И этот день не стал исключением.
Подождав, пока все окончательно уберутся с улиц, Максим вышел погулять. Тут и ведро поганое нужно было вынести, и определиться с происходящим. Новости требовались как воздух. Ну и вина ещё купить не помешало бы. Без него было скучно сидеть.
Надвинув капюшон дождевика пониже, он вышел из домика и побрёл по мокрым улочкам. Подошёл к жмущимся под навес крыши мальчишкам, что торговали свежими газетами вразнос. Взял у них всё, чем они торговали, и пошёл обратно, не став закупать алкоголя. Дождь несколько освежил его мысли. Он не хотел брать ни водки, ни настоек, ни пива, ни бормотухи. А хорошее вино продавалось только в приличных заведениях, куда его в текущем виде никто не пустил бы. Без раскрытия инкогнито. Да и газеты требовалось прочесть с трезвым умом и ясным рассудком. Насколько это вообще было возможно.
Вернувшись к себе на чердак, он затопил небольшую печку-буржуйку. Очень уж продрог и промок. Благо до звона просушенные дрова тут имелись. И начал читать.
Как Максим и предполагал – его признали погибшим в результате теракта. Керенский выступил с пламенной речью, сказав, что смерть Меншикова – великая утрата для России. И так далее, и тому подобное. Не менее красочно выступали и другие сообщники главы Временного правительства. Ожидаемо. Настолько, что Максим лишь желваками поиграл от злости. Но самым интересным оказалось другое. Гражданская панихида с Меншиковым должна состояться в храме Спаса на Крови, известном также как собор Воскресения Христова на Крови. Гроб будет закрыт из-за сильно обгоревшего и изуродованного тела.
– Очень интересно… очень… – тихо проговорил Максим, откладывая газету и многозначительно улыбаясь.
Дождаться темноты оказалось очень непросто. Нервно. Максима сильно распирало от переполнявших его эмоций и жажды действий. Но он справился. Усидел.
Вышел, правда, ещё в сумерках. Ему было нужно понять: не скопилась ли перед храмом толпа. Поэтому к Екатерининскому каналу он шёл с особым волнением.
Оцепление, как и ожидалось, было развёрнуто. Поэтому пришлось искать варианты максимально анонимного проникновения на объект. Заглянув в ближайшую питейную, Максим купил водки и направился к Русскому музею Императора Александра III. К нему не прошёл, но нашёл дворницкую перед оцеплением. Зашёл туда и без лишнего стеснения предложил местному обитателю выпить с ним за упокой души славного человека.
Да не на словах, а поставив перед ним на стол штоф водки. Целый штоф! Дворник, будучи и без того навеселе, охотно принял предложенное угощение и, накатив стоя, не чокаясь, стакан, опал, как озимые, прямо на пол.
Этого Максиму и требовалось. Прикрыв входную дверь на задвижку, он пошёл искать варианты. Это было не точно, но он предполагал наличие ещё одной двери, ведущей в Михайловский сад. Чай, дворник не только улицу мёл, но и помогал за парком присматривать. Грабли да вилы с тачками у него и хранились. Поэтому, проверив, что дверь нормально открывается и можно свободно выйти, Максим уселся и начал ждать, пока окончательно стемнеет.
Один раз дворника пришлось даже успокоить поленом, когда тот попытался встать. Осторожно. Чтобы не убить. И переложить на спину, чтобы по пробуждении он подумал о неудачном падении. В остальном же всё прошло тихо и спокойно.
Но вот наконец наступила ночь. Максим аккуратно вышел из укрытия и осмотрелся. Тучи и в целом пасмурная погода давали неплохую темноту, совсем не типичную для лета. Михайловский сад словно вымер. Лишь вдали были видны и слышны люди, подсвеченные огнями. Это продолжали собираться желающие проститься с ним.
Медленно и осторожно, стараясь держаться в самых густых тенях, Максим подошёл к храму. У дверей был всего один сторож. Да и тот – пьяный. Дальние кордоны надёжно перекрывали подходы к храму и позволяли избежать ненужных эксцессов. Поэтому этот «постовой» здесь был больше для порядка. Старый солдат. По выправке даже в подвыпившем состоянии это хорошо заметно. Явно из тех времён, когда ещё считали порочным кланяться пулям. Вон, едва на ногах стоит, а спина такая, словно лом проглотил.
Тихо подойдя к сторожу с подветренной стороны, Максим откинул капюшон и осторожно похлопал его по плечу. Тот охнул, просыпаясь. Протёр глаза. И, нервно икнув, потерял сознание, осев безвольным кулём на землю. Его психика оказалась совершенно не готова встретиться с мертвецом вот так – лицом к лицу.
Двери в храм были не заперты. Поэтому, открыв их, Меншиков прошёл внутрь.
Здесь было пусто, душно и смердело жжёным мясом. Им и возле храма пахло заметно, но тут – совсем невыносимо. Словно несколько мангалов поставили рядом, «зарядили» шашлыком и бросили на произвол судьбы. Горело много свечей. Воскуривался ладан. Тлели огоньки лампадок. Но это всё не сильно помогало, лишь выжигая кислород и добавляя удушливости.
Недолго думая, Меншиков прошёл к стоящему на постаменте богатому гробу из полированного дерева и откинул крышку. Там лежал сильно обгорелый труп его роста. Примерно. Сказать точнее не представлялось возможным. Причём, что занятно, без одежды. Каким нашли, таким и швырнули в гроб, не сильно по этому поводу переживая. Даже в мундир не одели. Да и зачем? Всё равно гражданская панихида будет при закрытой крышке.
Сняв с себя дождевик и постелив рядом с гробом, Максим бесхитростно вытряхнул жильца «на улицу». И завернув в дождевик, взвалил на плечо. Ему тут явно было не место.
Сторож всё так же лежал без сознания. Поэтому, пройдя всего пару десятков шагов до Екатерининского канала, наш герой аккуратно столкнул труп в воду. Предварительно завязав дождевик получше и подгрузив пятёркой камней из мостовой, не очень прочно в ней державшихся. Так, чтобы труп не всплывал по возможности. Нехорошо. Дыра может в глаза броситься. Но всплывший труп был намного худшим бедствием, ведущим к массе ненужных подозрений. И да, пузо он этому бедолаге обгорелому также вспорол, чтобы при разложении не раздувался пузырём от распиравших его газов.
Вернулся. Отряхнулся. Вернул на место гроб, напрочь лишённый внутренней отделки. Затушил все свечи, ладанки и лампадки, кроме той большой свечи, что горела рядом с гробом. Оставил открытой нараспашку входную дверь. Открыл таким же манером алтарные ворота. И, забравшись в гроб, накрылся тяжёлой крышкой. С трудом. А чтобы не задохнуться, пробил местным инвентарём, что лежал в ящиках для служек, небольшое отверстие под декоративным украшением на крышке гроба. Вроде не видно снаружи, так как над ним венок, а воздух свежий хоть немного да поступал. Что уже неплохо.
Завершив приготовления, он лёг, накрылся крышкой и начал ждать, коротая время воспоминаниями и размышлениями. Очень надеясь не уснуть. Потому что храп из гроба мог сорвать всю задумку в самом её начале.
Сторож очнулся часа через два, по субъективным оценкам нашего героя. Это было легко понять, так как он отчаянно закричал, привлекая внимание окружающих. Прибежали служки и полиция. Засуетились. Но уже светало. Так что они ограничились только тем, что вновь зажгли свечи с лампадами да воскурили ладан. И подготовились к гражданской панихиде. Мистика мистикой, а дела делами. В конце концов, это слишком сложная ситуация, чтобы её можно было с кондачка как-то объяснить. Записать, зафиксировать и подать наверх – да. Но не более.
