Этюд в черных тонах
Часть 4 из 61 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Мне не хотелось ему перечить. Я ведь приехала сюда ради него! Но этот левый глаз меня тревожил, медицинский диагноз тут был очевиден: кровоизлияние.
— Он… побаливает? — чуть слышно спросила я.
— Кто?
— Ваш левый глаз… Побаливает? Вот почему вы не хотите, чтобы я открывала шторы?
И тогда он впервые моргнул. Если только это можно назвать морганием. Он занимался этим делом невероятно медленно, точно наслаждаясь темнотой.
— Такой глаз у меня от рождения, мисс Мак-Кари. А теперь задерните шторы.
Так, он знает мое имя, отметила я. Он ничего не упускает, сидя здесь в молчании, словно таинственный темный цветок в горшке.
3
— Безусловно, это любопытный случай. Ой, не самый любопытный из всех, с которыми я сталкивался, но определенно любопытный…
Кабинет доктора Понсонби (который принял меня с официальным приветствием, как только явился в Кларендон-Хаус) был больше, чем кабинет Уидона; доктор также обладал большей мудростью и авторитетом: полки с одинаковыми книжными корешками, череп на столе (на костях черепа проставлены цифры?), окно, выходящее в сад и на стену, — таковы были самые приметные детали кабинета.
Понсонби не сказал ничего утешительного, но ведь он был врач. А врачи не склонны никого утешать.
Сам Понсонби гармонировал с антуражем: тучный, лысый, поглаживающий бородку-эспаньолку, а глаза его смотрели куда угодно, только не на меня. Разговаривал он так, что я все время нервничала, — это вечное «ой» в начале, как будто, произнеся какую-нибудь фразу, Понсонби тотчас вспоминал, что об этом нужно было сказать раньше; или его привычка самого себя поправлять, словно его пугали категоричные утверждения («Интересная подробность — не самая, конечно, интересная, но все же…»), — все это еще больше мешало мне следить за его рассуждениями.
Слушая Понсонби, я поглядывала на свои руки, сложенные на переднике. Чепец мой был такой высокий, что я боялась задеть лампу.
— Вам будет легко… ой, быть может, не легче всего того, чем вы занимались прежде, но… относительно легко… Да, вам будет относительно легко поладить с ним, мисс Мак-Грегор.
— Мак-Кари.
— Ой, простите. — Доктор уже второй раз ошибался в моей фамилии, однако это его как будто не волновало. Доктор выглядел любезным и рассеянным, так что я засомневалась: его любезность — следствие рассеянности или же, сознавая свою рассеянность, Понсонби компенсирует ее любезностью? — В первую очередь вы должны стараться, чтобы у него не возникало жалоб… Уступайте по мере возможности его прихотям. Насчет задернутых штор, например. Нужно принимать во внимание такие пожелания. Я не говорю, что не должно быть исключений, однако… Его семья занимает чрезвычайно высокое положение. Они хорошо оплачивают присмотр за ним и не желают никаких осложнений.
— А почему его зовут «мистер Икс»? У него что, нет фамилии?
— Ой… Полагаю, когда-то она у него была, но никто ее не знает. «Икс» — вот что написано во всех бумагах там, где должна была стоять фамилия, и так его именовали еще в Оксфорде. Семья поступает так, дабы избежать недопустимых истолкований. Я уже вам говорил: это очень почтенное семейство, да… Личность этого человека изъята из всех официальных документов.
— Но должна же остаться какая-то информация о его жизни до пансиона…
— Маловероятно, — ответил Понсонби. — Он проживает в частных пансионах с самого детства.
Сердце мое сжалось, в горле вырос ком. Я задумалась об этом «почтенном» семействе, навсегда изгоняющем своего отпрыска, отбирающем у него даже имя. В Эшертоне я повидала немало трагических случаев, однако жизнь мистера Икс, отринутого людьми, которым надлежало заботиться о нем и любить, наполнила меня состраданием.
Понсонби задал мне какой-то вопрос.
— Простите, доктор?
— Эшертон. Я прочел в ваших бумагах, что вы работали в этом приюте… ой, к несчастью, его больше нет. Под руководством сэра Оуэна Корриджа?
Я кивнула в ответ.
