Фунгус
Часть 7 из 35 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Когда пассажиры увидели нападавших, кровь застыла в их жилах. Густой и терпкий грибной дух мог бы заставить лошадей понести, но, к счастью, их глаза закрывали шоры, а к мордам были привязаны мешочки с овсом, что не позволяло им услышать запах, исходивший от странной компании. Хик-Хик выстрелил только для того, чтобы экипажи их не задавили, но путешественники решили, что на них напали. Они выскочили на дорогу и выстроились вдоль экипажей, прижавшись к ним спинами и подняв руки вверх.
Хик-Хик, восседавший на Кривом, приблизился к шеренге напуганных мужчин и женщин. Бойня в остале привела его в такое возбуждение, что он пустился разглагольствовать с особым пафосом. Наш герой приказал им ничего не бояться и объявил, что они – первые люди, которых он осчастливливал, вербуя для службы Идеалу. От них требовалось покинуть фабрики, где их эксплуатировали беспощадные капиталисты, и отправиться в горы, чтобы основать временную самоуправляемую изократическую Республику и жить свободной жизнью, пока не грянет мировая революция. Наступит этот решающий момент очень скоро благодаря отряду товарищей – первой искры будущего пожара и защитников Идеала.
Пассажиры не поняли ни слова. В долине не было ни одной фабрики и ни одного капиталиста. Им бы в голову не пришло покинуть свое единственное достояние – свои остали – и отправиться жить под открытым небом, да еще и под охраной чудовищ с цилиндрическими телами и конечностями, сплетенными из корней. Хик-Хик не понимал, почему эти люди не проявляют энтузиазма. Они лишь тянули вверх руки, смотрели на него испуганными глазами и разевали рты, словно дохлые рыбы. Все так и стояли, не двигаясь, как вдруг тишину нарушил какой-то звук. Это заплакал ребенок. Одна из женщин держала его на руках.
Хик-Хик почувствовал на своих плечах груз страшной вины. Он посмотрел на экипажи и на людей, стоявших с поднятыми руками. Зачем ему вся власть мира, если плачет дитя? Он и на дороге-то оказался по чистой случайности. А потому он поступил своим излюбленным способом: пустился наутек. Хик-Хик бросился бежать в лесную чащу, грибы ринулись вслед за ним, и в один миг отряд исчез, словно проглоченный лесом.
Пассажиры, все еще не решаясь нарушить молчание, опустили руки и переглянулись, будто спрашивая друг на друга, не явилась ли им нечистая сила. И, возможно, они были недалеки от истины, потому что один из возничих с высоты своих козел сказал на окситанском наречии: «Авем агут форса астре», что означало: «Нам сильно повезло». А потом добавил еще одно слово, которое знали все мужчины и женщины долины, слово страшное и точное: менайроны[3].
VI
Тщетные усилия Майлис убедить Хик-Хика избавиться от чудовищ, которых она окрестила «фунгусами»
На следующий день после нападения на дилижансы Хик-Хик чувствовал себя смешным и жалким. Ему не удалось никого завербовать, однако это не слишком его огорчало: у этих людей недостаточно развито чувство классовой принадлежности. Но бедняга никак не мог выбросить из головы бойню в остале и гибель пурпуров.
Хик-Хик уселся на каменную скамью возле пещеры, закурил и стал наблюдать за грибами. Моросил мелкий дождик, и Кривой с двумя приятелями, застыв неподвижно, впитывали воду. А Коротыш, напротив, ни минуты не стоял на месте. Пока остальные благоговейно замерли под дождем, он вел себя как мальчишка во дворе: бегал туда-сюда в радостном возбуждении, катался по глинистой земле и забавлялся с собственными телом, словно еще не привык ко всем этим локтям и коленкам. Пальчики ног зацеплялись за пальцы рук, Коротыш падал и путался в собственных конечностях. Сцена напоминала игру котят, которая поначалу выглядит забавно, но быстро надоедает. Хик-Хик следил за ней остекленевшим взглядом, не в силах забыть страшную смерть контрабандистов, выкинуть из головы лужи крови и плоть, разодранную в клочья. «Забудь все это, – сказал он себе, – и подумай о ней».