Минут через двадцать после начала суеты в храм начала набиваться толпа людей и чуть погодя началась служба. Но продлилась она очень недолго, так как Максим быстро начал задыхаться. Слишком быстро… быстрее его ожиданий. Свечи и лампады снова стали выжигать кислород, только теперь к ним присоединились ещё и люди. Вон как дышали. Как не в себя. Нет бы через раз. А они – туда же, злодеи. Им тоже явно не хватало воздуха из-за общей духоты помещения. Этим обстоятельством активно пользовались священники, говоря, что легко в храме дышит только человек безгрешный, а вас, злодеев, грехи душат. Ну или что-то в этом духе. Очень удобно для манипуляции толпой. Очень. Но сейчас у нашего героя начало медленно уплывать сознание из-за недостатка кислорода. Видимо, грехи его были очень тяжкими. Так и отключиться недолго. А потом очнёшься в могиле закопанный – и поминай как звали.
Так или иначе, но после очередного «Господу помолимся!» он психанул и рывком толкнул крышку гроба. И руками, и ногами. От всей души. Из-за чего та, хоть и была тяжёлой, но недурно так подлетела и рухнула на каменные плиты пола, едва не зашибив стоящих подле людей. Потом он сел в гробе и нервно, резко и удивительно уж жадно вдохнул воздух. Оно и понятно: задыхался. Однако для окружающих это выглядело совсем не так… люди ахнули и отпрянули, прижавшись к стене.
Обведя осоловевшим и слегка мутным взглядом окружающих, Максим с трудом вылез из гроба и на несколько ватных ногах едва устоял у постамента. В мундире. Красивый. Только гарью пахнет и жжёным мясом. Провонял за то время, что в гробу лежал. Всё-таки натекло с предшественника там немного соков. Да и сам гроб несколько провонял. Хотя Меншиков всё и вытер, всё одно – не спасся от того, чтобы изгваздаться и переполниться ароматами пожарищ.
– Твою мать… – выдохнув, произнёс Максим, пытаясь прийти в себя после жуткого удушья.
Усмехнулся, нервно хохотнув, и направился в сторону алтаря. Там, где он несколькими часами раньше видел святую воду. Запасы. Небрежно отбросил крышку с серебряной утвари и с удовольствием умылся. Вода была тёплой, но после удушливой духоты гроба даже она чрезвычайно освежала.
Довольно фыркнув и вытерев лицо и руки какой-то расшитой ритуальной тряпкой, Максим выхватил бутылку кагора для причащения. Лихо её раскупорил и вылил в себя прямо из горла с половину.
– Ну и пойло… – поморщился Меншиков и отбросил бутылку на пол, расколотив вдребезги. – Эй, – крикнул он оторопевшему священнику, – не надо экономить на причастии! Что это? Кровь Господня или бормотуха? Вино должно использовать доброе, славное, а не эта погань. Чай, приличный собор, а не деревенский приход на краю света.
И, чуть покачиваясь, пошёл обратно. Остановился возле гроба в гробовой тишине. Окинул взглядом всё ещё бледных как полотно окружающих его людей и поинтересовался:
– А что это вы тут делаете?
– Так… Вас проводить пришли, – нервно сглотнув, произнёс Гучков, стоявший в первых рядах и смотревший на Максима совершенно диким, непередаваемым взглядом…
– Да? Ну, благодарствую. Только я передумал.
– Боже правый… – тихо ахнул кто-то из дам.
– И как там, Максим Иванович? Как на том свете? – спросил кто-то задних рядов.
– Каждому по вере его, – пожав плечами, ответил Меншиков. – Во что веришь, то тебя и ждёт. Всевышний полон разнообразия в своём проявлении. Веришь, что уйдёшь в небытие, – туда тебе и дорога. Жаждешь попасть в Вальхаллу? Пожалуйста, если соблюдёшь условия. Рвёшься в христианский рай? Тоже милости просим, но только если ты достоин его. Вера и совесть – вот мерила твоего посмертия. Особенно совесть. Даже в аду, который у каждого свой, двери не закрыты. Каждый волен уйти в любой момент. Да только совесть не пускает. Она же и в муки ввергает.
– И всё же я прошу Вас удовлетворить моё любопытство.
Максим как можно более приторно улыбнулся и произнёс:
– Одно кольцо – чтобы всех отыскать, воедино созвать и единой волей сковать.
– И что это значит? – как-то опешил Керенский. – Это совсем не похоже на проклятье.
