Это всегда была ты

– Кстати, я часто думал о тебе.

Он тянет мою руку за плечо, чтобы лучше поддержать меня. Мне неприятно, потому что я вся вспотела, но, похоже, он не обращает на это внимания. Кроме того, Ашер тоже потный, размышляю я, и от этого у меня в горле становится совсем сухо.

Ашер продолжает:

– Мне было интересно, чем ты занимаешься, какие у тебя друзья, какую музыку ты слушаешь – то есть кроме Шона Мендеса – и как ты освоилась со своей учебой в университете. В общем, ничего суперважного.

Я делаю осторожные шаги, одновременно издавая шипение сквозь зубы.

– Забавно. За все эти четыре года я не заметила ни капли твоего интереса. – Неужели я хочу обвинить его? Да, хочу. – Четыре года или, по твоему летоисчислению, наверное, около тысячи женщин спустя, – быстро объясняю я.

Он поправляет меня:

– Собственно, только… двенадцать. Но кто вообще считает?

Маленькая ямочка возле уголка его рта теперь хорошо видна, и хотя меня раздражает его самодовольство, только поэтому я не могу сердиться на него. Рука на моей талии хватает меня крепче, и я ощущаю тепло Ашера через тонкую футболку, когда он бормочет:

– Или, по твоему летоисчислению, ровно четыре года, месяц и восемнадцать дней.

Я рывком останавливаюсь, и Ашер нервно проводит свободной рукой по волосам. Он избегает моего взгляда, только на мгновение открывает рот, как будто хочет сказать еще больше, но секунды проходят без его дальнейшего комментария.

На мгновение я потеряла дар речи. Как он может всего в двух предложениях сначала перечислить своих женщин, а потом сказать что-то настолько приятное? Неужели он запомнил дату, когда меня в каком-то смысле изгнали из семьи? Я снова медленно выдыхаю, жалея, что у меня нет под рукой Хедвига. Потому что, если и стоит там что-то написать, я бы прорисовала каждую букву этой фразы и украсила бы ее цветами. Возможно, цветов было бы даже очень много.

Я думаю о том, что обязательно сделаю это своей самой красивой кистью, как только окажусь в моей комнате.

– Кстати, ты могла бы и позвонить разок, – говорит он. – Представь себе, можно не только ждать звонка, но и самой сделать шаг.

– Да, ты прав, – выдавливаю я, не желая показывать ему, насколько все это выбивает почву у меня из-под ног. Ашер сказал мне что-то приятное, и меня шокирует, как много это значит для меня. Медленно я продолжаю хромать, но не могу думать ни о чем, кроме этих слов и пальцев, впивающихся в ткань моей футболки. Даже если мой разум знает, что это ничего не значит, я все же чувствую, как мое тело реагирует на него. На его тело и на его слова. И сейчас я не знаю, что значит больше. Мое сердцебиение ускоряется, а кожу начинает покалывать.

Двенадцать женщин. Я издаю тихий стон.

– Болит? – Ашер кивает в сторону моего бедра. – Ты издаешь такие странные звуки, это меня очень беспокоит. Как будто чужой вот-вот вырвется из твоей грудной клетки.

– Да, – бормочу я. – Мне больно. И эти звуки называются стонами. Это то, что произносит человек, когда испытывает боль, черт возьми. Или когда…

Вот черт.

Грудная клетка Ашера снова начинает дрожать.

Я сердито смотрю на него:

– Только не смей этого произносить, ладно? Даже если я только что предоставила тебе замечательную возможность поиздеваться надо мной, просто оставь это. Не умрешь же ты, если промолчишь хоть раз.

А может все-таки умрет. Ашер издает такие же странные звуки, как и я. Не могу поверить, что я теряю рассудок от одного вида его полуобнаженного тела. Боже мой, это же просто кости, мышцы, кровь и немного жировой ткани. Слишком мало жировой ткани, думаю я, прикусывая нижнюю губу.

– Ладно. – он хрипло втягивает воздух. – Я просто заткнусь. – Ашер посмеивается, а когда его дыхание становится спокойнее, он искоса бросает на меня любопытный взгляд. – Ты действительно хочешь уехать в субботу?

– Во всяком случае, как можно скорее. Тебе не следует бояться, что я стану действовать тебе на нервы в течение нескольких недель, хорошо? Я не знаю, что твой отец хочет обсудить так срочно, но я гарантированно не задержусь дольше, чем потребуется, чтобы посмотреть сезон «Девственницы Джейн». Так что можешь расслабиться.

Он хмурится, словно обдумывая это про себя.

– Какой сезон? – спрашивает он. – Это который шестой?

Больше всего мне хочется врезать ему между ребер, но его шрам удерживает меня от этого. Ну хорошо, шрам Ашера, мое больное запястье, а также тот факт, что его торс голый.

– Шестого нет. Пятый – заключительный сезон.

– Ладно. Я уже подумал, что ты хочешь дождаться возобновления съемок.

Ашер начинает ухмыляться. И это тот момент, когда я выбрасываю свои запреты за борт и все же прописываю кулаком ему между ребер.





Глава 6




Минут двадцать я простояла в душе, и тепло действительно хорошо подействовало на мое ноющее бедро. Так хорошо, что теперь оно почти не болит. Я влезла в свои джинсы и надела свою любимую темно-синюю футболку. Обувь на плоской подошве была бы кстати, но мне пришлось снова надеть ботильоны, потому что мои кеды сушатся на солнце. Мокрые волосы я быстро собираю в пучок с помощью резинки для волос.

Ашер пьет кофе и сосредоточенно читает что-то на ноутбуке, когда я вхожу на кухню. Он не поднимает взгляда, поэтому я тоже его игнорирую. На полке буфета я нахожу пакетик с лекарством, содержимое которого нужно залить кипятком – что я и делаю в надежде, что оно поможет моему исцарапанному горлу. В честь моего возвращения Хиллари испекла целую стопку блинов, которые аппетитно смотрят на меня со стола вместе с несколькими сортами сиропа. Рядом расположилась большая тарелка с нарезанными фруктами. Мне обидно, что она так потрудилась, ведь у меня совсем нет аппетита. Молча я сажусь к Ашеру за кухонную стойку и давлюсь кислым варевом. Несколько бесцельно я вытаскиваю телефон из кармана джинсов, но отвлекаюсь на Ашера, когда тот расстегивает футляр и достает очки.


О боже, теперь он так похож на своего отца. Правда, без бороды и без седых висков, но зато с типичной для того белой рубашкой, выпуклым лбом и янтарными глазами, напоминающими жидкую карамель. Монитор отбрасывает свет на его лицо. Больше всего мне хотелось бы тайно сфотографировать его и отправить фото Обри, чтобы признать изображение Малгарата в отношении Ашера недостоверным.

Перед тем как принять душ, я написала ей, и она, наконец, объявилась. Мы смогли переброситься лишь парой слов, потому что ей нужно было в университет, но ужин с мамой и ее новым бойфрендом, похоже, стал катастрофой средней тяжести. Она весь вечер так или иначе допрашивала Денвера – так звали парня – о том, как он относится к карьере ее матери и есть ли у него амбиции закрепиться в киноиндустрии. Ее мать не была в восторге от таких расспросов, и настроение у нее соответственно было скверное. Денвер, судя по всему, владеет несколькими магазинами, которые специализируются на интерьере и декоре, и, как сообщается, не имеет ничего общего с селебрити. Самым дном вечера стала шутка Обри о том, что он может оборудовать красное ковровое покрытие для следующего мероприятия ее матери, и это было еще до десерта.

Последнее сообщение от Обри пришло десять минут назад.



Обри: Моя мама ненавидит меня. Плюс Денвер ненавидит меня. Профессор Строут тоже ненавидит меня – он обвинил меня в неподобающем поведении. Ох, если бы я просто осталась в общежитии. Сегодня я снова зарубила себе на носу, что многие проблемы могут быть предотвращены только бездействием! :(



Бедная Обри. Я хотела бы сейчас быть с ней в Нью-Йорке, тогда мы могли бы лежать вместе на диване, в качестве утешения поедая огромную миску шоколадного печенья и пересматривая «Век Адалин» в восемнадцатый раз. Я посылаю ей фотографию двух боксеров, как они жуют свои лакомства перед домом, и добавляю в качестве подписи:



Айви: Эти двое полюбили бы тебя. Так же сильно, как я.



Дверь отворяется, и входит Ной с измученным выражением лица. Он поднимает руку в отталкивающем жесте:

– Не говорите со мной, ладно?

Его прическа не изменилась со вчерашнего дня. Во всяком случае, она выглядит еще хуже. В моих воспоминаниях Ною все еще шестнадцать, он держит под мышкой футбольный мяч и постоянно бегает по дому с огромными наушниками. Мне трудно объединить эти образы в одного человека. Теперь на нем джинсы и серая футболка с принтом руки скелета, показывающей средний палец. По рукам Ноя вниз до запястий тянутся разноцветные картинки. Среди них я распознаю десятки надписей, выполненных изогнутыми буквами. Это зрелище захватывает мой дух. Ной почти как Хедвиг. Живая почтовая сова.

Ашер что-то печатает, он даже не смотрит на брата, а я наблюдаю, как Ной достает из шкафа аптечку. Он берет свой телефон, фотографирует таблетки аспирина и что-то набирает на дисплее. Вероятно, Ной решил поделиться своими страданиями от заваривания со своими фолловерами в Инстаграме. После этого мой сводный брат почти отчаянно пытается открыть упаковку с крышкой-блокатором от любопытных детей. Его руки дрожат, он вытирает потные пальцы о джинсы, пробует еще раз, извергает проклятие, пробует в третий раз и с грохотом бросает банку о столешницу. Мне его жаль. Наверняка его голова сегодня просто чертовски раскалывается, поэтому я встаю, наливаю ему стакан воды и открываю для него банку с таблетками, что мне тоже дается не так легко из-за вывихнутого запястья.

В то время как его телефон мигает несколько раз, Ной берет сразу две таблетки против головной боли и запивает их полным стаканом воды.

– Ты просто моя спасительница.

– Хочешь что-нибудь съесть?

Я намекаю на блины, но Ной бросает только быстрый взгляд на них и, покачав головой, снова поворачивается к своему мобильнику. Он читает сообщение, и уголки его рта искривляются в усмешке.

– Да, это того стоило, – бормочет он, набирая что-то на дисплее.

– Хиллари также нарезала свежие фрукты. – Я стараюсь пробудить у него аппетит. – Ты и в самом деле выглядишь так, как будто нуждаешься в витамине С.

Он бросает на меня злобный взгляд:

– Ты хочешь убить меня? Как будто нормальный человек может затолкать в себя здоровую пищу в это время суток!

– Прости, – говорю я, подавляя усмешку. – Я же не знала, что ты только ночью вылезаешь из гроба, чтобы заглянуть на ужин.

Ашер откашлялся, но когда я поворачиваюсь к нему, он уже поднял крышку своего ноутбука так, чтобы скрыть за ней лицо. Я слышу, как он тихо жует. У Ашера, видимо, нет никаких проблем с фруктами.

Прежде чем я успеваю сказать что-то еще, Ной начинает стонать.

– Не. Говорить. Хорошо? – напоминает он мне. Его глаза сузились до щелочек, и под ними вырисовались темные круги, которые я бы расположила на черно-серой цветовой палитре. Он неловко приседает на один из барных стульев у кухонной стойки, а в следующую секунду опускает голову и ложится лбом на столешницу.

Ашер смотрит на меня через крышку ноутбука, приподнимает брови над оправой очков и слегка качает головой, пояснив мне тем самым, чтобы я просто больше не обращала внимания на его брата.

Я киваю и пожимаю плечами. Мой желудок все еще не готов к приему пищи, но из-за того, что Хиллари приложила столько усилий, я встаю и беру один блинчик.

– Здесь воняет корицей, – коротко стонет Ной, а я стараюсь незаметно продолжать жевать. Он ведь не может чувствовать запах этого, не так ли? Я посыпала свой блин всего лишь маленькой щепоткой. К тому же с каких это пор корица воняет?

– Убери это, иначе я блевану.

Ашер издает раздраженный стон, а я быстро запихиваю последний кусочек себе в рот и убираю тарелку в посудомоечную машину.

Стоило мне только сесть, как Ной говорит в столешницу:

– Не могла бы ты сделать мне одолжение и достать мои хлопья с воздушным рисом из шкафа, Айви?

Со вздохом я сползаю со стула, и Ашер захлопывает свой ноутбук.

– Ладно, хватит. Ты можешь переместить свою задницу сам, если ты голоден. Айви тебе не долбаная официантка.

– Все нормально, – быстро говорю я, потому что не хочу провоцировать ссору. – Я в любом случае как раз хотела взять чего-нибудь попить…

– Нет, это не нормально, – грубо говорит Ашер. Я уже держала упаковку в руке, когда его сердитый взгляд настиг меня.