— Ой, это один из величайших психиатров в нашей стране… Безусловно, не величайший, но все же… Вы занимались с ним ментальным театром?
— Нет, доктор, в этих процедурах я не участвовала.
Мой ответ привел Понсонби в замешательство, как будто он собирался двигаться со мной в одну сторону, а я пошла в другую. Но от своей темы он все равно не отказался:
— Мне нравится ментальный театр. В этом деле я достиг кое-каких успехов.
Он бросил взгляд на часы на цепочке — характерный врачебный взгляд, как будто он у всех и каждого готов посчитать пульс. Понсонби ясно давал понять, что наш первый разговор окончен, однако у меня еще оставались вопросы.
— Простите, доктор, но у моего пациен… У моего пансионера кровоизлияние в левом глазу. Его бы следовало показать специалисту, как вам кажется?
Понсонби так наморщил брови, что казалось, будто он совершенно не понимает, о чем я говорю, да и кто я вообще такая.
— Ой, да-да-да…
— В левом глазу.
— Да-да, я понимаю, что вы имеете в виду. Да, вообще-то, да… Так все и было, когда он к нам поступил, около двух месяцев назад.
— Но возможно, он испытывает режущую боль, быть может, из-за этого он и не желает раздвигать…
— Послушайте, мисс… ой… мисс… — Понсонби замахал рукой.
— Мак-Кари.
— Спасибо. Не беспокойтесь по поводу его глаза. Он не просил об осмотре у специалиста.
То, что я услышала, показалось мне невероятным. Да разве здоровье пациента зависит от его собственных прихотей? Я постаралась ответить как можно более смиренным тоном:
— Простите, доктор, но глаз сильно покраснел. Возможно, такое раздражение причиняет боль. А вдруг это поддается простому лечению? Если мы уменьшим жжение, мы поможем нашему пансионеру…
Понсонби ответил не сразу.
— В Портсмут недавно приехал новый врач. Он открыл консультацию в Саутси, но готов и к выездам, чтобы лечить физические недомогания пансионеров… И в первую очередь офтальмологические, если я не ошибаюсь… Ой… Я попрошу мистера Уидона его пригласить, но его отчет должен попасть непосредственно ко мне…
От такого внезапного успеха я невольно улыбнулась:
— Спасибо, доктор.
Я сделала реверанс, но доктор меня пока не отпускал.
— И вот что еще… мисс…
— Мак-Кари.
— Да, именно. — (Я неожиданно начала для него существовать: Понсонби на минуту перестал сверяться с часами, изучать книжные тома, поглаживать бородку и теперь видел меня перед собой — в униформе и чепце.) — Семь лет назад я основал Кларендон-Хаус, мечтая о месте, где джентльмены из лучших семей будут наслаждаться морем, отдыхом и уходом заботливых медсестер… До сих пор мне это удавалось. Однако этот пансионер, он… ой… он весьма… специфический. Ведите себя осмотрительно. — И Понсонби изогнул бровь дугой. — Крайне осмотрительно.
4
Предупреждение доктора взбудоражило меня больше, чем мне бы хотелось. Я не находила себе места, бродила туда-сюда по коридорам Кларендон-Хауса. В чем мне следует быть осмотрительной? Мой подопечный производит впечатление совершенно безобидного человека. В Эшертоне мне доводилось встречать таких пациентов, при виде которых содрогнулся бы и портовый грузчик. Что в этом бедолаге такого необычного, помимо вечного заключения в пансионах?
Мне следовало выяснить, что думают по этому поводу мои товарки.
Поэтому в тот же день я с радостью приняла предложение вступить в привилегированное общество Медсестры-за-Чаем в стенах привилегированного Кларендона.
На самом деле вся деятельность общества заключалась в том, что мы, медсестры Кларендон-Хауса, три раза в неделю собирались пообедать в бывшей кладовке, примыкающей к кухне. То было нечто вроде ритуала: так мне объяснила сестра, подошедшая в полдень, чтобы привлечь меня в это секретное общество. Звалась она Сьюзи Тренч, такая коротышка с гнусавым голосом, зато с прекрасными голубыми глазами. Сьюзи была родом из Госпорта и очень радовалась, что в их маленькое войско вольется еще одна уроженка Портсмута. Она за руку отвела меня из холла на кухню, и по дороге мы успели поболтать. Сьюзи не брала в расчет мнение Гетти Уолтерс и утверждала, что лучший из идущих сейчас спектаклей — это детский мюзикл «Цыгане короля Леонта». Я ничего о нем не слышала, но для одинокой бездетной женщины выбор показался мне странным.
— Но ведь он детский!
— Ну да, а зато… Ох… Энни…
Впоследствии я убедилась, что Сьюзи предоставляет завершение многих фраз воображению своих слушателей. Но это не имело значения: личико ее было очень красноречиво.
— Это скандальная постановка?
Сьюзи предпочла промолчать.
Местом для нашего сборища служила комнатенка без окон, освещенная настольной лампой; на столе уже стояло угощение и чайные приборы. Кухарка миссис Гиллеспи приготовила по случаю собрания нежнейшие кремовые пирожные, чтобы подать их в конце трапезы. Когда мы вошли, все уже сидели на своих местах. Чепцы, блестевшие в полумраке, как льдины, разом повернулись в мою сторону.
Сьюзи представила меня; я уже была знакома со старшей медсестрой Брэддок, здесь же находились высокая неулыбчивая Нелли Уоррингтон и молоденькая красотка (это уж точно) Джейн Уимпол в мешковатой форме, скрывающая лицо под защитой козырька, служащего для того, чтобы не поощрять непристойные мысли мужчин. Чуть в глубине, отделенная от группы пяти избранных, радуясь любой тарелке, которую перед ней ставили, сидела престарелая миссис Мюррей, которая — как поведала мне Сьюзан — когда-то работала еще на отца доктора Понсонби, а потом наш доктор Понсонби в знак большой признательности пригласил ее поселиться в Кларендон-Хаусе. Миссис Мюррей парила в заоблачных высях и подчеркивала свое положение, называя доктора Понсонби только по фамилии: «Понсонби — хороший профессионал и хороший руководитель. С ним нужно только правильно держаться».
Покончив со знакомством, Сьюзи не замедлила оповестить всех, что я еще не смотрела «Цыган короля Леонта». Мне непременно следует сходить, это дело решенное! Медсестры даже напели мне куплетик — тихими мечтательными голосами:
Круши, руби, пали!
Руби, круши, пали!
Вот так живут пираты
Далёко от земли!
— Он… побаливает? — чуть слышно спросила я.
— Кто?
— Ваш левый глаз… Побаливает? Вот почему вы не хотите, чтобы я открывала шторы?
И тогда он впервые моргнул. Если только это можно назвать морганием. Он занимался этим делом невероятно медленно, точно наслаждаясь темнотой.
— Такой глаз у меня от рождения, мисс Мак-Кари. А теперь задерните шторы.
Так, он знает мое имя, отметила я. Он ничего не упускает, сидя здесь в молчании, словно таинственный темный цветок в горшке.
3
— Безусловно, это любопытный случай. Ой, не самый любопытный из всех, с которыми я сталкивался, но определенно любопытный…
Кабинет доктора Понсонби (который принял меня с официальным приветствием, как только явился в Кларендон-Хаус) был больше, чем кабинет Уидона; доктор также обладал большей мудростью и авторитетом: полки с одинаковыми книжными корешками, череп на столе (на костях черепа проставлены цифры?), окно, выходящее в сад и на стену, — таковы были самые приметные детали кабинета.
Понсонби не сказал ничего утешительного, но ведь он был врач. А врачи не склонны никого утешать.
Сам Понсонби гармонировал с антуражем: тучный, лысый, поглаживающий бородку-эспаньолку, а глаза его смотрели куда угодно, только не на меня. Разговаривал он так, что я все время нервничала, — это вечное «ой» в начале, как будто, произнеся какую-нибудь фразу, Понсонби тотчас вспоминал, что об этом нужно было сказать раньше; или его привычка самого себя поправлять, словно его пугали категоричные утверждения («Интересная подробность — не самая, конечно, интересная, но все же…»), — все это еще больше мешало мне следить за его рассуждениями.
Слушая Понсонби, я поглядывала на свои руки, сложенные на переднике. Чепец мой был такой высокий, что я боялась задеть лампу.
— Вам будет легко… ой, быть может, не легче всего того, чем вы занимались прежде, но… относительно легко… Да, вам будет относительно легко поладить с ним, мисс Мак-Грегор.
