Это небо

По пути на пляж голова забита вопросами, которые хочется задать. Я хочу выяснить о Джемме все. Хочу узнать о ее семье, откуда она родом. Хочу услышать о прошлом, узнать любимый фильм. Хочу узнать, боится ли она темноты или высоты, бесят ли ее соцсети и политические передачи так же, как меня. Хочу спросить о бывшем. Хочу узнать, почему она грызет ногти, как такое возможно, что от нее так восхитительно пахнет.

Но вопросов я не задаю. Держу рот на замке и смотрю на дорогу. Тридцать пять минут мы с Джеммой едем до пляжа в гнетущем неловком молчании. Мы лишь перекидываемся парой слов о группе, чью песню крутят по радио, заезжаем за кофе, куда Джемма бросается так, словно мы три дня ехали по Сахаре и впервые увидели воду.

Не понимаю, что со мной такое. Не скажу, что я монах, давший обет безбрачия и никогда не общавшийся с девушкой. Во времена соревнований девиц было хоть отбавляй. По всему земному шару было одно и то же: мы появлялись на пляже, а они в откровенных купальниках уже ждали, что кто-нибудь из нас их заметит. Предложение простое: одна ночь без обязательств.

В последнее время девушек стало меньше. Нет, они никуда не делись, но, как правило, я их в упор не вижу. Признаюсь, иногда мне надо забыться. Нужно к кому-нибудь прижаться, почувствовать теплые губы, сердцебиение.

Это нормально. Даже хорошо. Но к утру я всегда готов, что девушка уйдет. Ни разу я никого не просил остаться. Я не готовлю завтраков, не пытаюсь поговорить, не прошу номер и не даю лживых обещаний. Я жду, когда она выйдет за дверь, а после того как она уходит, вздыхаю с облегчением.

Сейчас же все иначе. Джемма другая. Звучит избито, но я хочу знать, что творится у нее в голове.

Когда в последний раз меня посещало такое желание? Меня хотя бы раз посещало такое желание?

Я оглядываюсь. Она, наклонив голову, смотрит в окно. Уайт сидит между нами, пускает слюни и пыхтит, будто с недавних пор курит по две пачки в день.

В машине он любит ездить на заднем сиденье, упершись передними лапами в центральную консоль, чтобы все видеть через лобовое стекло. Естественно, стоит мне остановить машину или повернуть, его мотает туда-сюда и он чуть ли не падает. Всякий раз Джемма рассеянно спрашивает, все ли у него хорошо. Я стараюсь не зацикливаться на том, насколько это мило — задавать псу вопросы, будто он вдруг возьмет да ответит.

Даже на пляже мы почти не разговариваем. Джемма молча наблюдает, как я снимаю доску с крыши машины и натягиваю на руки гидрокостюм. Перед тем как направиться к прибою, я большим пальцем показываю на воду, а она понимающе кивает.

Я должен радоваться сегодняшнему дню. Ветер дует справа, крутые волны разбиваются возле пирса и быстро катятся к берегу. Но вместо того чтобы кайфовать, сорок минут я бултыхаюсь в пенистой воде, как профан, который ни черта не умеет. Ничего не получается. Стоит споткнуться на катбэке или ошибиться в простейшем эйре, мне все больше становится не по себе.

Втягивая соленый воздух, я осматриваю воду за брейком на случай, если кто-нибудь решил незаметно ко мне подобраться. Останавливаюсь на минуту и расслабляюсь.

Холодная вода блестит на гидрокостюме, облизывает рейлы доски. Надо сосредоточиться на моменте, но я то и дело возвращаюсь взглядом к берегу, где Джемма съежилась, подогнув под себя ноги. Руками она упирается во влажный песок, а Уайт положил маленькую голову ей на колени.

На миг я задумываюсь, каково это — быть с ней на пляже. Представляю, как под нами хрустит твердый песок, каштановые волосы расплетаются, мы излучаем тепло. Вспоминаю, как утром касался мягкой кожи, вспоминаю выражение ее лица, когда я заправил волос за ухо. В глубине души что-то пробудилось.

Пробую еще несколько раз, но грохнувшись из-за оказавшегося рядом чувака, я решаю, что на сегодня издевательств хватит. Окунаю голову, чувствуя силу воды каждой клеточкой тела, и поднимаю, моргая, машинально устремляя мутные глаза на пляж.

Джемма стоит, выгнув спину; огромный свитер раздувается, как парус, поймавший ветер. Она видит, что я приближаюсь, встает на цыпочки и прикрывает глаза от ветра. Она улыбается.

Сердце ухает.

Я сглатываю кровь, соль и собственную глупость и гребу к берегу.