Так Хик-Хик и поступил: стал думать о Майлис, о ее остале, полном книг и словарей, особенно словарей, их у нее было очень много. Он припомнил чудесные минуты, когда она умывалась горячей водой, от которой поднимался пар, сидя на траве и показывая ему свои белые руки. Он восстанавливал в голове эти приятные картины, прихлебывая винкауд и вспоминая Майлис и Альбана, и тут его осенило: «Я – революционер, почему бы мне не поделиться Властью?» Неожиданная мысль его вдохновила. Так он и поступит. И это будет великолепный подарок!
План его воодушевил, и остаток дня Хик-Хик провел, приводя в порядок свою одежду и прихорашиваясь. Брюки и рубахи он запихивал в таз с водой и яростно тер их куском мыла размером с добрый кирпич. Грибы смотрели на него недоуменно: на физиономии Кривого застыла гримаса плаксивого ребенка, а выпуклые глаза Коротыша, казалось, готовы были выскочить из кожистых век. Что все это значит? Зачем хозяин стирает одежду и намывается? Когда Хик-Хик выжимал белье, он вдруг впервые понял, что происходит с грибами: они почувствовали любовь, которую внушала ему Майлис.
Он их понимал. Во время схватки Кривого с медведем, а потом в остале, когда грибы уничтожали контрабандистов, до Хик-Хика дошло, что монстры способны услышать чувства людей, будто голоса. Теперь же, наоборот, ему открывались чувства, которые испытывали грибы, как будто в его груди выросли уши. Да, он их понимал: чудовищ охватило недоумение – их удивляло, что человек излучает такое сильное чувство.
– Товарищи! – закричал Хик-Хик. – Вам совершенно незачем лезть в мою личную жизнь!
Он приказал грибам вылизать до блеска котелок и ботинки. Потом Хик-Хик вымыл себе подмышки, подрезал бороду кухонными ножницами и нарядился так хорошо, как умел, то есть не слишком. Во время налетов на осталь Касиана он прихватил некоторые вещи, которые довольно нелепо смотрелись в его пещере, например, большое прямоугольное зеркало, позволявшее видеть себя в полный рост. Умытый, одетый и причесанный, Хик-Хик встал в позу короля, которого рисует придворный художник. У себя за спиной в зеркале он видел отряд грибов.
– Я, конечно, уродлив до безобразия, но вы пострашнее будете! – сказав это, он обратился к Кривому: – А тебе еще и глаза не хватает.
Потом Хик-Хик прихлебнул кофе прямо из кофейника, словно это был кувшин с водой, залез на голову Кривого и направился к дому Майлис в сопровождении остальных монстров.
О, бедная Майлис, над которой надругались эти негодяи! Но сейчас он мог не просто извиниться, а щедро ее одарить. Да, именно в этом заключалась его идея. Отличная идея. Блестящая! И как ему сразу не пришло это в голову?
* * *
Хик-Хик и четверка грибов быстро добрались до ровного участка, где располагался осталь Майлис. Дом отличался совершенной симметрией, говорившей о порядке и равновесии, и казался игрушечным. Два ската черепичной крыши были абсолютно одинаковы, каменная изгородь – идеально ровна. На фоне этой мирной картины чудовища, сопровождавшие Хик-Хика, выглядели еще более уродливыми и несоразмерными.
Аккуратно причесанный и обутый в ботинки, начищенные грибными слюнями, наш герой приближался к дому. Ему хотелось предстать перед Майлис в сопровождении одного Кривого, поэтому он придумал уловку, благодаря которой прочие грибы остались в лесу. Громко крича и размахивая руками, Хик-Хик велел им повалить громадную ель, а потом очистить ствол от веток и коры. Коротыш обрадовался и первым набросился на дерево с такой яростью, словно перед ним личный враг. Ну и славно. Эта работа не преследовала никакой цели, их просто надо было чем-то занять, чтобы чудовища не тащились за ним к дому. Когда все трое взялись за свое бесполезное дело, он пришпорил Кривого и подъехал к изгороди.
Хик-Хик сразу понял: случилось что-то неладное. Раньше, до наступления зимы, когда он навещал осталь, Альбан всегда выбегал ему навстречу, крича: «Люблю, крепко… Где моя лошадка?» Но на этот раз никто не вышел его встречать, хотя было ясно, что хозяева вернулись из Вельи: огород зеленел, а из трубы поднималась струйка дыма.
