Этюд в черных тонах

— Спасибо, Дэнни, ты сильно помог, кхе… Мисс Мак-Кари, будьте так добры опустошить вазу и передать Дэнни Уотерсу содержимое: там найдется печенье и деньги… кхе… Буду ждать вас через два дня, если появится новый труп.

Когда я закрыла окно, уже темнело. Возможно, дело было в том, что я зажгла вечернюю лампу, но только лицо мистера Икс показалось мне восковой маской.





9




Я попросила у него прощения за крик. Мистер Икс покачал головой:

— Не беспокойтесь, мисс Мак-Кари, это вполне объяснимо, учитывая вашу избыточную эмоциональность. — Он снова кашлянул.

— Вы себя плохо чувствуете?

— Нет. Кхе. Такое со мной случается, когда я решаю сложную задачу…

— Вы простужаетесь, когда думаете?

— Да нет же, наоборот! Вы всегда понимаете меня превратно! Я простужаюсь, когда временно прекращаю думать. После решения запутанной задачи, над которой размышлял денно и нощно. Напряжение покидает мое тело, и от этого я становлюсь слабым и беззащитным перед любой напастью.

— Так вы что-то разгадали?

— Как видите, так оно и есть. А теперь вы позволите мне еще немного покашлять? Спасибо.

Я чувствовала себя виноватой за совершенно необязательную грубость. Я кричала на мистера Икс как на человеческое существо, но, вообще-то, это было столь же несправедливо и жестоко, как и его поведение, показавшееся мне ужасным. Не важно, выше он или ниже других людей, но определенно существо, вечно сидящее в кресле, сделано не из тех материалов, которые обыкновенно используются при сотворении ему подобных. Разве не об этом говорила миссис Мюррей, когда впервые его увидела? Как она была права!

Он был особенный. Маленький. Большеголовый. Особенный.

— Мне жаль, что я на вас кричала, — повторила я.

— Я знаю. Кхе-кхе.

Такой ответ оставил меня в одиночестве. Я смотрела в только что закрытое мною окно, через которое выскочил наш маленький артист. Вдалеке — потемневшее море. Несколько лодок на линии горизонта. Все красиво, и все безобразно.

Столько лет жизни, подумалось мне, столько лет, чтобы наконец осознать, что мой благоразумный младший брат был совершенно прав, что все данные нам шансы остались в прошлом и нам остается только радоваться хорошему или плохому урожаю, который выпал на нашу долю, поскольку нового сева у нас уже не будет. Вот она определенность, вот она ясность — такая же прочная, как море. Я неожиданно поняла: Роберт — это моя жизнь, плохая или хорошая, моя жизнь — это его якорь, а не тот другой подарок, это призрачное имя, этот мираж, видение господина в кресле. И ничто не позволит отказаться от этой жизни или заменить на другую. Я позволила Роберту войти в мою жизнь — вот в чем коренилась ошибка: в выборе, — точно так же, как мой брат Эндрю, захлопнул дверь перед носом у возможности стать актером. А теперь мы подводим итог. И с этим… — так было записано от начала веков — с этим нам придется жить. Потому что мы не можем рассчитывать на лучшее, зато мы всегда — всегда — можем рассчитывать на худшее.

— И все-таки вы можете измениться.

— Нет, не верю, — отозвалась я.

Только в этот момент я заметила, что разговариваю не сама с собой.

Я обернулась к мистеру Икс.

— Если вы не верите, то и не сможете.

После этих слов мой пансионер вновь отдался кашлю.

Я не спросила, откуда он узнал. Таких вопросов я давно ему не задавала. А вот этот невесть откуда взявшийся кашель меня тревожил.

— Позвольте проверить. Может быть, у вас лихорадка.

Я приложила руку к его огромному лбу, но жара не почувствовала. Я вынула из кармана передника часики на цепочке и взялась за его маленькое запястье. Поначалу мой указательный палец блуждал впустую, точно новый гость, осторожно обходящий незнакомый для него дом, но в конце концов я нащупала нечто, слабо пульсирующее под подушечкой пальца. Меня клевала нежная птичка жизни. Прямо в подушечку пальца. Мне осталось только подождать пятнадцать секунд и помножить результат на четыре. Пульсация была сильная.

— Вы хотите пить?

— Вы примете верное решение.

— Простите?..

Двухцветные глаза на меня не смотрели. Семьдесят восемь.

— Мисс Мак-Кари, проблема в том, что вы всю жизнь руководствовались мнениями других людей.

Семьдесят два.

— Но… позвольте мне вам сказать… я не вижу, что могло бы вам помешать встретить человека, который любит вас по-настоящему, как вы того заслуживаете, потому что вы прекрасны…

Семьдесят пять. Восемьдесят.


— …прекрасны и отважны, хотя и несчастливы… — теперь он смотрел на меня и красным, и голубым, — …но только лишь потому, что вы не захотели быть счастливой, мисс Мак-Кари.