— Мак-Кари.
— Ой, простите. — Доктор уже второй раз ошибался в моей фамилии, однако это его как будто не волновало. Доктор выглядел любезным и рассеянным, так что я засомневалась: его любезность — следствие рассеянности или же, сознавая свою рассеянность, Понсонби компенсирует ее любезностью? — В первую очередь вы должны стараться, чтобы у него не возникало жалоб… Уступайте по мере возможности его прихотям. Насчет задернутых штор, например. Нужно принимать во внимание такие пожелания. Я не говорю, что не должно быть исключений, однако… Его семья занимает чрезвычайно высокое положение. Они хорошо оплачивают присмотр за ним и не желают никаких осложнений.
— А почему его зовут «мистер Икс»? У него что, нет фамилии?
— Ой… Полагаю, когда-то она у него была, но никто ее не знает. «Икс» — вот что написано во всех бумагах там, где должна была стоять фамилия, и так его именовали еще в Оксфорде. Семья поступает так, дабы избежать недопустимых истолкований. Я уже вам говорил: это очень почтенное семейство, да… Личность этого человека изъята из всех официальных документов.
— Но должна же остаться какая-то информация о его жизни до пансиона…
— Маловероятно, — ответил Понсонби. — Он проживает в частных пансионах с самого детства.
Сердце мое сжалось, в горле вырос ком. Я задумалась об этом «почтенном» семействе, навсегда изгоняющем своего отпрыска, отбирающем у него даже имя. В Эшертоне я повидала немало трагических случаев, однако жизнь мистера Икс, отринутого людьми, которым надлежало заботиться о нем и любить, наполнила меня состраданием.
Понсонби задал мне какой-то вопрос.
— Простите, доктор?
— Эшертон. Я прочел в ваших бумагах, что вы работали в этом приюте… ой, к несчастью, его больше нет. Под руководством сэра Оуэна Корриджа?
Я кивнула в ответ.
— Ой, это один из величайших психиатров в нашей стране… Безусловно, не величайший, но все же… Вы занимались с ним ментальным театром?
— Нет, доктор, в этих процедурах я не участвовала.
Мой ответ привел Понсонби в замешательство, как будто он собирался двигаться со мной в одну сторону, а я пошла в другую. Но от своей темы он все равно не отказался:
— Мне нравится ментальный театр. В этом деле я достиг кое-каких успехов.
Он бросил взгляд на часы на цепочке — характерный врачебный взгляд, как будто он у всех и каждого готов посчитать пульс. Понсонби ясно давал понять, что наш первый разговор окончен, однако у меня еще оставались вопросы.
— Простите, доктор, но у моего пациен… У моего пансионера кровоизлияние в левом глазу. Его бы следовало показать специалисту, как вам кажется?
Понсонби так наморщил брови, что казалось, будто он совершенно не понимает, о чем я говорю, да и кто я вообще такая.
— Ой, да-да-да…
— В левом глазу.
— Да-да, я понимаю, что вы имеете в виду. Да, вообще-то, да… Так все и было, когда он к нам поступил, около двух месяцев назад.
— Но возможно, он испытывает режущую боль, быть может, из-за этого он и не желает раздвигать…
— Послушайте, мисс… ой… мисс… — Понсонби замахал рукой.
— Мак-Кари.
— Спасибо. Не беспокойтесь по поводу его глаза. Он не просил об осмотре у специалиста.
То, что я услышала, показалось мне невероятным. Да разве здоровье пациента зависит от его собственных прихотей? Я постаралась ответить как можно более смиренным тоном:
— Простите, доктор, но глаз сильно покраснел. Возможно, такое раздражение причиняет боль. А вдруг это поддается простому лечению? Если мы уменьшим жжение, мы поможем нашему пансионеру…
Понсонби ответил не сразу.
— В Портсмут недавно приехал новый врач. Он открыл консультацию в Саутси, но готов и к выездам, чтобы лечить физические недомогания пансионеров… И в первую очередь офтальмологические, если я не ошибаюсь… Ой… Я попрошу мистера Уидона его пригласить, но его отчет должен попасть непосредственно ко мне…
От такого внезапного успеха я невольно улыбнулась:
— Спасибо, доктор.
