Есть, молиться, любить

На санскрите это означает «Я — То».

Йоги считают Хам-са самой естественной мантрой, данной нам Богом еще до рождения. Это звук нашего собственного дыхания: «Хам» произносится на вдохе, «са» — на выдохе. (Кстати, «Хам» говорится мягко, открыто — хаааауум, а не как если бы вы в сердцах припоминали бывшего парня, например. А «СА» рифмуется с «а-а-а-а…») Всю нашу жизнь, с каждым вдохом и выдохом, мы повторяем эту мантру. Я — То. Я — божественная сущность, я с Богом, я — божественное проявление, я не существую по отдельности, я не одинока, я не ограниченная эгом иллюзия. Эта мантра всегда казалась мне простой и естественной. На ней легче медитировать, чем на «Ом намах шивайя», которая является чем-то вроде официальной мантры нашей йогической школы. Но несколько дней назад я поговорила с одним из монахов, и он посоветовал мне не колебаться и использовать для медитации Хам-са, если это мне поможет. «Объект для медитации должен вызвать в уме переворот, а что это за объект, неважно», — сказал он.

И вот я сижу и повторяю мантру.

Хам-са.

Я — То.

Мысли приходят, но я не обращаю на них внимания, только журю, почти как мать расшалившихся малышей: «Знаю я ваши шуточки… идите-ка поиграйте в другом месте… Мамочка слушает Бога».

Хам-са.

Я — То.

Я ненадолго засыпаю. (А может, и не засыпаю. Когда медитируешь, трудно понять, действительно ли то, что ты считаешь сном, им является; иногда человек просто переходит на иной уровень сознания.) Проснувшись (или вернувшись?), чувствую, как по телу волнами поднимается восхитительное мягкое голубое тепло. Страшновато, но и удивительно. Не зная, что делать, я просто обращаюсь к этой силе про себя, говорю, что верю в нее, — и в ответ она увеличивается, распространяется. Становится пугающе мощной, захлестывает все чувства. Она идет из основания позвоночника. Шея как будто хочет вытянуться и повернуться, а я не препятствую и оказываюсь в очень странной позе — с прямым позвоночником, как всякий нормальный йог, но левое ухо при этом прижато к левому плечу. Не знаю, зачем моей голове и шее проделывать такие манипуляции, но спорить с ними не собираюсь — уж очень настойчиво просят. Пульсирующая голубая энергия отдается в каждом закутке моего тела, в ушах барабанит, и этот звук становится таким мощным, что я чувствую — больше не выдержу. Он так пугает меня, что я говорю: «Я еще не готова!» — и резко открываю глаза. Все исчезает. Я в комнате, в привычной обстановке. Смотрю на часы. Оказывается, я пробыла здесь (или где-то еще?) почти час.

А еще я запыхалась. С трудом перевожу дыхание.





46




Чтобы понять, что это был за опыт, что там произошло («там» — это и в зале для медитации, и во мне), необходимо дать объяснение весьма таинственного и мощного явления, известного как кундалини шакти.

Во всех мировых религиях бывали группы верующих, стремившихся к прямому трансцедентному опыту общения с Богом Они отказывались от фундаменталистского понимания божественного в священных писаниях и догматических учениях, желая испытать божественный опыт на себе. Но самое интересное, что все эти мистики, описывая свои переживания, говорят об одном и том же. Единение с Богом всегда происходит в состоянии медитации, посредством некоего источника энергии, наполняющего тело восхитительным эйфорическим светом. Японцы знают эту энергию как ки, в китайском буддизме она называется чи, у балинезийцев — таксу; христиане называют ее Святым Духом, бушмены из пустыни Калахари — нум (тамошние шаманы описывают ее как змееобразный вихрь, поднимающийся вверх по позвоночнику и вырывающийся наружу через макушку, куда затем проникают духи). Исламские поэты-суфии называли эту божественную энергию Любимой и посвящали ей стихи. Австралийские аборигены говорят о небесном змее, проникающем в лекаря и наделяющем его мощными сверхъестественными силами. В иудейской традиции — каббале — единение с божественным происходит через стадии духовного восхождения, когда энергия поднимается по позвоночнику, проходя по ряду невидимых меридианов.