Наш герой жил один, а одиноким мужчинам трудно бывает встать на место другого человека. «Наверное, им страшно», – догадался он наконец. Поэтому Хик-Хик стал мотаться взад и вперед вдоль изгороди, сидя на голове Кривого с видом индийского раджи, восседающего на слоне. Он не заступал за изгородь, желая показать обитателям дома, что никакой опасности нет и гриб во всем ему подчиняется. Монстр послушно шагал вдоль границы участка, словно солдат на в карауле. Раз-два, поворот… Раз-два, поворот… Раз-два! Хик-Хик держал спину ровно: его горделивая осанка, руки, скрещенные на груди, и высоко поднятые локти придавали ему сходство с восточным принцем.
Этот нелепый и фантастический спектакль продолжался до тех пор, пока дверь не открылась. Майлис вышла из дома и неторопливо, но решительно зашагала к калитке. Любой человек понял бы, сколько отваги понадобилось ей в такую минуту.
Майлис приближалась к Хик-Хику, ветер тихонько играл с ее волосами цвета густого меда. Выглядела она даже более отважной, чем обычно. Открыла калитку и чуть посторонилась. Гость, радуясь новой встрече, спешился, снял шляпу и направился к дому, чудовище последовало за ним. Однако Майлис их остановила.
– Нет, Хик-Хик! – воскликнула она. – Проходите, но один.
Он не знал, что ответить, а она настойчиво повторила: «Один», – подняв вверх указательный палец жестом школьной учительницы. Поэтому Хик-Хик направился к дому, а Кривой послушно остался за калиткой. Хозяин криками и щелканьем языка объяснил грибу, что тот не должен заходить за ограду. Гриб остался на своем месте, не двигаясь, как скала. Казалось, он уяснил силу этой символической преграды – низенькой каменной изгороди.
Хик-Хик и Майлис миновали огород, и уже на самом пороге он попытался неуклюже ее успокоить:
– Это всего-навсего гриб.
Майлис резко остановилась и посмотрела на гостя таким суровым взглядом, которого он никогда раньше у нее не видел.
В то утро Старик набрал целую гору сморчков, вкуснейших весенних грибов. Ивовая корзинка стояла недалеко от двери. Майлис взяла двумя пальцами один из сморчков и сунула Хик-Хику под нос:
– Вот что такое гриб, Хик-Хик. – Потом указала рукой в сторону Кривого, стоявшего за изгородью, и хмуро добавила: – А то, что вы привели с собой, грибом назвать никак нельзя.
Они сели обедать вчетвером: он, она, Альбан и Старик. Но обед не задался. В воздухе висела угроза: чудовище сдерживала только изгородь метровой высоты, и в комнате царила напряженная тишина. Все – даже Альбан – ждали объяснений случившемуся, но Хик-Хик не знал, с чего начать. Наконец, Майлис попросила его объяснить, в чем дело. Гость забормотал что-то о руке провидения и о том, как он нашел четыре гриба, которые ожили, чтобы превратиться под его руководством в орудие всемирной революции.
– Вот как, – тихонько сказала Майлис, – значит, это не единственный экземпляр?
– Нет, есть еще три, – ответил Хик-Хик. – Если и меня посчитать, то нас будет пятеро. В состав анархистской ячейки всегда входят пять активистов.
– Одного не понимаю, – язвительно сказала Майлис, – как вы собираетесь свергнуть мировой капиталистический строй с четырьмя сподвижниками, какими бы чудовищами они ни были?
Хик-Хик пожал плечами.
– Составление планов – буржуазная привычка, – заявил он в свою защиту. – Анархия стремится к спонтанности. Эти товарищи станут искрами, из которых разгорится пламя революции.
Майлис настаивала на том, что это дикие существа, а следовательно, их действия непредсказуемы.
– Вы ошибаетесь, – засмеялся он. – Они в точности следуют моим указаниям.
– Вы уверены?
Хик-Хик самодовольно улыбнулся.
– Абсолютно. Они совершенно безвольны. На самом деле их воля – это я.
– Вы всегда говорили, – сказала Майлис, меняя тему разговора, – что главная цель анархизма – уничтожение наследственных монархий и буржуазных республик. Иными словами – ликвидация любых форм организованной политической власти.
– Совершенно верно, – подтвердил польщенный Хик-Хик.
– Одновременно вы заявляете, что эти так называемые товарищи подчиняются вам беспрекословно. Вы ими распоряжаетесь, как хотите, и решаете все за них.
– Именно так: я отдаю приказы, говорю, что они должны делать, а потом проверяю работу, – сказал он, гордый собой.
Хик-Хик не понимал, что Майлис готовит ему западню. Она подвинула стул, чтобы оказаться напротив, протянула руки через стол и дотронулась до его пальцев. Он снова увидел белые запястья жительницы Пиренейских гор. Раньше, в осенние дни, Майлис любила показывать ему свои руки. Она сжала его пальцы, не скрывая тревоги, посмотрела в глаза и задала свой вопрос:
– И вы, дорогой друг, хотите уничтожить власть имущих, используя для этого Власть очевидно деспотическую?
Вопрос смутил Хик-Хика. Противоречие казалось слишком явным, чтобы даже такой человек, как он, не обратил на него внимание. Майлис ожидала именно такой реакции: смутить гостя, заставить его сомневаться. Хик-Хик растерянно посмотрел на нее, на Старика, на Альбана. Он обвел взором уютную столовую, маленький камин… Все уголки этого добропорядочного осталя были старательно обогреты. Ему подумалось, что умение содержать жилище в тепле – один из главных навыков человеческой цивилизации, а он, даже управляя титаническими силами и располагая сверхчеловеческой Властью, живет в отвратительной пещере, где всегда царит холод.
– Хик-Хик! – воскликнула Майлис. – Вам кажется, что эти монстры вас слушаются, но ничего хорошего ждать от них нельзя.
– Это же просто грибы, – пробормотал он.
Майлис поняла, что гость готов выслушать ее доводы, дверца в его сознании приоткрылась, и она могла его убедить.
– Не называйте их грибами, – взмолилась она.
И, как добросовестная учительница, объяснила ему, что слова определяют предметы и явления. Слово «гриб» не соответствовало природе существа, которое ожидало его за изгородью, кем бы оно ни было. Майлис взяла с полки один из словарей, внимательно, как настоящий ученый, полистала страницы и в заключение произнесла: «Фунгус».
– Фунгус?
– Да, называйте их фунгусами.
Слово звучало весомо, мрачно и зловеще. «Гриб» – слово безобидное, а «фунгус» говорило о темном и таинственном происхождении странных существ. Поэтому Майлис повторяла снова и снова: фунгус, фунгус, фунгус, – ожидая, что таким образом заставит гостя понять, что тот оказался во власти недобрых сил.
Прежде Хик-Хик не испытывал потребности называть эти создания каким-нибудь общим именем. Если первое чудовище он окрестил Кривым, то причиной тому было отсутствие у него одного из глаз; другого он называл Коротышом из-за маленького роста. Только и всего. Но ему хотелось доставить Майлис удовольствие, ведь именно поэтому он к ней пришел. Фунгус? Ей хочется, чтобы он называл их фунгусами? Прекрасно – пусть будет фунгус. Если ей так хочется, он с радостью сменит им имя: фунгус так фунгус.
Пойдя на эту уступку, Хик-Хик явственно ощутил, как осталь вздохнул с облегчением, а значит, он снова принят в человеческом обществе. Старик разогрел в ковшике винкауд. И пока все пили и курили, а Альбан, как и прежде, прижимался к его груди, Хик-Хик набрался смелости и извинился перед Майлис за свое опоздание в тот страшный день.
– И за то, что случилось потом, – добавил он, потупившись.
Однако Майлис его не поняла:
– А что случилось потом? О чем вы?
Он промямлил что-то невнятное, но Майлис заговорила снова:
– Мне кажется, произошло недоразумение, – сказала она. – Мужчины на постоялом дворе отнеслись ко мне с уважением. Сначала напоили травяным чаем с медом, а потом, когда я собралась уходить, расстроенная вашим отсутствием и долгим ожиданием, любезно предложили проводить до дома.
И видя, как изменилась физиономия гостя, добавила:
– Что с вами? Мне не хотелось бы знать, что я невольно послужила причиной ссоры.
Хик-Хику показалось, что на него рухнул потолок. Он обхватил голову руками, словно пытаясь защититься от удара. Касиан, мерзавец Касиан. Вся история с изнасилованием оказалась дурацкой шуткой, дюжина контрабандистов приняли страшную смерть из-за недоразумения. Бедняга затряс головой, словно собака, вылезшая из воды. Теперь ничего не поделаешь. Ему оставалось только объяснить причину своего визита. Хик-Хик посмотрел на Альбана и сказал:
– Я обещал подарить тебе лошадку, правда? Так вот: я тебе ее привез.