Восемьдесят пять. Только тогда я в смятении осознала, что пульс, который я отсчитывала подушечкой пальца, — это мой собственный пульс. Из-за этого упрямого молоточка я почти не чувствовала пульса мистера Икс, который был как подземный ручеек — тишайший, почти отсутствующий.

В этом мужчине как будто не было жизни, быть может, оттого, что он делился ею с теми, кто находился рядом с ним.

Я оставила его маленькую ручку висеть в воздухе, я не знала, что сказать.

— Ни о чем не волнуйтесь, — сказал мистер Икс и отвел взгляд. — Моя простуда — это не простуда, а физическое следствие обнаружения истины, как и всегда дорогостоящей, но ведь истина заслуживает легкого недомогания, а что касается моих слов — они составляют часть этой истины, потому что я, кажется, уже упоминал, что загадка мертвых нищих затрагивает нас всех, и вас в неменьшей степени. Посему, мисс Мак-Кари, не делайте поспешных выводов, ведь вы, будучи женщиной, определенно вообразили себя участницей романтической сцены и теперь жаждете какого-то завершения… Однако, назвав вас прекрасной и отважной, я всего лишь обозначил самые очевидные вещи.

Он наконец замолчал, напоследок снова уступив позывам своей трахеи. Я ничего не поняла, я просто застыла как дурочка с часами в руке — они работали вхолостую, поскольку, хотя часы об этом и не знали, времени больше не существовало. Но о таких вещах часы, как обычно, узнают последними.

Прекрасная.

— Я… я принесу вам… мятную настойку, мистер Икс, — произнесла я.

— Холмс, кхе, — поправил он.

Выходя из комнаты, я снова услышала его голос:

— Будьте осторожны в театре… кхе… Там вам угрожает опасность.

Больше он ничего не сказал. Когда я вернулась с настойкой, он играл на скрипке.





Неизбежное преступление




1




На следующее утро я прибежала к Нелли Уоррингтон. Нелли была самым подходящим человеком, чтобы подменить меня вечером, и обладала достаточным опытом, чтобы противостоять причудам мистера Икс. Я, кажется, уже упоминала, что Нелли высока, худощава и очень серьезна, для меня она была как мост между каменной стеной мисс Брэддок и жизнерадостностью Сьюзи и Джейн. Нелли была женщина уравновешенная, она прошла подготовку в великой Королевской больнице нашего Портсмута и умела исцелять как физические, так и умственные недуги. Нелли Уоррингтон ответила мне предсказуемо: она охотно готова меня подменить, но что касается выбора спектакля и общества доктора Дойла, не принадлежащего к персоналу Кларендона, — об этом мне следует договариваться со старшей сестрой. В это время Брэддок была занята, поэтому я оставила ей записку и перед началом трудового дня вернулась к себе в комнату. Там я достала из передника письмо Роберту и разорвала на мелкие клочки. Потом взяла чистый лист бумаги.



Дорогой Роберт.

Мне потребуется несколько дней, чтобы уладить все мои дела. Совсем немного, до конца недели или чуть больше… Я уверена, ты меня поймешь…



Я остановилась. Перечитала написанное, порвала и добавила обрывки к первой кучке — они осыпались, как хлопья грязного снега. Бумажки лежали пирамидкой на табурете, выполнявшем в моей комнате роль ночного столика, там же лежал и камень с якорем. Подбородка у меня совсем мало — об этом я писала, — но я вздернула его как могла высоко и сжала зубы. Третий лист:



Роберт.

Мне необходимо все обдумать. Для меня это очень важное решение, и мне нужно быть уверенной. Если ты не можешь меня подождать, возвращайся в Лондон.



Это письмо получилось лучше. Более решительное. Я перечитала и добавила:



А если ты считаешь, что мой удел — беспрекословное повиновение, тогда я должна сказать тебе, с великим сожалением, что наши отношения.

Я со храню в своей памяти счастливые моменты. Спасибо за всё.

Энни



Я надолго задержалась взглядом на пустом пространстве после «отношений». Пустое пространство, а потом чернильная точка — как будто я собралась подписывать смертный приговор. Или окончательный контракт с моим новым будущим. И тогда я поднесла перо к бумаге и вписала последнее слово. Именно так. Теперь верно. Теперь все закончится. Почему вообще что-то кончается? А ведь кончается всё. Мы рождаемся, считая себя бессмертными, а потом на́ тебе. Поверху любой — и большой и маленькой — коробки написано «конец». Роберт Милгрю кое-что мне дал — оплеухи и счастье, в каждый момент по-разному, — но теперь, как бы то ни было, его колодец обмелел. Когда это случилось? Когда он кинул в меня ту бутылку? Или когда начал меня душить? Или в Портсмуте, два дня назад, когда заставлял меня бросить работу? Я не знала, и это не имело значения. События проходят, и когда они проходят, то падают в мешок снов. Там они и остаются, а нам, когда мы заглядываем внутрь мешка, лучше видеть только счастливые моменты.

Когда я убирала письмо в карман передника, в дверь постучали. Ко мне заглянули широко распахнутые глаза Сьюзи Тренч. И раздался ее голос, еще более пронзительный, чем обычно: