Где-то во Франции

Он поднял на нее взгляд, она заметила слезы в уголках его глаз и на какое-то страшное мгновение подумала, что он плачет, но вдруг увидела улыбку на его лице. Он вытер глаза, и она поняла, что он смеется, хохочет так, что ему не удается даже дыханиt перевести.

– Слава богу, что есть Бриджет, – выдохнул он. – Не знаю, наберусь ли я когда-нибудь смелости поблагодарить ее.

Он посмотрел на Лилли, посмотрел с нежностью и в то же время серьезно, и она поняла, что он отбросил все сомнения.

– Иди ко мне.

Она бросилась в его объятия, ища его поцелуев, и он ответил ей с такой нескрываемой страстью, которая не могла не потрясти, даже встревожить ее. Он прижал свои губы к ее губам, безжалостно раздвинул их, и его язык проник в ее рот в поисках ответа. И тогда она обвела языком его губы, проникла в глубину его рта.

Не отрываясь от ее губ, он поднялся, поднимая с собой и ее так, словно она была соткана из лебединого пуха. Он прошел по гостиной, толкнул плечом дверь в спальню Лилли, донес ее до кровати. И только теперь оторвался.

Он отодвинулся от нее всего на несколько дюймов, но Лилли все равно почувствовала себя брошенной. Она уже хотела встать и обнять его, но тут увидела, что он начал раздеваться.

Он снял свои кожаные краги, ботинки и носки. Сбросил подтяжки с плеч, вытащил полы рубашки из брюк, нащупал верхнюю пуговицу воротника. А потом вдруг остановился.

– Ты мне поможешь? – спросил он хриплым голосом.

Она поднялась, принялась расстегивать пуговицу, и ей показалось, что, пока она делала это, он боялся дышать.

– А остальные? – сказал он.

Ее пальцы прошлись по всем пуговицам. Когда она закончила, он поднял руки, чтобы она расстегнула пуговицы на манжетах. Закончив с пуговицами, она без подсказок с его стороны стащила рубашку с его плеч и бросила на пол.

Чувствуя себя чудесно смелой, она сняла с его шеи опознавательный бейджик, принялась расстегивать пуговицы на воротничке его нижней рубашки. Но не успела она начать, как он отвел ее руки.

Она почувствовала его пальцы на своей шее сзади – они искали заколки, удерживавшие ее волосы. Он вытащил заколки, положил на прикроватный столик, провел руками по водопаду волос, упавших ей на спину.

– Я даже не думал, что они у тебя такие длинные, – пробормотал он. – Ты их никогда не подстригала?

– Моя мать не одобряла девушек, которые стригут волосы. Я думала их обрезать, когда ушла из дома, но так никогда и не решилась.

Он ничего не сказал, только улыбнулся ей, его пальцы нервно, непрестанно перебирали ее волосы.

– У моих сестер волосы куда красивее, – сказала она, чувствуя, что должна заполнить молчание. – Я, когда была маленькой, хотела выглядеть, как Элис и Мэри.

Он продолжал улыбаться ей непостижимой улыбкой. Она встретила его взгляд, и в ее животе начал завязываться узелок страха. Она сказала правду о своих сестрах. Если бы только она была такой же красивой, как они…

Он прикоснулся к воротнику ее платья, и все ее рациональное мышление дало сбой. Пуговиц на ее платье было гораздо больше, чем на его рубашке, но он расстегнул их все за считаные секунды. Ее платье раскрылось спереди, а потом, когда он сбросил его с ее плеч, упало.

Она ощутила натяжение – он развязывал шнурок на ее единственной нижней юбке, и та упала на пол. Лилли переступила юбку, и он придержал девушку за руки.

Ей показалось странным, что туфли по-прежнему на ее ногах, поэтому она скинула их, ногой оттолкнула подальше. Теперь на ней остались только чулки и комбинация, слава богу, чистые, но ничуть не напоминавшие то красивое нижнее белье, какое мужчины предполагают увидеть на женщине в такие минуты.

– Тебе не нужны атлас и ленты, – сказал он, словно читая ее мысли. – Ты идеальна такая, какая ты есть. В тебе все идеально.

Она замерла на мгновение в ожидании, что он начнет расстегивать лифчик ее комбинации, но он вместо этого сел на кровать и, раздвинув колени, притянул ее к себе.

– Почему ты не носишь корсет? – спросил он, прижимаясь лицом к ее шее. Щетина на его щеках приятно царапала ее кожу.

– Я носила. Но он мешает. Тебе это не нравится?

– Да нет же. Корсеты отвратительны.

Он поцеловал пульсирующую жилку у основания ее горла, его губы обожгли ее. Потом он отстранился, схватился за подол нижней рубашки, стянул ее через голову.

Лилли никогда не была так близко к обнаженной мужской груди. Она знала, что у мужчин есть соски, знала, что у них иногда на груди растут волосы, но различие между знанием и действительностью оказалось громадным.

Грудь Робби покрывали золотистые волосы, растущие в пространстве между сосками и сужавшиеся до тонкой линии у пупка. Она осторожно прикоснулась к нему, удивилась мягкости его волос, тому, как они щекочут ее пальцы.

Он был таким теплым. Она позволила своим пальцам пройтись по узловатым мышцам его плеч, рук – он широко расставил их, приглашая ее исследовать дальше. Ее пальцы опустились ниже, прошлись по его плоскому животу, по изгибу одного его бедра, потом другого.