Даже сейчас, когда он произнес эти безумные слова, люди понимали друг друга: намерения Хик-Хика были добрыми, хотя и абсурдными, щедрость – искренней, а жители осталя всегда старались понять ближнего. Старик слушал речи гостя без осуждения, а Майлис старалась уразуметь его доводы. К несчастью, именно в эту минуту она посмотрела в окно.
Хик-Хик, восседавший на Кривом, приблизился к шеренге напуганных мужчин и женщин. Бойня в остале привела его в такое возбуждение, что он пустился разглагольствовать с особым пафосом. Наш герой приказал им ничего не бояться и объявил, что они – первые люди, которых он осчастливливал, вербуя для службы Идеалу. От них требовалось покинуть фабрики, где их эксплуатировали беспощадные капиталисты, и отправиться в горы, чтобы основать временную самоуправляемую изократическую Республику и жить свободной жизнью, пока не грянет мировая революция. Наступит этот решающий момент очень скоро благодаря отряду товарищей – первой искры будущего пожара и защитников Идеала.
Пассажиры не поняли ни слова. В долине не было ни одной фабрики и ни одного капиталиста. Им бы в голову не пришло покинуть свое единственное достояние – свои остали – и отправиться жить под открытым небом, да еще и под охраной чудовищ с цилиндрическими телами и конечностями, сплетенными из корней. Хик-Хик не понимал, почему эти люди не проявляют энтузиазма. Они лишь тянули вверх руки, смотрели на него испуганными глазами и разевали рты, словно дохлые рыбы. Все так и стояли, не двигаясь, как вдруг тишину нарушил какой-то звук. Это заплакал ребенок. Одна из женщин держала его на руках.
Хик-Хик почувствовал на своих плечах груз страшной вины. Он посмотрел на экипажи и на людей, стоявших с поднятыми руками. Зачем ему вся власть мира, если плачет дитя? Он и на дороге-то оказался по чистой случайности. А потому он поступил своим излюбленным способом: пустился наутек. Хик-Хик бросился бежать в лесную чащу, грибы ринулись вслед за ним, и в один миг отряд исчез, словно проглоченный лесом.
Пассажиры, все еще не решаясь нарушить молчание, опустили руки и переглянулись, будто спрашивая друг на друга, не явилась ли им нечистая сила. И, возможно, они были недалеки от истины, потому что один из возничих с высоты своих козел сказал на окситанском наречии: «Авем агут форса астре», что означало: «Нам сильно повезло». А потом добавил еще одно слово, которое знали все мужчины и женщины долины, слово страшное и точное: менайроны[3].
VI
Тщетные усилия Майлис убедить Хик-Хика избавиться от чудовищ, которых она окрестила «фунгусами»
На следующий день после нападения на дилижансы Хик-Хик чувствовал себя смешным и жалким. Ему не удалось никого завербовать, однако это не слишком его огорчало: у этих людей недостаточно развито чувство классовой принадлежности. Но бедняга никак не мог выбросить из головы бойню в остале и гибель пурпуров.
Хик-Хик уселся на каменную скамью возле пещеры, закурил и стал наблюдать за грибами. Моросил мелкий дождик, и Кривой с двумя приятелями, застыв неподвижно, впитывали воду. А Коротыш, напротив, ни минуты не стоял на месте. Пока остальные благоговейно замерли под дождем, он вел себя как мальчишка во дворе: бегал туда-сюда в радостном возбуждении, катался по глинистой земле и забавлялся с собственными телом, словно еще не привык ко всем этим локтям и коленкам. Пальчики ног зацеплялись за пальцы рук, Коротыш падал и путался в собственных конечностях. Сцена напоминала игру котят, которая поначалу выглядит забавно, но быстро надоедает. Хик-Хик следил за ней остекленевшим взглядом, не в силах забыть страшную смерть контрабандистов, выкинуть из головы лужи крови и плоть, разодранную в клочья. «Забудь все это, – сказал он себе, – и подумай о ней».
Так Хик-Хик и поступил: стал думать о Майлис, о ее остале, полном книг и словарей, особенно словарей, их у нее было очень много. Он припомнил чудесные минуты, когда она умывалась горячей водой, от которой поднимался пар, сидя на траве и показывая ему свои белые руки. Он восстанавливал в голове эти приятные картины, прихлебывая винкауд и вспоминая Майлис и Альбана, и тут его осенило: «Я – революционер, почему бы мне не поделиться Властью?» Неожиданная мысль его вдохновила. Так он и поступит. И это будет великолепный подарок!