– Не похоже. Но этот перевод краткий и лишён многих смыслов. Древний язык полон образов и сложных смыслов, которым не подобрать аналогов в русском языке. А если долго и подробно описывать, то нормальный перевод требует пояснения в виде лекции. И её не уложить меньше, чем в пару часов, что, как Вы понимаете, даст понимание очень смутное и приблизительное. Там один контекст произнесения достоин многих дней повествования. А без него смысл фразы просто не понять, даже если я Вам переведу каждое слово и дам исчерпывающую картину смыслов, несомых им как вообще, так и в текущей ситуации.
– Допустим… допустим, – покачав головой, произнёс Керенский. – Но к чему Вы произнесли это проклятье?
– Просто так, – пожав плечами, произнёс Меншиков. – Вспомнилось отчего-то. Это просто старая легенда. Я вообще не понимаю, чем правителя России – пусть и временного – заинтересовала эта мелочь.
– Что это за легенда? – с нажимом произнёс Александр Фёдорович.
– Обычная. Таких сотни, если не тысячи. В стародавние времена один… хм… человек захотел власти. Ради чего разрушил мир и единство в целой стране. Стравил брата с братом, подло убив их отца. И, пользуясь этим раздором, добился своего.
– На что Вы намекаете? – напрягся глава Временного правительства.
– Я просто кратко пересказываю вам легенду, – нагло скалясь в лицо Керенскому, ответил Максим. – Вы же сами просили.
– И чем всё закончилось? – недовольно пробурчал его собеседник.
– Он победил. Почти. Но в самый последний момент всё пошло не так. Вступая в это противостояние, он просто не знал, что у него нет ни единого шанса. Но разве это что меняло и кого-то оправдывало?
– Максим Иванович! – воскликнул Керенский, вскинувшись, прекрасно понимая, что его собеседник намекает ему на него самого. Во всяком случае, эксцентричность Керенского не позволяла смотреть на вопрос отвлечённо.
– А что Вам не нравится, Александр Фёдорович? Вы хотели получить ответы, а получили новые загадки. С прошлым всегда так. Поясню. В любой игре всегда есть хищник – и всегда есть жертва. Вся хитрость – вовремя осознать, что ты стал вторым, и сделаться первым. Тот деятель прошлого в какой-то момент слишком уверился в своём превосходстве. Потерял чувство реальности. И закончилось всё это очень печально. Для него. Он, конечно, смог сбежать, но потерял всех своих союзников, воинов, земли и даже тело…
– Как можно сбежать, лишившись тела?! – перебил Максима Керенский. – Впрочем, не важно… Древние легенды слишком поросли мхом. Не стоило их ворошить. Я Вас больше не задерживаю. Я благодарен Вам, что Вы утолили моё любопытство.
– Надеюсь, и Вы утолите моё.
– Максим Иванович, я ужасно устал, – демонстративно глянув на часы, стоявшие в комнате, произнёс Александр Фёдорович. – Давайте продолжим разговор позже, завтра, – нервно буркнул глава Временного правительства и, видя, что Меншиков не собирается вставать и уходить, вышел сам. Просто вылетел из кабинета.
Немного помедлив, Максим встал и медленно, никуда не спеша, покинул эту комнату. Керенского нигде не было видно. Он исчез. Как сквозь землю провалился. Поэтому наш герой поехал к себе на Елагин остров. Зря, что ли, ему там старый дворец ещё Николай II подарил?
Ему было очевидно из их разговора, что Керенский принимал решение: как лучше поступить. Он колебался. Он надеялся на то, что с Меншиковым, возможно, удастся договориться. Но не смог этого сделать. Поэтому решился на ожидаемый поступок. На покушение. И совершенно очевидно, что оно должно случиться в самое ближайшее время, иначе бы Керенский не обещал продолжить разговор завтра. Поэтому наш герой проложил до Елагина острова наиболее неожиданный маршрут, заехав туда с Выборгской стороны. На всякий случай. Вдруг засада? Это вряд ли что-то поменяло бы, но даже в такой малости напакостить своему супостату было приятно.
Глава 7
1916 год, 4—5 августа, Петроград
Раннее утро.
– Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город… – тихо произнёс Меншиков и отхлебнул ещё вина. Ночь приближалась к концу, а Керенский ещё не сделал своего хода. Странно.
Желание покурить стало нестерпимым. Но попадаться на нарушении обета очень не хотелось. Поэтому, прихватив пачку папирос, спички и ещё одну непочатую бутылку красного брюта, Меншиков отправился в лесопарк, что раскинулся на острове. Дикий и неухоженный. Но тем лучше. Меньше глаз.
Одеваться не требовалось, так как Максим сидел в мундире после приёма. Только пуговицы расстегнул. Переодеваться было лень. Поэтому он накинул дождевик с большим, глубоким капюшоном. Погасил свет. И тихонько вышел. Так, чтобы не попасться на глаза слугам, – направившись через чёрный ход. Проскользнув мимо возможных взглядов, он вышел на свежий воздух. Такой желанный. Такой благостный. Балтийское море порадовало его приятным морским бризом, что для человека подшофе всегда в радость.
Но только Максим удалился в гущу леса, как во дворце прогремел взрыв. А потом начался пожар. Удивительно сильный. Слишком сильный для того, чтобы быть естественным. Там явно что-то крайне горючее и, вероятно, жидкое полыхнуло. Керосин, или бензин, или что-то подобное. Всё выглядело так, будто заговорщики ждали, когда Меншиков погасит свет и уснёт. Опасались что-то делать при нём бодрствующем. Он слишком часто выходил живым из, казалось бы, безнадёжных ситуаций. Так что рисковать они не решились.
Наш же герой аккуратно подошёл к опушке леса и стал наблюдать за суетой. Вот забегали люди, выжившие при взрыве. Вот приехала пожарная команда. Хотя зачем она тут при таком пожаре в одиноко стоящем здании? Потушить огонь они явно не в состоянии. Но не суть. Главное – приехала. А потом ещё одна. И ещё. Следом прибыла полиция, жандармы, журналисты. Часа не прошло, как вокруг дома была уже целая толпа людей – как состоящих на службе, так и зевак и любопытствующих.
Понимая, что скоро тут от людей станет не протолкнуться, Максим натянул пониже капюшон и тихонько покинул остров. Благо люди шныряли туда-сюда по мосту и творилась удивительная неразбериха. В том числе и в дождевиках, так как полчаса назад закончился дождик. Почему Максим так поступил? Вышел бы к людям, и вся недолга. Облом для Керенского выходил всё одно – крайне неудобный. Но ему почему-то захотелось подождать и посмотреть, как из этой ситуации станет выкручиваться его оппонент. Ну и природная любовь к глупой шутке взяла верх.
Наш герой спокойно прогулялся до небольшой конспиративной квартиры. Крохотной. На чердаке. Где и засел в ожидании. Максим её в своё время купил для оперативных нужд, потому что отсюда открывался прекрасный вид на подъезд к Елагину острову со стороны Каменного острова. И пока он не перебрался в Штормград – держал в этой точке наблюдателя круглосуточно. Теперь же это просто осталось резервом. Очень своевременным.
Тихо и спокойно дошёл пешком, держась тени. Зашёл в парадную. Поднялся по лестнице. Достал ключ из тайного места. Вошёл. Прикрыл за собой дверь. И выдохнул.
Здесь был небольшой джентльменский набор, необходимый для выполнения работы. Запас продовольствия в виде непортящихся продуктов. Вода. Поганое ведро. Мощный морской бинокль и подзорная труба. Небольшой запас денег. Пара пистолетов. Запас патронов. Большая аптечка. Запасная одежда. И прочее.
Свой брют Меншиков допил ещё в парке, пока наблюдал за пожаром в доме. Поэтому испытал немалое сожаление, что не прихватил ещё. Скучно время коротать на воде и сухом пайке. Впрочем, выпил он к тому времени уже немало. Так что, чуть поворчав, завалился спать. Вырубился. Слишком перенервничал.
Проснулся уже днём. Умылся. Открыл маленькое окошко под самой крышей, что вечно находилось в тени. Принюхался. С Елагина острова несло гарью. Звонили колокола. Слишком много. Видимо, его посчитали убитым. Это было неплохо. Очень неплохо. Прекрасное начало для интересной комбинации.
