Эти спутанные узы

Бросив последний взгляд на охранника, я иду к лестнице. Я кутаюсь в свои тени, плотно, чтобы никто из проходящих мимо посетителей меня не видел. Когда темнота касается моих измотанных нервов, мои веки тяжелеют, тело мое молит об отдыхе, но я сижу в тишине и жду. Я жду, пока, наконец, орк не появляется на лестнице и не поднимается наверх.

При свете свечей легко держаться в тени, а тяжелое дыхание орка заглушает любой звук моих собственных шагов. Он поднимается на второй этаж и направляется к двери через две от моей. Когда он открывает ее, я вижу, что она ведёт в коридор, а не в комнату.

Идеально.

Как только за ним закрывается дверь, я иду в свою комнату. Она маленькая, там темно и затхло, но там есть кровать и я вижу обещанные одежду и ведро с теплой водой. Я осушаю свой стакан, наполняю его мыльной водой и возвращаюсь в коридор. Я ставлю стакан прямо перед дверью орка, чтобы он опрокинулся, когда дверь откроется. Хотела бы я устроить более сложную ловушку с помощью своей магии, но я слишком неопытна и уверена, что не смогу удержать ее, пока буду спать.

Я измучена и нетерпелива, мои инстинкты находятся в состоянии боевой готовности. Отчасти мне хочется заснуть и никогда больше не просыпаться, отчасти – прямо сейчас отправиться спасать Неблагих детей. Но у меня нет ни малейшего представления, где они и что меня там ждет. К тому же мне отчаянно нужно поспать.

Я возвращаюсь в свою комнату, снимаю грязную ночную рубашку и тру кожу, пока ее не начинает покалывать.

Продолжая мыться, я смотрю на висящий у меня между грудей изумруд. Себастьян преподнес его мне на нашу церемонию заключения уз. Тогда я решила, что это такой продуманный подарок – украшение в тон платью, которое для меня сшила сестра, – но теперь это холодное напоминание о его предательстве. Меня так и подмывает сорвать камень с шеи и выбросить в мусорное ведро, но я подавляю этот порыв. У меня нет денег, и в будущем мне может понадобиться что-нибудь, что можно будет продать.

Я провожу мочалкой по груди, пропуская участок кожи прямо над сердцем – татуировку с руной, знак того, что я всю жизнь буду суженой Себастьяна.

В последний раз я мылась всего сутки назад, но мне кажется, что с тех пор, как я готовилась к встрече с Себастьяном и нашей церемонии заключения уз, прошла целая жизнь. Тогда я была полна радостного предвкушения; теперь же я чувствую только жгучую боль предательства, постоянный плеск его эмоций, которые угрожают накрыть меня, как волны на разрушающейся дамбе.

«Я люблю тебя. Ты нужна мне. Прости меня».

Но прощение кажется таким же далеким и невозможным, как возвращение к моей жизни в мире людей. Став моим суженым, Себастьян лишил меня остатков способности доверять другим. Он заставил меня поверить, что хотел заключить узы, потому что любит меня. Я связала свою душу с его душой, чтобы он мог защитить меня от тех, кто хотел лишить меня жизни и украсть корону. И он позволил мне это сделать. Позволил заключить с ним узы, уговорил меня, скармливал тщательно отобранные кусочки правды в сочетании с аккуратной, соблазнительной ложью. Он забрал мои узы, хотя знал, что проклятие и его Неблагая кровь убьют меня, что мне придется принять зелье и стать фейри, чтобы выжить.

И все это он делал ради власти. Ради той самой короны, из-за которой он осуждал Финна и Мордеуса.

Себастьян ничем не лучше остальных, и теперь я его суженая. И буду ей вечно. Всю мою бессмертную жизнь. Я чувствую его, как будто он часть меня.

Я закрываюсь от всего. От его чувств. От моих.

Это чересчур. Слишком тяжелое бремя. Но при этом слишком легкое. Где-то там есть лагеря, настоящие, в которых детей запирают и накачивают наркотиками, чтобы королева могла достичь своих гнусных целей. Они – ни в чем не повинные дети, которые могут контролировать ситуацию не больше, чем могла я, когда подписывала контракт с мадам Ви, чтобы мы с Джас не оказались на улице.

Когда я узнала о лагерях, мне стало плохо. Финн рассказывал мне, что когда стражники золотой королевы ловили фейри теней на своих территориях, она отнимала детей у их родителей и помещала их в лагеря. Там она промывала им мозги – учила их, что Благие лучше, достойнее, и что Неблагие должны служить им.