План его воодушевил, и остаток дня Хик-Хик провел, приводя в порядок свою одежду и прихорашиваясь. Брюки и рубахи он запихивал в таз с водой и яростно тер их куском мыла размером с добрый кирпич. Грибы смотрели на него недоуменно: на физиономии Кривого застыла гримаса плаксивого ребенка, а выпуклые глаза Коротыша, казалось, готовы были выскочить из кожистых век. Что все это значит? Зачем хозяин стирает одежду и намывается? Когда Хик-Хик выжимал белье, он вдруг впервые понял, что происходит с грибами: они почувствовали любовь, которую внушала ему Майлис.
Он их понимал. Во время схватки Кривого с медведем, а потом в остале, когда грибы уничтожали контрабандистов, до Хик-Хика дошло, что монстры способны услышать чувства людей, будто голоса. Теперь же, наоборот, ему открывались чувства, которые испытывали грибы, как будто в его груди выросли уши. Да, он их понимал: чудовищ охватило недоумение – их удивляло, что человек излучает такое сильное чувство.
– Товарищи! – закричал Хик-Хик. – Вам совершенно незачем лезть в мою личную жизнь!
Он приказал грибам вылизать до блеска котелок и ботинки. Потом Хик-Хик вымыл себе подмышки, подрезал бороду кухонными ножницами и нарядился так хорошо, как умел, то есть не слишком. Во время налетов на осталь Касиана он прихватил некоторые вещи, которые довольно нелепо смотрелись в его пещере, например, большое прямоугольное зеркало, позволявшее видеть себя в полный рост. Умытый, одетый и причесанный, Хик-Хик встал в позу короля, которого рисует придворный художник. У себя за спиной в зеркале он видел отряд грибов.
– Я, конечно, уродлив до безобразия, но вы пострашнее будете! – сказав это, он обратился к Кривому: – А тебе еще и глаза не хватает.
Потом Хик-Хик прихлебнул кофе прямо из кофейника, словно это был кувшин с водой, залез на голову Кривого и направился к дому Майлис в сопровождении остальных монстров.
О, бедная Майлис, над которой надругались эти негодяи! Но сейчас он мог не просто извиниться, а щедро ее одарить. Да, именно в этом заключалась его идея. Отличная идея. Блестящая! И как ему сразу не пришло это в голову?
* * *
Хик-Хик и четверка грибов быстро добрались до ровного участка, где располагался осталь Майлис. Дом отличался совершенной симметрией, говорившей о порядке и равновесии, и казался игрушечным. Два ската черепичной крыши были абсолютно одинаковы, каменная изгородь – идеально ровна. На фоне этой мирной картины чудовища, сопровождавшие Хик-Хика, выглядели еще более уродливыми и несоразмерными.
Аккуратно причесанный и обутый в ботинки, начищенные грибными слюнями, наш герой приближался к дому. Ему хотелось предстать перед Майлис в сопровождении одного Кривого, поэтому он придумал уловку, благодаря которой прочие грибы остались в лесу. Громко крича и размахивая руками, Хик-Хик велел им повалить громадную ель, а потом очистить ствол от веток и коры. Коротыш обрадовался и первым набросился на дерево с такой яростью, словно перед ним личный враг. Ну и славно. Эта работа не преследовала никакой цели, их просто надо было чем-то занять, чтобы чудовища не тащились за ним к дому. Когда все трое взялись за свое бесполезное дело, он пришпорил Кривого и подъехал к изгороди.
Хик-Хик сразу понял: случилось что-то неладное. Раньше, до наступления зимы, когда он навещал осталь, Альбан всегда выбегал ему навстречу, крича: «Люблю, крепко… Где моя лошадка?» Но на этот раз никто не вышел его встречать, хотя было ясно, что хозяева вернулись из Вельи: огород зеленел, а из трубы поднималась струйка дыма.
Наш герой жил один, а одиноким мужчинам трудно бывает встать на место другого человека. «Наверное, им страшно», – догадался он наконец. Поэтому Хик-Хик стал мотаться взад и вперед вдоль изгороди, сидя на голове Кривого с видом индийского раджи, восседающего на слоне. Он не заступал за изгородь, желая показать обитателям дома, что никакой опасности нет и гриб во всем ему подчиняется. Монстр послушно шагал вдоль границы участка, словно солдат на в карауле. Раз-два, поворот… Раз-два, поворот… Раз-два! Хик-Хик держал спину ровно: его горделивая осанка, руки, скрещенные на груди, и высоко поднятые локти придавали ему сходство с восточным принцем.
Этот нелепый и фантастический спектакль продолжался до тех пор, пока дверь не открылась. Майлис вышла из дома и неторопливо, но решительно зашагала к калитке. Любой человек понял бы, сколько отваги понадобилось ей в такую минуту.
Майлис приближалась к Хик-Хику, ветер тихонько играл с ее волосами цвета густого меда. Выглядела она даже более отважной, чем обычно. Открыла калитку и чуть посторонилась. Гость, радуясь новой встрече, спешился, снял шляпу и направился к дому, чудовище последовало за ним. Однако Майлис их остановила.
– Нет, Хик-Хик! – воскликнула она. – Проходите, но один.
Он не знал, что ответить, а она настойчиво повторила: «Один», – подняв вверх указательный палец жестом школьной учительницы. Поэтому Хик-Хик направился к дому, а Кривой послушно остался за калиткой. Хозяин криками и щелканьем языка объяснил грибу, что тот не должен заходить за ограду. Гриб остался на своем месте, не двигаясь, как скала. Казалось, он уяснил силу этой символической преграды – низенькой каменной изгороди.
Хик-Хик и Майлис миновали огород, и уже на самом пороге он попытался неуклюже ее успокоить:
– Это всего-навсего гриб.
Майлис резко остановилась и посмотрела на гостя таким суровым взглядом, которого он никогда раньше у нее не видел.
В то утро Старик набрал целую гору сморчков, вкуснейших весенних грибов. Ивовая корзинка стояла недалеко от двери. Майлис взяла двумя пальцами один из сморчков и сунула Хик-Хику под нос:
– Вот что такое гриб, Хик-Хик. – Потом указала рукой в сторону Кривого, стоявшего за изгородью, и хмуро добавила: – А то, что вы привели с собой, грибом назвать никак нельзя.
Они сели обедать вчетвером: он, она, Альбан и Старик. Но обед не задался. В воздухе висела угроза: чудовище сдерживала только изгородь метровой высоты, и в комнате царила напряженная тишина. Все – даже Альбан – ждали объяснений случившемуся, но Хик-Хик не знал, с чего начать. Наконец, Майлис попросила его объяснить, в чем дело. Гость забормотал что-то о руке провидения и о том, как он нашел четыре гриба, которые ожили, чтобы превратиться под его руководством в орудие всемирной революции.
– Вот как, – тихонько сказала Майлис, – значит, это не единственный экземпляр?
– Нет, есть еще три, – ответил Хик-Хик. – Если и меня посчитать, то нас будет пятеро. В состав анархистской ячейки всегда входят пять активистов.
– Одного не понимаю, – язвительно сказала Майлис, – как вы собираетесь свергнуть мировой капиталистический строй с четырьмя сподвижниками, какими бы чудовищами они ни были?
Хик-Хик пожал плечами.
– Составление планов – буржуазная привычка, – заявил он в свою защиту. – Анархия стремится к спонтанности. Эти товарищи станут искрами, из которых разгорится пламя революции.
Майлис настаивала на том, что это дикие существа, а следовательно, их действия непредсказуемы.
– Вы ошибаетесь, – засмеялся он. – Они в точности следуют моим указаниям.
– Вы уверены?
Хик-Хик самодовольно улыбнулся.
– Абсолютно. Они совершенно безвольны. На самом деле их воля – это я.
– Вы всегда говорили, – сказала Майлис, меняя тему разговора, – что главная цель анархизма – уничтожение наследственных монархий и буржуазных республик. Иными словами – ликвидация любых форм организованной политической власти.
– Совершенно верно, – подтвердил польщенный Хик-Хик.
– Одновременно вы заявляете, что эти так называемые товарищи подчиняются вам беспрекословно. Вы ими распоряжаетесь, как хотите, и решаете все за них.
– Именно так: я отдаю приказы, говорю, что они должны делать, а потом проверяю работу, – сказал он, гордый собой.
Хик-Хик не понимал, что Майлис готовит ему западню. Она подвинула стул, чтобы оказаться напротив, протянула руки через стол и дотронулась до его пальцев. Он снова увидел белые запястья жительницы Пиренейских гор. Раньше, в осенние дни, Майлис любила показывать ему свои руки. Она сжала его пальцы, не скрывая тревоги, посмотрела в глаза и задала свой вопрос:
– И вы, дорогой друг, хотите уничтожить власть имущих, используя для этого Власть очевидно деспотическую?