К обеду начал накрапывать дождик, постепенно усиливаясь и разгоняя людей с улицы. Питер даже после его переименования в Петроград не стал солнечным Сочи, регулярно радуя своих жителей пасмурной погодой. И этот день не стал исключением.
Подождав, пока все окончательно уберутся с улиц, Максим вышел погулять. Тут и ведро поганое нужно было вынести, и определиться с происходящим. Новости требовались как воздух. Ну и вина ещё купить не помешало бы. Без него было скучно сидеть.
Надвинув капюшон дождевика пониже, он вышел из домика и побрёл по мокрым улочкам. Подошёл к жмущимся под навес крыши мальчишкам, что торговали свежими газетами вразнос. Взял у них всё, чем они торговали, и пошёл обратно, не став закупать алкоголя. Дождь несколько освежил его мысли. Он не хотел брать ни водки, ни настоек, ни пива, ни бормотухи. А хорошее вино продавалось только в приличных заведениях, куда его в текущем виде никто не пустил бы. Без раскрытия инкогнито. Да и газеты требовалось прочесть с трезвым умом и ясным рассудком. Насколько это вообще было возможно.
Вернувшись к себе на чердак, он затопил небольшую печку-буржуйку. Очень уж продрог и промок. Благо до звона просушенные дрова тут имелись. И начал читать.
Как Максим и предполагал – его признали погибшим в результате теракта. Керенский выступил с пламенной речью, сказав, что смерть Меншикова – великая утрата для России. И так далее, и тому подобное. Не менее красочно выступали и другие сообщники главы Временного правительства. Ожидаемо. Настолько, что Максим лишь желваками поиграл от злости. Но самым интересным оказалось другое. Гражданская панихида с Меншиковым должна состояться в храме Спаса на Крови, известном также как собор Воскресения Христова на Крови. Гроб будет закрыт из-за сильно обгоревшего и изуродованного тела.
– Очень интересно… очень… – тихо проговорил Максим, откладывая газету и многозначительно улыбаясь.
Дождаться темноты оказалось очень непросто. Нервно. Максима сильно распирало от переполнявших его эмоций и жажды действий. Но он справился. Усидел.
Вышел, правда, ещё в сумерках. Ему было нужно понять: не скопилась ли перед храмом толпа. Поэтому к Екатерининскому каналу он шёл с особым волнением.
Оцепление, как и ожидалось, было развёрнуто. Поэтому пришлось искать варианты максимально анонимного проникновения на объект. Заглянув в ближайшую питейную, Максим купил водки и направился к Русскому музею Императора Александра III. К нему не прошёл, но нашёл дворницкую перед оцеплением. Зашёл туда и без лишнего стеснения предложил местному обитателю выпить с ним за упокой души славного человека.
Да не на словах, а поставив перед ним на стол штоф водки. Целый штоф! Дворник, будучи и без того навеселе, охотно принял предложенное угощение и, накатив стоя, не чокаясь, стакан, опал, как озимые, прямо на пол.
Этого Максиму и требовалось. Прикрыв входную дверь на задвижку, он пошёл искать варианты. Это было не точно, но он предполагал наличие ещё одной двери, ведущей в Михайловский сад. Чай, дворник не только улицу мёл, но и помогал за парком присматривать. Грабли да вилы с тачками у него и хранились. Поэтому, проверив, что дверь нормально открывается и можно свободно выйти, Максим уселся и начал ждать, пока окончательно стемнеет.
Один раз дворника пришлось даже успокоить поленом, когда тот попытался встать. Осторожно. Чтобы не убить. И переложить на спину, чтобы по пробуждении он подумал о неудачном падении. В остальном же всё прошло тихо и спокойно.
Но вот наконец наступила ночь. Максим аккуратно вышел из укрытия и осмотрелся. Тучи и в целом пасмурная погода давали неплохую темноту, совсем не типичную для лета. Михайловский сад словно вымер. Лишь вдали были видны и слышны люди, подсвеченные огнями. Это продолжали собираться желающие проститься с ним.