Его соски стояли торчком, как у нее, когда ее донимал холод, но сейчас в спальне было тепло. А еще его кожа вздрагивала, когда она прикасалась к ней. Может быть, она делала что-то не так? Может быть, ей лучше было остановиться или дождаться, когда он скажет ей, что делать дальше?

– Лилли? – сказал он тихим голосом. Она посмотрела на него – его глаза были закрыты.

– Да? Я делаю что-то не то, да?

– Что ты. Позволь мне подержать тебя еще немного.

Его руки обхватили ее, обняли так крепко, что ей стало трудно дышать. А она чувствовала его – его дыхание, частое биение сердца. И что-то еще, настойчиво упирающееcz в скрещение ее бедер.

Вот, значит, о чем говорили Бриджет и Анни, когда в их комнате выключали свет. О таком порядочные девушки узнавали только в свою первую брачную ночь.

– Лилли? – проговорил он бесконечно ласковым голосом. – Ты знаешь, что дальше?


Она кивнула с некоторой бесшабашностью.

– Анни и Бриджет говорили об этом. И довольно часто. Хотя есть некоторые детали, в которых я сомневаюсь. А спросить у меня не хватало смелости.

– Это не самая легкая тема для разговора. Лишь немногие говорят о таких вещах.

– А если я сделаю какую-нибудь ошибку?

Он тихо рассмеялся и прижался к ее губам в успокаивающем поцелуе.

– Это не экзамен по математике, Лилли. И я тебе могу поручиться, тут бояться нечего.

– Мои сестры… я как-то раз слышала, как они говорили об этом. Они говорили, что это неприятно. Даже отвратительно.

– Пожалей их, Лилли. Потому что они никогда не испытают этого счастья. – Он посмотрел на нее, его глаза сверкали. – И что мы будем делать с этими одеждами? Может быть, избавимся от них?





– 46 –




Он стоял, обнимая ее одной рукой, другой стащил с кровати покрывало. Потом поднял ее, чуть подержал, как ребенка, на руках и положил на кровать.

Расстегнул брюки, отвернулся от нее, снимая их и трусы. «У него такие красивые ягодицы», – подумала Лилли. Ничуть не хуже, чем у мраморных статуй в саду ее отца.

Как Анни и Бриджет называли ягодицы? Задницей – вот как. Она неожиданно для себя хихикнула. Слово было довольно смешное.

– Надеюсь, ты смеешься не на мой счет, – сказал Робби, вытягиваясь рядом с ней. Она закрыла глаза, хотя ей и хотелось увидеть его целиком.

– Я вспомнила, что Анни и Бриджет говорят «задница», а не «ягодицы». Только и всего.

– Ну вот, ты видела мою задницу. Хочешь увидеть остальное?

Она кивнула, хотя все еще не могла заставить себя открыть глаза.

– Посмотри на меня, Лилли. Пожалуйста.

Наконец она подчинилась. Пока она будет смотреть на его лицо и грудь, ничего с ней не случится.

– Я знаю, Лилли, тебе любопытно. Не нужно стыдиться. Со мной.

Она заставила себя посмотреть ниже, дальше пупка. Ее глаза прошлись по зарослям золотистых волос, за которыми…

Она ожидала увидеть все, что угодно, но только не это. Его, его… она не могла заставить себя даже думать о слове, называющем это. Его… это.

Она видела много обнаженных тел на картинах. У ее отца было без счета полотен и статуй в классическом стиле, и она много часов бродила с Шарлоттой по Британскому музею. Но все те «это», что она видела, были такими незначительными. Такими бесполезными. На них и внимания-то обращать не хотелось.

– Тебе нравится?

Как ей ответить, черт возьми? Сказать правду? Что это пугает ее?

– Это больше, чем я думала, – сказала она в надежде, что не слишком обидит его. Но ее замечание, казалось, необъяснимо его порадовало.

– Ты очень добра. – Видя, что она не разделяет его благодушия, он начал гладить ее волосы. – Ты испугалась?

– Немного. Мне будет… будет больно?

– Да, – мрачно ответил он. – Но только совсем немного. И если ты захочешь прекратить, то мы прекратим в любой момент.

Он продолжал гладить ее волосы, не касаясь больше нигде. Секунды тянулись одна за другой. Что будет дальше? Что он сделает?

Ответ она получила, когда его рука прикоснулась к лифчику ее комбинации. Одна, две, три крошечные пуговицы расстегнулись, она почувствовала движение мягкой ткани по своим плечам, потом все ниже и ниже, и вот она уже, не глядя, знала, что ее груди обнажены и доступны его взгляду.

Он не сказал ничего, ни слова похвалы, но ей хватило и его восхищенного вздоха. Его золотая голова склонилась над ней, губы прошлись по ключице, потом стали опускаться ниже, ниже, сошлись на соске, втянули его в рот. Это было поразительно и тревожно. И прекрасно.

Каждый раз, когда его губы вбирали в себя ее сосок, она чувствовала, как спадает ее тревога, сменяется каким-то незнакомым ощущением. Она чувствовала тепло, словно купалась в солнечном свете, только это тепло исходило из нее самой, из места где-то в самом ее центре.

Она почувствовала его руки и поняла, что он стягивает с нее комбинацию. Потом его губы оставили ее грудь – он принялся отстегивать подвязки, державшие ее чулки у колен, это длилось долгие секунды, и она все это время чувствовала себя брошенной и беспокоилась. Она двигалась, ворочалась, жаждала продолжения.

– Робби…