Глава 7



Лэндон

— Мы играем в молчанку? — шепчет она.

Еще нет десяти утра. Мы с Джеммой едем домой. На пляже я сменил гидрокостюм на брюки-багги и легкую светло-зеленую футболку. Я липкий и мерзкий, в тесном салоне машины она наверняка чувствует, как от меня воняет.

— Нет, я… — перевожу глаза с дороги на нее, — о чем ты?

Она бросает взгляд на заднее сиденье и хмурится.

— С тех пор как Уайт заснул, стало тихо. Ты молчишь. Я как будто помешала твоему утреннему ритуалу. Не стоило падать тебе на хвост, да?

Сжимаю рычаг переключения передач и стискиваю зубы. Молчу я не потому, что нет желания с ней разговаривать. И уж точно не потому, что она помешала моему утреннему ритуалу.

— Нет, я хотел, чтобы ты поехала. Я совсем не против компании.

И это правда.

Она охает, теребя носик на крышке пустого кофейного стакана.

— Хотя тебе, наверное, было скучно.

— Не было, — улыбается она.

Ну и как это понимать?

— Джемма, я не хочу молчать, я…

Я мнусь, прокручивая слова в голове. Все сводится к одному: а что, собственно, я могу рассказать, чтобы Джемма не удрала с воплями? «Я бывший профессиональный серфер, которого два года назад отстранили от турнира за наркотики и потасовки». Да, самое то.

— Я давно этого не делал, и получается погано.

— Давно не разговаривал? — принимает она скептический вид.


— Нет, — говорю я, поворачивая направо. — Давно не рассказывал о своей жизни.

— Может, ты не в курсе, но моя жизнь слишком заунывна, чтобы о ней рассказывать.

Она улыбается, но в голосе улавливается печаль, сжимающая сердце, точно тисками.

— Клаудия говорила о твоем расставании, — произношу я, чувствуя себя придурком.

На щеках проступает легкий румянец, и она прыскает смешком.

— Значит, ты знаешь, что я встречалась с Реном Паркхерстом. Знаешь, что я, как полная идиотка, застукала его с официанткой. Небось, слышал уже, что все можно посмотреть на «Ютубе».

Я откашливаюсь.

— Джемма, этот парень…

— Лэндон, давай обойдемся без речей на тему, что все наладится. Я в порядке. — Она делает длинный успокаивающий вдох. — Скажем так, на куски я не разваливаюсь. Мне не совсем паршиво, но и не очень хорошо.

— Знакомое ощущение, — честно отвечаю я.

— Супер. Так что давай пропустим болтовню о прошлом и поговорим о чем-нибудь другом, пока тишина не свела меня с ума. — Она наклоняет голову к окну и касается указательным пальцем верхней губы. — Что тебя бесит больше всего?

— Хочешь знать, что меня бесит? — выгибаю я брови.

— Почему бы и нет? — Она разворачивается лицом ко мне. — То, что действует человеку на нервы, очень показательно. Если судить по пятничному вечеру, кипятишься ты часто.

Пытаюсь сделать вид, будто фраза меня задела, но актер из меня скверный, да и права она. В этом я преуспел.

— Ну, — настаивает она.

Над зданием поднимается солнце, освещая лобовое стекло и ее лицо. С близкого расстояния я вижу, что ошибся. При свете солнца я замечаю, что глаза у Джеммы не серые, а разноцветные. Голубые и зеленые крапинки пробуждают мысли о небе, истекающем дождем, грозе, колышущихся бездонных водах. Она хлопает тяжелыми черными ресницами, а я подумываю ее поцеловать. Просто притянуть к себе и заткнуть поцелуем на середине фразы. От души удивить.

— Что тебя бесит? Те, кто дышат ртом? Ковыряют в носу? Лопают пузыри из жвачки?

— Обзвонщики, — решаюсь я.

— Обзвонщики? — Она разочарованно качает головой. — И все?

Я смеюсь и пробую еще раз:

— Те, кто мусорят на улице.

— Лучше, — ухмыляется она и тут же отводит глаза.

— Когда пишешь, а карандаши постоянно ломаются.

Она согласно кивает.

— Когда наступаешь на жвачку.

— Молнии, которые заклинивает.

Джемма задумывается.

— Пафосные любители вина.

— Те, кто дают маленькие чаевые.

— Те, кто курят сигары.

— Люди, чья любимая книга «Над пропастью во ржи», — бросаю я.

Она сжимает кулак и вопит:

— Фанаты Холдена Колфилда отравляют мне жизнь.

Меня смешит то, что вид у нее серьезный и вместе с тем глупый.

— Те, кто едут медленно по скоростной полосе, — говорю я.

— Угги летом.

— Люди, которые просят автограф.