Вопрос смутил Хик-Хика. Противоречие казалось слишком явным, чтобы даже такой человек, как он, не обратил на него внимание. Майлис ожидала именно такой реакции: смутить гостя, заставить его сомневаться. Хик-Хик растерянно посмотрел на нее, на Старика, на Альбана. Он обвел взором уютную столовую, маленький камин… Все уголки этого добропорядочного осталя были старательно обогреты. Ему подумалось, что умение содержать жилище в тепле – один из главных навыков человеческой цивилизации, а он, даже управляя титаническими силами и располагая сверхчеловеческой Властью, живет в отвратительной пещере, где всегда царит холод.
– Хик-Хик! – воскликнула Майлис. – Вам кажется, что эти монстры вас слушаются, но ничего хорошего ждать от них нельзя.
– Это же просто грибы, – пробормотал он.
Майлис поняла, что гость готов выслушать ее доводы, дверца в его сознании приоткрылась, и она могла его убедить.
– Не называйте их грибами, – взмолилась она.
И, как добросовестная учительница, объяснила ему, что слова определяют предметы и явления. Слово «гриб» не соответствовало природе существа, которое ожидало его за изгородью, кем бы оно ни было. Майлис взяла с полки один из словарей, внимательно, как настоящий ученый, полистала страницы и в заключение произнесла: «Фунгус».
– Фунгус?
– Да, называйте их фунгусами.
Слово звучало весомо, мрачно и зловеще. «Гриб» – слово безобидное, а «фунгус» говорило о темном и таинственном происхождении странных существ. Поэтому Майлис повторяла снова и снова: фунгус, фунгус, фунгус, – ожидая, что таким образом заставит гостя понять, что тот оказался во власти недобрых сил.
Прежде Хик-Хик не испытывал потребности называть эти создания каким-нибудь общим именем. Если первое чудовище он окрестил Кривым, то причиной тому было отсутствие у него одного из глаз; другого он называл Коротышом из-за маленького роста. Только и всего. Но ему хотелось доставить Майлис удовольствие, ведь именно поэтому он к ней пришел. Фунгус? Ей хочется, чтобы он называл их фунгусами? Прекрасно – пусть будет фунгус. Если ей так хочется, он с радостью сменит им имя: фунгус так фунгус.
Пойдя на эту уступку, Хик-Хик явственно ощутил, как осталь вздохнул с облегчением, а значит, он снова принят в человеческом обществе. Старик разогрел в ковшике винкауд. И пока все пили и курили, а Альбан, как и прежде, прижимался к его груди, Хик-Хик набрался смелости и извинился перед Майлис за свое опоздание в тот страшный день.
– И за то, что случилось потом, – добавил он, потупившись.
Однако Майлис его не поняла:
– А что случилось потом? О чем вы?
Он промямлил что-то невнятное, но Майлис заговорила снова:
– Мне кажется, произошло недоразумение, – сказала она. – Мужчины на постоялом дворе отнеслись ко мне с уважением. Сначала напоили травяным чаем с медом, а потом, когда я собралась уходить, расстроенная вашим отсутствием и долгим ожиданием, любезно предложили проводить до дома.
И видя, как изменилась физиономия гостя, добавила:
– Что с вами? Мне не хотелось бы знать, что я невольно послужила причиной ссоры.
Хик-Хику показалось, что на него рухнул потолок. Он обхватил голову руками, словно пытаясь защититься от удара. Касиан, мерзавец Касиан. Вся история с изнасилованием оказалась дурацкой шуткой, дюжина контрабандистов приняли страшную смерть из-за недоразумения. Бедняга затряс головой, словно собака, вылезшая из воды. Теперь ничего не поделаешь. Ему оставалось только объяснить причину своего визита. Хик-Хик посмотрел на Альбана и сказал:
– Я обещал подарить тебе лошадку, правда? Так вот: я тебе ее привез.
Даже сейчас, когда он произнес эти безумные слова, люди понимали друг друга: намерения Хик-Хика были добрыми, хотя и абсурдными, щедрость – искренней, а жители осталя всегда старались понять ближнего. Старик слушал речи гостя без осуждения, а Майлис старалась уразуметь его доводы. К несчастью, именно в эту минуту она посмотрела в окно.