Я нутром чувствовала, что эти лагеря – признак того, что золотым фейри нельзя доверять, но позволила Себастьяну успокоить меня сладкими речами и поверила, что он «выступает против» лагерей. Больше я не дам себя одурачить. Я не буду опускаться до уровня Себастьяна и зацикливаться на своих собственных проблемах, когда действительно способна помочь. Я не буду такой, как он, не стану закрывать глаза на злодеяния его матери. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь этим детям – хотя бы потому, что это нарушит планы Себастьяна и его матери.

Я застряла здесь. Я фейри. Но я не бессильна, и я никогда не буду такой, как они.

Я смертельно устала, и поэтому мне легко отгородиться от накрывающего меня потока мыслей. Я хочу уснуть вот так, чистая, на чистых простынях, но я заставляю себя надеть новую одежду. Я не хочу терять время на то, чтобы одеться, когда сработает ловушка. Мне нужно быть готовой к отъезду.

Я забираюсь в постель и засыпаю, едва моя голова касается подушки.





* * *


Мне снится темнота. Снится уютное одеяло сверкающих звезд. Снится голос Финна позади меня.

«Абриелла, каждая звезда на этом небе сияет для тебя»[1].

Трепет в моей груди превращается в хлопанье крыльев, и я лечу, парю в темном ночном небе. Мою ладонь сжимает крошечная ручка. Я даже не удивляюсь, когда оглядываюсь и вижу серебристые глаза Ларк и ее широкую улыбку. Племянница Финна и раньше приходила ко мне во сне, обычно чтобы о чем-нибудь меня предупредить или поделиться каким-то загадочным пророчеством. А сейчас я впервые понимаю, что это не сократит дни ее жизни. Проклятие золотой королевы было снято в тот момент, когда ее сын получил корону Неблагого двора. Теперь фейри теней могут использовать свои силы, не жертвуя своим бессмертием.

Что ж, предательство Себастьяна принесло хоть какую-то пользу.

Серебряная паутина на лбу Ларк светится, когда мы летим по усыпанному звездами ночному небу. Но затем мы внезапно снижаемся, и мирное ночное небо исчезает. Мы находимся в каком-то лазарете. Вдоль стен выстроились ряды кроватей, на которых лежат спящие дети.

– Они кажутся такими безмятежными, – шепчу я.

Ларк кривит губы, размышляя.

– В смерти и правда есть определенная безмятежность. Но за ней последует смута – если ты это позволишь.

Я качаю головой:

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Дар Ларк – видеть будущее, но она никогда не показывала мне такого точного изображения, как это.

– Они ищут тебя, – говорит она, ее глаза блестят. – Тебе нужно вернуться домой. Ради детей. Ради двора.

Я качаю головой:

– У меня нет дома.


Единственный человек, которому на меня не плевать, это моя сестра, но она находится в королевстве, куда мне, фейри, вход теперь закрыт.

– Корона у Себастьяна. Мне очень жаль.

Она прижимает крошечный пальчик к моим губам и смотрит в темную ночь, на что-то у меня за спиной.

– Слушай.

Издалека, из другого мира, доносится эхо крика.

– Пора.





Глава 2




Я слышу, как в коридоре кто-то кричит, вздрагиваю и просыпаюсь. Открывать глаза не хочется, тело ещё не слушается после сна. Я тянусь к Себастьяну, желая прижаться к его тёплому боку. Мне нужно, чтобы он утешил меня – утешал так долго, как это только возможно. Уже совсем скоро мне нужно будет вылезти из-под одеяла и… я резко сажусь на кровати.

В коридоре кто-то громко зовет горничную и что-то кричит про некомпетентность.

Через крошечное окошко в комнату проникает лунный свет. Все вокруг залито его серебристым сиянием. Он зовет меня, и если я закрою глаза, он снова усыпит меня своей песней.

Голова идёт кругом, мысли путаются, – а потом, резко, я все вспоминаю. Я не в Золотом дворце с мужчиной, которого люблю; я в захудалой гостинице в дне езды на восток. Я не сплю рядом с Себастьяном, а убегаю от него.

Я спрыгиваю с кровати, хватаю свою сумку, перекидываю ее через плечо и тихонько открываю дверь.

В коридоре орк с недовольным кряхтеньем возится со своими мокрыми штанами, свирепо глядя на опрокинутый стакан и лужу воды на полу.

Моя грубая ловушка сработала.

Опустив голову, чтобы скрыть улыбку, я поворачиваюсь к лестнице и иду в конюшни. На улице темно: звёзд на небе не видно, а луна спряталась за плотными облаками. В воздухе пахнет дождем. Я проспала грозу, или она только надвигается?

Услышав, что я подхожу, моя лошадь ржёт в знак приветствия. Я глажу ее по носу и воркую ей на ухо. Краем глаза поглядывая на дверь таверны, я накидываю на свою кобылку седло и вожусь с ремнями.