Святая Тереза Авильская, самая мистическая из католических святых, описывала единение с Господом как физически осязаемое восхождение света по семи «обителям души», после чего человек оказывается лицом к лицу с Богом. Тереза Авильская впадала в медитативный транс такой глубины, что другие монахини не могли нащупать ее пульс. Она умоляла их никому не рассказывать о том, свидетелями чего они стали, так как это «экстраординарное явление, несомненно, породит обширные домыслы». (Не говоря уж о возможном вызове к инквизитору.) В мемуарах святая Тереза признавалась, что сложнее всего не потревожить интеллект во время медитации, ибо любые мысли, порожденные умом — даже будь то самые искренние молитвы, — погасят «огонь Божий». Стоит беспокойному уму начать «сочинять речи и выдумывать аргументы, особенно разумные, как у него сложится впечатление, будто он занят важной работой». Но если абстрагироваться от мыслей, объясняет Тереза, и вознестись навстречу Господу, то достигнешь состояния «восхитительного изумления, божественного безумия, в котором и обретается истинная мудрость». Сама того не зная, в своей автобиографии святая Тереза повторяет слова персидского поэта-суфия Хафиза, который спрашивает, почему мы все не превратились в одурманенных безумцев, коль скоро любовь Бога столь неистова. Святая Тереза пишет, что, если ее божественный опыт на самом деле сумасшествие, «молю тебя, Отец, пусть все сойдут с ума!»

Но дальше Тереза словно осекается. Читая ее книгу в наши дни, можно представить, как, очнувшись ог медитативного забытья, святая вспоминает, что находится в средневековой Испании с ее политическим климатом (а Тереза жила в период существования одной из самых жестоких религиозных тираний в истории), и рассудительно, покорно извиняется за свой экстаз. Она так и пишет: «Прошу простить мою излишнюю дерзость». И добавляет, что не стоит прислушиваться к ее идиотскому лепету, так как она всего лишь женщина, червяк, презренный паразит и так далее. Так и представляешь, как она оправляет свое монашеское одеяние, приглаживает выбившуюся прядь, а божественная тайна горит внутри нее ярким невидимым огнем.

В индийской йогической традиции эта божественная тайна носит имя кундалини шакти. Ее изображают в виде змеи, которая лежит, свернувшись кольцом у основания позвоночника, до тех пор, пока прикосновение мастера или чудо не освободит ее, — и тогда она восходит по семи чакрам, или колесам (а можете назвать их семью обителями души), и, наконец, вырывается наружу через голову, и этот взрыв и есть единение с Богом. В йоге говорится, что чакры существуют не в грубом, физическом теле — там их искать нет смысла; это составляющие тонкого тела — оболочки, о которой говорят и буддийские учителя, призывающие учеников отделить свою новую сущность от физического тела по аналогии с тем, как воин вынимает меч из ножен. Мой друг Боб, помимо того что практикует йогу, еще и работает нейробиологом и признается, что его всегда очень волновала сама идея существования чакр, но он непременно хотел увидеть их в человеческом теле во время вскрытия, чтобы поверить в их реальность. Однако, пережив особенно интенсивный медитативный опыт, он стал смотреть на это иначе. Вот его слова: «Так же, как в языке существует буквальный и метафорический смысл, так и у человека есть буквальная анатомия, а есть метафорическая. Одна всегда на виду, другая скрыта. Одна состоит из костей, зубов, плоти; другая — из энергии, памяти, веры. Но обе существуют на равных».

Приятно, когда у науки и религии находится точка пересечения. Недавно я прочла статью в «Нью-Йорк таймс»: группа неврологов подключила тибетского монаха (по доброй воле) к экспериментальному прибору сканирования мозга. Им хотелось увидеть, что происходит внутри просветленного ума, — говоря научным языком, в моменты того самого просветления. В уме обычного думающего человека постоянно крутится штормовой вихрь мыслей и импульсов, отображаемых системой сканирования в виде желтых и красных вспышек Чем сильнее злость или страсти, обуревающие подопытного, тем ярче и отчетливее вспышки. Но, описывая состояние остановки ума во время медитации, мистики всех времен и культур сходились в одном: ощущение конечного единения с Богом возникает в виде голубого света, исходящего из макушки. В йогической традиции он носит имя голубой жемчужины, и каждый, кто ищет, стремится найти именно его. Естественно, тибетский монах, подключенный к системе во время медитации, сумел полностью успокоить свой ум — ни желтых, ни красных вспышек никто не увидел. Более того, вся нервная энергия монаха, постепенно скапливаясь, сконцентрировалась в центре головы — это было прекрасно видно на мониторе — и образовала маленький комочек прохладного голубого света. Голубую жемчужину. В точности, как ее описывали йоги испокон веку.