Медленно и осторожно, стараясь держаться в самых густых тенях, Максим подошёл к храму. У дверей был всего один сторож. Да и тот – пьяный. Дальние кордоны надёжно перекрывали подходы к храму и позволяли избежать ненужных эксцессов. Поэтому этот «постовой» здесь был больше для порядка. Старый солдат. По выправке даже в подвыпившем состоянии это хорошо заметно. Явно из тех времён, когда ещё считали порочным кланяться пулям. Вон, едва на ногах стоит, а спина такая, словно лом проглотил.
Тихо подойдя к сторожу с подветренной стороны, Максим откинул капюшон и осторожно похлопал его по плечу. Тот охнул, просыпаясь. Протёр глаза. И, нервно икнув, потерял сознание, осев безвольным кулём на землю. Его психика оказалась совершенно не готова встретиться с мертвецом вот так – лицом к лицу.
Двери в храм были не заперты. Поэтому, открыв их, Меншиков прошёл внутрь.
Здесь было пусто, душно и смердело жжёным мясом. Им и возле храма пахло заметно, но тут – совсем невыносимо. Словно несколько мангалов поставили рядом, «зарядили» шашлыком и бросили на произвол судьбы. Горело много свечей. Воскуривался ладан. Тлели огоньки лампадок. Но это всё не сильно помогало, лишь выжигая кислород и добавляя удушливости.
Недолго думая, Меншиков прошёл к стоящему на постаменте богатому гробу из полированного дерева и откинул крышку. Там лежал сильно обгорелый труп его роста. Примерно. Сказать точнее не представлялось возможным. Причём, что занятно, без одежды. Каким нашли, таким и швырнули в гроб, не сильно по этому поводу переживая. Даже в мундир не одели. Да и зачем? Всё равно гражданская панихида будет при закрытой крышке.
Сняв с себя дождевик и постелив рядом с гробом, Максим бесхитростно вытряхнул жильца «на улицу». И завернув в дождевик, взвалил на плечо. Ему тут явно было не место.
Сторож всё так же лежал без сознания. Поэтому, пройдя всего пару десятков шагов до Екатерининского канала, наш герой аккуратно столкнул труп в воду. Предварительно завязав дождевик получше и подгрузив пятёркой камней из мостовой, не очень прочно в ней державшихся. Так, чтобы труп не всплывал по возможности. Нехорошо. Дыра может в глаза броситься. Но всплывший труп был намного худшим бедствием, ведущим к массе ненужных подозрений. И да, пузо он этому бедолаге обгорелому также вспорол, чтобы при разложении не раздувался пузырём от распиравших его газов.
Вернулся. Отряхнулся. Вернул на место гроб, напрочь лишённый внутренней отделки. Затушил все свечи, ладанки и лампадки, кроме той большой свечи, что горела рядом с гробом. Оставил открытой нараспашку входную дверь. Открыл таким же манером алтарные ворота. И, забравшись в гроб, накрылся тяжёлой крышкой. С трудом. А чтобы не задохнуться, пробил местным инвентарём, что лежал в ящиках для служек, небольшое отверстие под декоративным украшением на крышке гроба. Вроде не видно снаружи, так как над ним венок, а воздух свежий хоть немного да поступал. Что уже неплохо.
Завершив приготовления, он лёг, накрылся крышкой и начал ждать, коротая время воспоминаниями и размышлениями. Очень надеясь не уснуть. Потому что храп из гроба мог сорвать всю задумку в самом её начале.
Сторож очнулся часа через два, по субъективным оценкам нашего героя. Это было легко понять, так как он отчаянно закричал, привлекая внимание окружающих. Прибежали служки и полиция. Засуетились. Но уже светало. Так что они ограничились только тем, что вновь зажгли свечи с лампадами да воскурили ладан. И подготовились к гражданской панихиде. Мистика мистикой, а дела делами. В конце концов, это слишком сложная ситуация, чтобы её можно было с кондачка как-то объяснить. Записать, зафиксировать и подать наверх – да. Но не более.
Минут через двадцать после начала суеты в храм начала набиваться толпа людей и чуть погодя началась служба. Но продлилась она очень недолго, так как Максим быстро начал задыхаться. Слишком быстро… быстрее его ожиданий. Свечи и лампады снова стали выжигать кислород, только теперь к ним присоединились ещё и люди. Вон как дышали. Как не в себя. Нет бы через раз. А они – туда же, злодеи. Им тоже явно не хватало воздуха из-за общей духоты помещения. Этим обстоятельством активно пользовались священники, говоря, что легко в храме дышит только человек безгрешный, а вас, злодеев, грехи душат. Ну или что-то в этом духе. Очень удобно для манипуляции толпой. Очень. Но сейчас у нашего героя начало медленно уплывать сознание из-за недостатка кислорода. Видимо, грехи его были очень тяжкими. Так и отключиться недолго. А потом очнёшься в могиле закопанный – и поминай как звали.
Так или иначе, но после очередного «Господу помолимся!» он психанул и рывком толкнул крышку гроба. И руками, и ногами. От всей души. Из-за чего та, хоть и была тяжёлой, но недурно так подлетела и рухнула на каменные плиты пола, едва не зашибив стоящих подле людей. Потом он сел в гробе и нервно, резко и удивительно уж жадно вдохнул воздух. Оно и понятно: задыхался. Однако для окружающих это выглядело совсем не так… люди ахнули и отпрянули, прижавшись к стене.
Обведя осоловевшим и слегка мутным взглядом окружающих, Максим с трудом вылез из гроба и на несколько ватных ногах едва устоял у постамента. В мундире. Красивый. Только гарью пахнет и жжёным мясом. Провонял за то время, что в гробу лежал. Всё-таки натекло с предшественника там немного соков. Да и сам гроб несколько провонял. Хотя Меншиков всё и вытер, всё одно – не спасся от того, чтобы изгваздаться и переполниться ароматами пожарищ.
– Твою мать… – выдохнув, произнёс Максим, пытаясь прийти в себя после жуткого удушья.
Усмехнулся, нервно хохотнув, и направился в сторону алтаря. Там, где он несколькими часами раньше видел святую воду. Запасы. Небрежно отбросил крышку с серебряной утвари и с удовольствием умылся. Вода была тёплой, но после удушливой духоты гроба даже она чрезвычайно освежала.
Довольно фыркнув и вытерев лицо и руки какой-то расшитой ритуальной тряпкой, Максим выхватил бутылку кагора для причащения. Лихо её раскупорил и вылил в себя прямо из горла с половину.
– Ну и пойло… – поморщился Меншиков и отбросил бутылку на пол, расколотив вдребезги. – Эй, – крикнул он оторопевшему священнику, – не надо экономить на причастии! Что это? Кровь Господня или бормотуха? Вино должно использовать доброе, славное, а не эта погань. Чай, приличный собор, а не деревенский приход на краю света.
И, чуть покачиваясь, пошёл обратно. Остановился возле гроба в гробовой тишине. Окинул взглядом всё ещё бледных как полотно окружающих его людей и поинтересовался:
– А что это вы тут делаете?
– Так… Вас проводить пришли, – нервно сглотнув, произнёс Гучков, стоявший в первых рядах и смотревший на Максима совершенно диким, непередаваемым взглядом…
– Да? Ну, благодарствую. Только я передумал.
– Боже правый… – тихо ахнул кто-то из дам.
– И как там, Максим Иванович? Как на том свете? – спросил кто-то задних рядов.
– Каждому по вере его, – пожав плечами, ответил Меншиков. – Во что веришь, то тебя и ждёт. Всевышний полон разнообразия в своём проявлении. Веришь, что уйдёшь в небытие, – туда тебе и дорога. Жаждешь попасть в Вальхаллу? Пожалуйста, если соблюдёшь условия. Рвёшься в христианский рай? Тоже милости просим, но только если ты достоин его. Вера и совесть – вот мерила твоего посмертия. Особенно совесть. Даже в аду, который у каждого свой, двери не закрыты. Каждый волен уйти в любой момент. Да только совесть не пускает. Она же и в муки ввергает.