Когда дверь открывается и орк неуклюже топает в сторону конюшни, я опускаю голову. Я не хочу, чтобы он меня заметил. Орк забирает свою массивного коня, вскакивает на него, толкает в бока и скачет в ночь.

Незаметно подсмотрев, куда он поехал, я заставляю себя досчитать до тридцати, забираюсь на свою лошадь и еду к дороге. Отъехав подальше от конюшни, я закутываю себя и свою кобылку в тени, скрывая нас от взгляда любого, кто мог бы приехать мимо.

Мышцы сводит судорогой – напоминание о том, что вчера я слишком много времени провела в седле. Мне удалось поспать всего несколько часов; этого явно было недостаточно, чтобы восстановить силы, но должно хватить, чтобы продержаться на ногах. Вытирая слезящиеся, усталые глаза, я игнорирую боль, которая распространяется от моих бедер, вверх по позвоночнику и рукам.

Когда мы выезжаем на заросшую травой тропинку, орк поднимает фонарь, чтобы осветить себе дорогу. Я держусь в стороне, позволяя плотному черному сумраку окружить меня, убаюкать, замаскировать – и составляю план.

Мы с Финном смогли вытащить Джалека из камеры без окон и дверей – а это было до того, как я выпила Зелье жизни. Теперь, когда я фейри, моей силе, кажется, не видно конца, я как будто черпаю из постоянно пополняющегося колодца. Раньше, чтобы найти ее, мне нужно было сосредоточиться, но сейчас достаточно только протянуть руку, а чувствовать ее – все равно что дышать. Если я смогла проникнуть в тюрьму, то смогу и провести детей через стены в безопасность ночи. Я не буду рисковать и забирать слишком много детей зараз, но буду возвращаться – столько, сколько потребуется.

Спустя почти полчаса тропинка выходит из леса, под лучи лунного света. Издалека слышны неразборчивые крики, мой нос щекочет запах огня. Преодолев последнюю крутую часть пути, мы оказываемся в самом настоящем хаосе. Орк громко выругивается, спешивается, вытаскивает из ножен меч и бросается в бой. По всей поляне хаотично вспыхивает огонь, фейри разбегаются во всех направлениях. Кто-то из них одет в желто-серые цвета королевской гвардии; эти фейри гоняются за детьми с веревками и сетями. Другие размахивают мечами и ножами, ощупывая одетых в форму стражников.

Моя кобыла ржет и пятится.

– Тише, – шепчу я, сворачивая в рощу, где не видно схватки. Я спрыгиваю на землю и свободным узлом привязываю поводья к ветке ближайшего дерева. – Я скоро вернусь.

За пламенем и хаосом виднеются очертания большого строения с металлической крышей и решетками вместо стен.

Тюрьма – это железная клетка. Королева держит детей в клетках, как зверей.

Я чувствую одиночество и ужас, который испытывают дети, так же ясно, как если бы они рыдали у меня на плече. Эти чувства задевают самые потаённые уголки моего сердца, словно проникают в кости. И ярость, которая разгоралась внутри меня, становится живым существом, выцарапывающим себе путь наружу.

Каким надо быть монстром, чтобы так поступать с детьми? И какой монстр будет стоять в стороне и позволит ей это делать?

Королеве я не доверяла. А почему доверилась Себастьяну?

Под покровом темноты я проскальзываю поближе к поляне и оцениваю ситуацию. Длинноволосый мальчик-эльф, судя по всему, ровесник Джас, кричит и брыкается, пока один орк удерживает его, а второй вонзает иглу ему в зад. Он нажимает на поршень, и крик мальчика пронзает воздух, поражая меня в самое сердце. Это звук агонии, разрываемой жизни и души. Я знаю этот звук, потому что издавала его сама, после того, как связала себя узами с Себастьяном. Я кричала так, когда умирала.

Я позволяю своей ярости расти, подпитываю ее, как зверя, которого готовлюсь выпустить на своих врагов – за этих невинных детей, за каждого придворного, безвременно погибшего из-за проклятия золотой королевы, за каждого человека, которого обманом лишили жизни, заставив заключить узы с Фейри теней, за меня и мое разбитое сердце.

Сила накапливается во мне, набухает вместе с моим гневом, и когда я использую свою магию, тьма, окутывающая поляну, становится такой густой и глубокой, что ночь поглощает даже свет потрескивающего пламени.

По поляне разносятся крики удивления и ужаса. Я использую эти голоса, чтобы направить свою силу – сосредоточив все свое внимание, чтобы сквозь темноту устремиться к Благим стражникам и одного за другим запереть их в клетках тьмы.

Они сопротивляются моей темноте, пытаясь прорваться сквозь нее с помощью собственной силы, но я сильнее и не позволяю им этого сделать.