Это и есть конечное место сосредоточения кундалини шакти. Среди индийских мистиков, как и во многих традициях шаманизма, кундалини шакти считается опасной силой, с которой не стоит экспериментировать без постороннего надзора. Неопытному йогу может в прямом смысле снести голову. Чтобы направить ученика по нужному пути, необходим учитель, гуру, а в идеале и безопасное место для практик — ашрам. Говорят, что именно прикосновение гуру (в буквальном смысле — физическое, или более сверхъестественного толка, например, во сне) высвобождает связанную энергию кундалини из клубка в основании позвоночника и подталкивает ее к началу путешествия вверх, навстречу божественному. Этот момент высвобождения называется шактипат — божественная инициация, — и это величайший подарок, который способен сделать просветленный мастер своему ученику. Ощутив прикосновение гуру, ученик может годами трудиться, чтобы достигнуть цели, однако начало пути положено. Энергия освобождена.

В моем случае шактипат имел место два года назад, когда я впервые познакомилась с гуру в Нью-Йорке. Это случилось во время двухдневного ритрита в ее ашраме, в горах Кэтскиллз. После встречи с гуру я не ощутила ничего особенного, хотя надеялась узреть ослепительное божественное присутствие, быть пораженной голубой молнией или увидеть будущее. Но мысленно сканируя тело на наличие каких-либо особых ощущений, почувствовала лишь легкий голод — как обычно. Помню, тогда я думала, что моя вера недостаточно крепка, чтобы когда-либо пережить нечто даже близкое к высвобождению кундалини шакти. Мне казалось, что я слишком образованна, что мне не хватает интуиции и мой духовный путь будет носить скорее интеллектуальный, чем мистический характер. Я буду молиться, читать книги, в моей голове будут возникать глубокие мысли, но воспарить к божественному медитативному блаженству, вроде описываемого святой Терезой, мне, увы, не дано. Но я не против. Я все равно люблю духовные практики. Только вот кундалини шакти не для меня.

Но на следующий день произошло кое-что интересное. Мы все еще раз собрались с гуру. Она провела медитацию, и в середине сеанса я уснула (а может, погрузилась в иное состояние), и мне приснился сон. Я была на берегу океана. На меня с неумолимой быстротой надвигались громадные страшные волны. Вдруг рядом со мной возник человек Это был учитель моей гуру — великий и харизматичный йог, которого я назову Свамиджи (Свамиджи на санскрите — «любимый монах»). Он умер в тысяча девятьсот восемьдесят втором году. Я знала его лишь по фотографиям в ашраме. Но, признаться, даже на фотографиях он всегда казался мне малость жутковатым, слишком могущественным — в нем было чересчур много огня. Я уже давно старалась не думать о Свамиджи и избегать его взгляда, проникающего в меня с фотографии. Он словно давил на меня. Не мой тип гуру, одним словом. Моя милая, добродушная, женственная наставница всегда нравилась мне больше, чем этот покойный (и от этого не менее свирепый) персонаж.

Но теперь Свамиджи возник в моем сне. Он стоял рядом на берегу океана во всем своем величии. Я была в ужасе. Тут Свамиджи показал на набегающую волну и сурово приказал: «Я хочу, чтобы ты нашла способ ее остановить». Я в панике достала блокнот и стала рисовать изобретения, которые помогли бы остановить атаку океанских волн. Я рисовала массивные дамбы, каналы и плотины. Но все мои схемы были глупы и бессмысленны. Я знала, что это мне не под силу (я же не инженер!), но чувствовала, что Свамиджи смотрит на меня нетерпеливо и осуждающе. Наконец я сдалась. Все мои изобретения оказались или бестолковыми, или хлипкими и неспособными удержать натиск волн.