Я сделала реверанс, но доктор меня пока не отпускал.
— И вот что еще… мисс…
— Мак-Кари.
— Да, именно. — (Я неожиданно начала для него существовать: Понсонби на минуту перестал сверяться с часами, изучать книжные тома, поглаживать бородку и теперь видел меня перед собой — в униформе и чепце.) — Семь лет назад я основал Кларендон-Хаус, мечтая о месте, где джентльмены из лучших семей будут наслаждаться морем, отдыхом и уходом заботливых медсестер… До сих пор мне это удавалось. Однако этот пансионер, он… ой… он весьма… специфический. Ведите себя осмотрительно. — И Понсонби изогнул бровь дугой. — Крайне осмотрительно.
4
Предупреждение доктора взбудоражило меня больше, чем мне бы хотелось. Я не находила себе места, бродила туда-сюда по коридорам Кларендон-Хауса. В чем мне следует быть осмотрительной? Мой подопечный производит впечатление совершенно безобидного человека. В Эшертоне мне доводилось встречать таких пациентов, при виде которых содрогнулся бы и портовый грузчик. Что в этом бедолаге такого необычного, помимо вечного заключения в пансионах?
Мне следовало выяснить, что думают по этому поводу мои товарки.
Поэтому в тот же день я с радостью приняла предложение вступить в привилегированное общество Медсестры-за-Чаем в стенах привилегированного Кларендона.
На самом деле вся деятельность общества заключалась в том, что мы, медсестры Кларендон-Хауса, три раза в неделю собирались пообедать в бывшей кладовке, примыкающей к кухне. То было нечто вроде ритуала: так мне объяснила сестра, подошедшая в полдень, чтобы привлечь меня в это секретное общество. Звалась она Сьюзи Тренч, такая коротышка с гнусавым голосом, зато с прекрасными голубыми глазами. Сьюзи была родом из Госпорта и очень радовалась, что в их маленькое войско вольется еще одна уроженка Портсмута. Она за руку отвела меня из холла на кухню, и по дороге мы успели поболтать. Сьюзи не брала в расчет мнение Гетти Уолтерс и утверждала, что лучший из идущих сейчас спектаклей — это детский мюзикл «Цыгане короля Леонта». Я ничего о нем не слышала, но для одинокой бездетной женщины выбор показался мне странным.
— Но ведь он детский!
— Ну да, а зато… Ох… Энни…
Впоследствии я убедилась, что Сьюзи предоставляет завершение многих фраз воображению своих слушателей. Но это не имело значения: личико ее было очень красноречиво.
— Это скандальная постановка?
Сьюзи предпочла промолчать.
Местом для нашего сборища служила комнатенка без окон, освещенная настольной лампой; на столе уже стояло угощение и чайные приборы. Кухарка миссис Гиллеспи приготовила по случаю собрания нежнейшие кремовые пирожные, чтобы подать их в конце трапезы. Когда мы вошли, все уже сидели на своих местах. Чепцы, блестевшие в полумраке, как льдины, разом повернулись в мою сторону.
Сьюзи представила меня; я уже была знакома со старшей медсестрой Брэддок, здесь же находились высокая неулыбчивая Нелли Уоррингтон и молоденькая красотка (это уж точно) Джейн Уимпол в мешковатой форме, скрывающая лицо под защитой козырька, служащего для того, чтобы не поощрять непристойные мысли мужчин. Чуть в глубине, отделенная от группы пяти избранных, радуясь любой тарелке, которую перед ней ставили, сидела престарелая миссис Мюррей, которая — как поведала мне Сьюзан — когда-то работала еще на отца доктора Понсонби, а потом наш доктор Понсонби в знак большой признательности пригласил ее поселиться в Кларендон-Хаусе. Миссис Мюррей парила в заоблачных высях и подчеркивала свое положение, называя доктора Понсонби только по фамилии: «Понсонби — хороший профессионал и хороший руководитель. С ним нужно только правильно держаться».
Покончив со знакомством, Сьюзи не замедлила оповестить всех, что я еще не смотрела «Цыган короля Леонта». Мне непременно следует сходить, это дело решенное! Медсестры даже напели мне куплетик — тихими мечтательными голосами:
Круши, руби, пали!
Руби, круши, пали!
Вот так живут пираты
Далёко от земли!