Этюд в черных тонах

Мистер Икс, скорее, выглядел расстроенным, быть может, оттого, что я подарила бедным ангелочкам коробки с печеньем «Мерривезер». Он ответил невыразительным тоном, как будто размышляя о своем:

— Дорогой доктор, в этом деле не хватает одной детали.

— Одной детали? Какой же?

— Детали такого рода, которая, будучи вставлена в подходящее колечко, превращает его в драгоценность.

Врач слушал внимательно, а потом я услышала неожиданные звуки: Дойл хихикал.

Он залился краской, как будто бы застигнутый на месте преступления:

— Прошу прощения, мистер Икс, но когда вы вот так говорите… Я весь вечер над этим размышляю… Когда вы говорите… — Он замолчал и махнул рукой. — Не имеет значения, сущая мелочь.

— Тем не менее, доктор, расскажите: я обожаю мелочи.

— Ну хорошо: когда вы так говорите… вы напоминаете мне… одного персонажа, которого я выдумал… Понимаю, это звучит нелепо… — Дойл покраснел и одернул на себе пиджак. — Он частный детектив. Я успел написать о нем всего пару страниц, но представляю его совершенно ясно. А вы иногда так на него похожи! Пути судьбы весьма причудливы…

Слова Дойла ничуть не порадовали мистера Икс.

— Доктор Дойл, вы же знаете: реальность всегда превосходит выдумку.

— Ну разумеется, друг мой, черновой набросок моего персонажа — это всего лишь дымка. А вы здесь, во всей полноте бытия: вы не плод воображения и не театр. Вы — это вы.

Мы обменялись уверениями в «очень приятно», Дойл прописал пациенту глазные капли («воспаление» лишь «поверхностное», определил он, а потом уточнил: «конъюнктивальное», не «роговичное»), а потом я проводила его в кабинет Понсонби, чтобы офтальмолог представил директору полный и приватный отчет. Их встреча продлилась недолго. Когда мы с Дойлом вышли из Кларендон-Хауса, была уже ночь, из-за ветра мне приходилось придерживать чепец, а доктору — шляпу. Он до сих пор пребывал в восторженном состоянии и улыбался счастливой улыбкой большого ребенка:

— Исключительный пациент! Какой светлый разум! Да что я говорю — он гений… «Этюд в багровых тонах» и «Этюд в черных тонах»! — Дойл рассмеялся. — Я прежде не встречал подобных людей. Его способность к постижению… Возможно, это редкая церебральная аномалия. Его следовало бы показать специалистам!

Я позволила доктору еще немного поразглагольствовать на тему науки. Однако из головы у меня не шла еще одна подробность. Ловя его взгляд, я раздумывала: что, если спросить его прямо, без экивоков? Я ведь только на такие разговоры и гожусь. Я не умею притворяться, как вроде бы требуется от представительниц моего пола — притворяться и хитрить; лгу я очень неумело, а прикидываюсь и того хуже, хотя в Лондоне ни одна женщина не способна дожить до моих лет, хотя бы немного не поупражнявшись в обоих искусствах. В итоге я решила сочетать прямоту с вежливостью:

— Доктор, вам больше нечего добавить?

— О чем?

— О моем пансионере. Меня интересует любое ваше суждение. Я его личная медсестра.

Дойл отчетливо охнул и надолго впал в задумчивость — так надолго, что мимо калитки успел проехать неторопливый экипаж (извозчик и лошадь зевали в унисон). И вот что я еще заметила со всей очевидностью: Дойл тоже не умел притворяться. Он поминутно шевелил губами и выгибал брови, желая показать, что пытается вспомнить, однако по лицу его было понятно: он знает, что я имею в виду.

Все мужчины, в общем-то, считают женщин дурочками, но молодые мужчины, помимо этого, сами себя считают очень умными.

— Нет, я ничего не могу припомнить. Просто заботьтесь о нем, мисс Мак-Кари. Этот человек — чистое золото.

Я смотрела, как доктор уходит по проспекту, все еще придерживая шляпу, в другой руке неся чемоданчик.

Мисс Мак-Кари не должна знать эту тайну.

Я передумала тысячу дум, стоя у калитки, а потом еще и у себя в комнате, но не сумела даже предположить, к чему могли относиться эти слова. А еще я не знала — огорчаться мне или радоваться моему незнанию.





6




Мистер Икс внушал мне странные чувства. Порой я задавалась вопросом: только ли мне, или же подобное случилось бы с каждым более-менее адекватным человеком? Как бы мне хотелось, чтобы вы, читающие эти строки, познакомились с ним и поделились вашими впечатлениями! Допустим, мозг мистера Икс — это клубок непостижимых рассуждений сверхъестественной сложности, но что насчет его поступков? Мой пятилетний племянник мог бы вести себя точно так же. Жалобы, постоянные упреки и требования, комичная боязнь опозданий и самых ничтожных звуков, пунктуальность в приеме пищи… У какой медсестры временами не возникает ощущения, что собственные дети ей не нужны, она и так чувствует себя матерью капризных деток! С мистером Икс я чувствовала себя матерью пятерых.

Потянулись часы невидимой немой скрипки.

Выписанные Дойлом глазные капли появились раньше самого Дойла. Уже на следующий день я влила в красный самоцвет первую порцию. Мистер Икс совсем утратил волю к сопротивлению, он словно приносил себя в жертву. Распятый на своем кресле, он кротко смотрел на пипетку:

— Убивайте меня, мисс Мак-Кари, делайте со мной что хотите.

— Пока что, сэр, я отправлю вам эти капельки в глаз. Умоляю вас не моргать.

И жемчужина растворилась в этом кровавом царстве.

— Мне нет никакого дела до ваших проклятых капель, мисс Мак-Кари.

ПЛИМП, следующая.

— Они избавят вас от жжения, сэр.


Вот так, самым невинным тоном, чтобы он понял: меня так просто не проведешь. Есть ли жжение, нет ли жжения — теперь ему придется терпеть эти капли.

Я поймала кончиком марли убегающую слезинку и задумалась, существует ли другой способ заставить этого человека плакать. Быть может, луковица?

Мистер Икс тем временем рассуждал вслух:

— Я до сих пор в замешательстве… Семь, три… ошибки быть не может — это говорит мне интуиция, а интуиция никогда не ошибается, ведь ошибочная интуиция — это вовсе не интуиция, а скрытая логическая ошибка…

— Ну разумеется. — Я протирала ему глаза и слушала вполуха.

— Естественная спонтанная интуиция никогда не ошибается, мисс Мак-Кари, поскольку она происходит из мира, где люди еще не умели складывать два и два, но уже любили, верили в богов и имели видения, поэтому мне необходимо знать, что видел этот человек на пляже и почему это Дойла все нет и нет…

У меня возникло искушение ответить, что Дойл, вообще-то, нормальный человек и у него полно других дел помимо визитов в частный сумасшедший дом, но я героически промолчала — так же, как и он переносил глазные капли.

— Ну а эти эгоистичные зародыши, которых вы отблагодарили совершенно незаслуженно, — чем их теперь завлекать? Пусть Джимми купит еще «Мерривезера». Это срочно, потому что через три дня пройдет ровно семь дней. И три раны. Необычное число. О нем упоминает только «Портсмут ай», он вообще приводит больше полезной информации, однако…

Вот тут я насторожилась. Внимание.

Когда этот человек читает газеты? Я ни разу не видела в его комнате ни одного выпуска. И где это я слышала, что «„Портсмут ай“ приводит больше полезной информации»? Так говорил Дойл? Нет. Это ведь слова…





7




Общество Медсестры-за-Чаем, Сьюзан Тренч рассуждает о преступлениях:

— А если вы желаете знать все, то «Портсмут ай» приводит больше полезной информации.





8




Я обошла кресло, чтобы пристально вглядеться в его лицо.

Невозмутимый, как и — почти — всегда. Может быть, он сейчас улыбается, не раздвигая губ?

— Мисс Мак-Кари, я делаю признание, не дожидаясь вашего вопроса: да, я отправляю Джимми Пиггота подслушивать за собранием, которые вы именуете Медсестры-за-Чаем.

— Боже мой. — Я отказывалась в это верить. — И с каких же пор?

— Уже давно. Только, пожалуйста, воздержитесь от ошибочных выводов. — (Именно такие выводы и роились в моей голове: Джимми, в потемках, спрятавший лицо под чепцом.) — Во всем виновата миссис Гиллеспи.

— Наша кухарка?

— А разве вы знаете другую миссис Гиллеспи? Ну конечно же кухарка: она выпекает замечательные пирожки, и Джимми не стоило большого труда подкупить ее, чтобы миссис Гиллеспи готовила еще немножко и на его долю. Она оставляет пирожки на тарелке, Джимми проходит на кухню, а дальше уже все зависит от чуткости его слуха и тонкости двери, ведущей в бывшую кладовую. Добавлю к этому, что вы осведомлены гораздо лучше газет.

Я покраснела. Я горела как щепка. Клянусь вам, до сих пор я никогда так сильно на него не злилась. Язык перестал мне повиноваться. Он как будто отворил мою дверь, когда я принимала ванну. Это так… неприлично.

— Вы шпионите… за нашими… собраниями?

— Я только собираю сплетни о ваших сплетнях, мисс Мак-Кари, — как говорится, вор у вора дубинку украл. Газеты, которые пересказывает для меня Джимми, не дают такой полноты.

— Вы!.. Вы!.. Подлец!

— Нет, просто интересуюсь всяческими подлостями.

— Вы… сумасшедший!

Вот наконец я это сказала. Как я могла это сказать? Не знаю. Это была не я. Я никогда такого не говорила, никогда в жизни — даже людям в здравом рассудке. Мне стало стыдно. Его же мои слова как будто и не задели: на губах его появилась легкая улыбка.

— Скажите лучше что-нибудь, чего я сам не знаю, мисс Мак-Кари.

— Простите меня.

— Это мне следовало бы просить прощения, я понимаю, вы рассердились на мое недостойное шпионство, но ведь мне нужно знать, знать…