И тут я услышала, что Свамиджи смеется. Этот коротышка-индиец в оранжевом монашеском одеянии буквально надрывался, сгибался пополам от смеха, утирал слезы с глаз.

— Ответь-ка, деточка, — сказал он, тыча пальцем в громадный, мощный, необъятный, бушующий океан, — скажи на милость: как ты собиралась остановить это?





47




Две ночи подряд мне снится, как к комнату вползает змея. Я читала, что это благоприятный духовный знак (и не только в восточных религиях: змеи являлись к святому Игнатию во время его мистических опытов). Но змеи все равно страшные и как живые. Я просыпаюсь в холодном поту. Мало того, стоит очнуться ото сна — как ум снова начинает надо мной издеваться, предательски вгоняя в панику, как в худшие времена тяжбы с разводом. Мысли то и дело возвращаются к моему неудавшемуся браку, вызывая в памяти связанные с тем периодом чувства стыда и злости. Хуже того, я снова прокручиваю в уме наш с Дэвидом роман. Мысленно спорю с ним, злюсь, страдаю от одиночества и припоминаю все до одного обидные слова, что он мне говорил. И никак не могу перестать думать о том, как счастливы мы были вместе, о наших лучших днях в блаженном забытьи. Приходится прилагать немало усилий, чтобы не выскочить из кровати среди ночи и не позвонить ему прямо из Индии и… даже не знаю… повесить трубку, что ли. Или умолять снова полюбить меня. Или зачитать беспощадный перечень его недостатков.

Почему именно сейчас все всплывает снова?

Мне известно, как ответили бы на этот вопрос опытные ученики ашрама. Что все это совершенно нормально, все через это проходят, это всего лишь избавление от внутренних демонов… Но мое эмоциональное состояние таково, что все вокруг кажется невыносимым и меньше всего хочется выслушивать теории этих хиппи. И сама вижу, что все плохое просится наружу. Оно просится наружу, как блевотина.

Каким-то чудом получается заснуть — тоже мне счастье, — и тут мне снится другой сон. На этот раз не змея, а злобная бродячая собака гонится за мной и говорит «Я тебя убью. Убью и съем!»

Я просыпаюсь дрожа и со слезами на глазах. Не хочу беспокоить соседок по комнате, поэтому иду в ванную и прячусь там. Почему со мной всегда все происходит в ванной? Странное совпадение, но вот опять я сижу в ванной на полу среди ночи и плачу от одиночества. Жестокий мир, как я устала от тебя и этих ужасных ванных!

Слезы все льют и льют, и я иду за блокнотом и ручкой (последнее средство отчаявшегося) и сажусь у унитаза. Открываю чистую страницу и вывожу уже ставшую знакомой безысходную мольбу:


МНЕ НУЖНА ТВОЯ ПОМОЩЬ.

Каково же мое облегчение, когда на странице появляется ответ моего верного, неизменно приходящего на помощь друга (кто он?), написанный моим собственным почерком:

Я здесь. Все хорошо. Я люблю тебя. Я никогда тебя не оставлю…





48




Утренняя медитация проходит отвратительно. В отчаянии я молю, чтобы мысли отступили и позволили мне приблизиться к Богу, но ум стоит передо мной твердокаменной глыбой и говорит «Ты никогда меня не обойдешь!»

На следующий день моя ненависть и злоба доходит до предела — мне страшно за любого, кто встанет на моем пути! Я огрызаюсь на несчастную немку, которая плохо знает английский и потому не понимает, где книжный магазин. Мне так стыдно за эту вспышку ярости, что я иду и прячусь (опять!) в ванной и плачу, а потом начинаю злиться на себя за слезы, вспомнив совет гуру не устраивать истерик — иначе они могут превратиться в привычку… но что она понимает в истериках? Она же просветленная! Она не может мне помочь. Она меня не понимает.

Не хочу ни с кем разговаривать. Мне сейчас невыносимо видеть человеческие лица. Даже Ричарда из Техаса удается некоторое время избегать, но за ужином он наконец находит меня и усаживается — отважный парень — прямо посреди черного облака ненависти к себе, которым я окружена.

— Ты чего это надулась? — во рту у него, как обычно, зубочистка.

