Этюд в черных тонах

— Осторожнее, мисс Мак-Кари.

— Но поче?..

В этот миг я повернула шпингалет. Движение мое было резким, потому что механизм как будто заело, и если бы я не отвела лицо, чтобы расслышать голосок мистера Икс, то сейчас я бы вам об этом не рассказывала: язычок шпингалета, вставленный в паз, развернулся ко мне острой вытянутой полоской, похожей на лезвие ножа. Я отскочила назад, обозлившись больше, чем напугавшись.

Несчастные случаи поджидают нас в самых непредвиденных местах.

— Какой идиот приделал сюда эту штуковину?! — закричала я, не помня себя.

— Быть может, тот же самый, кто подумал, что окна в доме для душевнобольных не должны открываться с легкостью, — пояснил голос у меня за спиной. — Хотя инженерное решение, безусловно, не самое лучшее.

Да, это было объяснение. Сумасшедшие порой рассуждают с поразительной ясностью. Я оставила окно приоткрытым, морской воздух меня успокаивал. Мое любимое портсмутское море. Тихий плеск волн долетал из-за деревьев, сумерки были усеяны огнями кораблей. Утренний ливень подарил вечеру свежесть. Как может этот несчастный жить взаперти, отказывая себе в таких удовольствиях?

Я как раз собиралась постелить постель, когда снова услышала голосок за спиной:

— Вы обращаетесь со мной подчеркнуто нелюбезно, мисс Мак-Кари. «Спасибо» — вещь необязательная, однако желательная. Я только что спас вас от Шпингалета-убийцы.

— Спасибо, — отозвалась я ровным голосом, взбивая подушку.

— Ах, я подозреваю, вас расстроили мои сегодняшние наблюдения.

— Ничуть не бывало, сэр. — Я честно пыталась придержать язык, но не смогла. Роберт любил повторять: «У тебя хватает пороху, чтобы говорить, а вот отвечать за свои слова — пороху не хватает». — Они меня не расстроили, потому что вы меня совершенно не знаете… Но… если я не ошибаюсь… или же с вами говорил кто-то, кто меня знает…

— Иными словами, вы хотите, чтобы я объяснил вам, как я это узнал.

— Нет, спасибо, я уже поняла. Вам помогает что-то фронтальное… и френологическое.

Я расслышала вздох.

— Кажется, врачи уже поделились с вами своим неведением. Иногда я чувствую себя так, словно играю в шахматы с противниками, играющими в шашки.

— Я вас не понимаю, сэр…

— Разумеется, не понимаете. На мой интеллект в мире существует несомненный спрос, поэтому я принял решение им торговать. Я предоставлю вам объяснение в обмен на две услуги.

Тихая, но ясная ниточка слов, как и всегда.

— Какие услуги? — подозрительно спросила я.

— Не будет ни открытого окна, ни глазного врача.

Я почти улыбнулась. К счастью, я стояла за креслом. Он не мог меня видеть, даже будь у него глаза на затылке.

— Окно я закрою. А вот глаз нужно осмотреть.

— Вы очень упрямая.

— Мы уже начинаем понимать друг друга. — Я занималась покрывалом, слушая его голос.

— Как вам будет угодно.

Возникла короткая пауза, потом я вновь принялась за постель.

— Я уступила вам половину. Вы тоже могли бы уступить мне половину ваших объяснений.

— Мисс Мак-Кари, половина — это и есть объяснение целиком. Но чтобы вы спокойно спали этой ночью, я скажу: как только вы вошли сюда в первый раз, я услышал, как ваши пальцы теребят платок, а в голосе вашем слышалась легкая хрипотца — так бывает у человека, которого душили, и последствия удушения еще не прошли. Запах рома и дегтя на вашем платье и гораздо более легкий запах хорошего красного вина в ваших волосах. Ужин тет-а-тет. Присутствие третьих лиц исключается попыткой удушения. Интимная обстановка. А если женщина, подобная вам, состоит в близких отношениях с подобным субъектом, это может означать только одно: она слишком низко себя ценит.

— Нет… Все это вот так вывести невозможно… — простонала я.

— Еще раз прошу вас не плакать над ковром. Пожалуйста.

Я вытерла слезы и сошла с ковра.

— Никто не может… узнать все это, просто посмотрев на человека! — не сдавалась я.

— Вам нравится театр? — неожиданно спросил мой головастый пациент.

— Ну конечно, кому же он не нравится? — Вопрос застал меня врасплох.

— Мне.

— Вам не нравится театр?

— Да.


— А при чем тут все, что мы обсуждали?

— Если вы перестанете засыпать меня вопросами, я сумею объяснить.

Я замолчала, борясь с раздражением. Голосок продолжал вещать:

— В театре все сидят и наблюдают за спектаклем. Я делаю то же самое, но мой спектакль — это люди. Ясно, что вы меня не понимаете.

Я действительно его не понимала. Единственное, что я поняла, — это что он догадался обо всех моих несчастьях, просто на меня посмотрев, и от этого я вновь разрыдалась.

— Если это вас утешит, знайте: я тоже не понимаю, почему женщины плачут по всякому поводу, — признал голос из кресла.

Я решила ответить резко:

— Потому что не в наших привычках бить и унижать других, когда мы сердимся, не в наших правилах так вот в лицо выкладывать интимные подробности…

Мистер Икс ничего не ответил. Я воспользовалась паузой, чтобы закрыть окно.

— Доброй ночи, мис… — Обернувшись, я застыла как вкопанная.

Кресло было пусто.

На секунду я подумала, что мой пансионер улетучился, как призрак. Однако он просто лежал на своей кровати, на спине.

— Вы не приняли свой лауданум, — напомнила я, заметив нетронутый стакан.

— Я в нем не нуждаюсь. Беседы с вами обладают снотворным эффектом.

— Спасибо.

По выражению его лица я догадалась, что таково его представление о шутках. Определенно, что-то привело мистера Икс в хорошее настроение.

— Доброй ночи, мисс Мак-Кари. Теперь мне пора спать. Завтра у меня ранний подъем.

Так он и поступил: когда я подошла ближе, мой пансионер ровно дышал с закрытыми глазами. Как будто погасил свет и сразу же вышел из комнаты.

Я тоже вышла, погасив лампу.

Вот только мне в моей каморке никак не удавалось заснуть, несмотря на усталость после суматохи первого дня в Кларендоне. Какой странный человек, думала я, никогда прежде таких не встречала, ни сумасшедших, ни нормальных.

В конце концов, я, наверно, все-таки заснула, потому что театр сновидений заработал со всей яркостью. Я увидела Роберта в кресле с высокой спинкой, а рядом с ним — миссис Мюррей с широкой лучезарной улыбкой.

— Он чего-то дожидается, — раз за разом повторяла старушка.





Конец карьеры Элмера Хатчинса




Финалы некоторых сцен нас изнуряют.

Джером К. Эдвардс. Энциклопедия драматического театра (1865)





Элмер не знает, где он. Откровенно говоря, его это и не беспокоит.

Потому что, где бы он ни находился, тут есть ОНА.

Элмеру хочется плакать, смеяться, выплеснуться в оргазме — в его-то шестьдесят четыре года.

Поначалу он считал, что видит сон. Но нет: эти бедра, эта шелковистая кожа, как у спелого плода, эти упругие мышцы… Она совсем молоденькая, но это лучшее существо женского пола, с которым ему доводилось иметь дело в своей жизни.

Каковых, оговоримся сразу, было не так уж и много. Потому что жизнь Элмера Хатчинса — одна из заранее «предначертанных»: от деревни к северу от Портсмута, которая, возможно, была стерта с лица земли, когда Элмер ее покинул, до самого портсмутского причала. Работы ему всегда хватало. С его почти шестью с половиной футами роста[4], с его плечами, которые не охватишь никаким объятием, с его невероятной силой, он идеально годился в грузчики. При этом Элмер по натуре был парень приветливый, чуть глуповатый и добродушный. Уже в порту его поколачивали ребята намного более хилые и низкорослые — единственно потому, что Элмер не видел причин отвечать ударом на удар и терпеливо сносил любую трепку. Однако нашлись и такие, кто причинил ему гораздо больший вред: познакомили с алкоголем и понуждали к выпивке. Пьяный Элмер вел себя как глупый медведь, и излюбленным развлечением грузчиков стало любоваться, как он покачивается — вроде как танцует, а потом валится навзничь. На этой работе Элмер долго не продержался. «В Святой Марии меня спасли», — говорил он. В приюте ему подобрали новое занятие — или, точнее, разъятие: парню выдавали толстую веревку и он, в компании других бедолаг, своими толстыми пальцами раздергивал ее на волокна — то была вывернутая наизнанку кропотливая работа паука. Потом эти волокна продавались в качестве пакли, а работа сама по себе помогала держать при деле таких, как Элмер, кто и думать ни о чем не мог, кроме темной жидкости в бутылках. Элмер утверждал, что раздергивание веревок спасло ему жизнь, и с тех пор таскал в кармане своих заношенных штанов связку канатных нитей, чтобы никогда не забывать о тех временах. Нитки приносили ему удачу.

А в театре «Милосердие» Элмер открыл в себе еще и талант веселить детей. Его большое тело, его огромная белая борода и густой голосище поначалу пугали ребятню. А потом они хохотали без умолку, когда за этим старым великаном начинали гоняться, когда его колошматили или выгоняли со сцены пинками и палочными ударами, точно громадное улыбающееся пугало. Все происходило примерно так же, как и в порту. Разница состояла в том, что на театре его никто по правде не обижал. И Элмер радовался, видя, как его терзания превращаются в празднество для малышей. Постепенно ему становилось все легче без страшного алкоголя, который только мозги туманит, как он частенько повторял своему юному приятелю, заике Дэнни Уотерсу. «Нету в бутылке ничего хорошего, Дэнни! Погляди, что случилось с Эдвином. Есть и другие способы быть счастливым», — приговаривал он.

И уж конечно, девушка, с которой он сейчас, знает все эти способы.