— Не спрашивай, — отвечаю я, но потом меня прорывает — и я выкладываю все как на духу, завершив свою тираду следующей фразой: — И хуже всего, меня опять переклинило на Дэвиде. Я-то думала, он давно в прошлом, а тут все возьми и выплыви!

— Выжди полгодика, и станет лучше.

— Я уже год ждала, Ричард.

— Ну так подожди еще полгода. И еще полгода, если потребуется, пока не забудешь о нем. Такое не сразу лечится. — Я злобно фыркаю, как бык — Хомяк, — говорит Ричард, — послушай-ка меня. Пройдут годы, и ты будешь вспоминать этот период жизни как время блаженной меланхолии. Ты поймешь, что, хотя оплакивала любовь и твое сердце было разбито, в твоей жизни происходили перемены, лучшего места для которых было и не найти. Ты жила в прекрасном святом месте, окруженном благостью. Не надо торопить события ни на минуту. Пусть все само разрешится, здесь, в Индии.

— Но я так его любила…

— Подумаешь… Ну влюбилась. Неужели не понимаешь, как все произошло? Этот человек затронул глубины твоего сердца, которые всегда казались тебе недоступными, и ты подсела на это, как на наркотик. Но та любовь была всего лишь стартовой точкой. Тебе всего лишь дали распробовать немножко. И та любовь — барахло, куцые чувства смертных людишек. Погоди, скоро ты поймешь, что способна любить намного глубже. Хомяк, в тебе есть силы в один прекрасный день полюбить весь мир. Таково твое предназначение. Не смейся.

— Я не смеюсь. — Вообще-то, я плакала. — Пожалуйста, не смейся над тем, что я сейчас скажу, но мне кажется, я никак не могу забыть Дэвида, потому что всерьез поверила, что он и есть моя половинка.

— А может, так и было. Просто ты не понимаешь, что это значит — половинка. Люди думают, что это идеальная пара, и все хотят найти именно ее. Но настоящая половинка — как зеркало, оно показывает все, чего тебе не хватает, привлекает твое внимание к тебе же самой, чтобы ты изменила свою жизнь. Твоя половинка — это самый важный человек в твоей жизни, потому что именно он рушит все барьеры и заставляет тебя пробудиться. Но жить вместе вечно? Ну уж нет. Слишком тяжело. Половинки приходят в нашу жизнь, чтобы открыть нашу иную сущность, а потом уходят. И слава Богу. Твоя проблема в том, Хомяк, что ты никак не можешь отпустить Дэвида. Но все уже кончилось. Дэвид должен был растормошить тебя, заставить бросить мужа, потому что так было надо, слегка подорвать твое эго, показать, что для тебя является препятствием, а что — наркотиком; разбить твое сердце, чтобы в него проник новый свет, довести тебя до такой грани отчаяния и бесконтрольности, чтобы ты ощутила необходимость жизненных изменений, а потом познакомить тебя с духовной наставницей и уйти прочь. Вот в чем была его задача, и он с ней прекрасно справился, — а теперь все кончено. Ты никак не можешь смириться, что у этих отношений истек срок годности, — вот в чем твоя проблема. Ты как собака на помойке — вылизываешь пустую консервную банку, пытаясь добыть хоть каплю пропитания. Но смотри: слишком увлечешься — и морда застрянет в банке, так и будешь мучиться всю жизнь. Так что лучше брось.

— Но я люблю его.

— Так люби дальше.

— Но я скучаю!

— Скучай. Каждый раз, когда вспомнишь о нем, дари ему частичку любви и света, а потом отпускай эти мысли. Ты так боишься разорвать последнюю связь с Дэвидом просто потому, что тогда останешься по-настоящему одна, а Лиз Гилберт до смерти страшится того, что случится, когда она останется совсем одна. Ты вот что пойми, Хомяк. Если ты очистишь то пространство в голове, что сейчас забито мыслями об этом парне, там образуется вакуум, пустое место — вход. И что случится, если Вселенная увидит этот вход? Она поспешит войти — Бог поспешит войти и принесет с собой море любви, больше, чем ты могла мечтать. Не забивай этот вход мыслями о Дэвиде. Отпусти их.

— Но я хочу, чтобы мы с Дэвидом…

— Вот в чем твоя проблема, — обрывает меня Ричард. — Ты слишком многого хочешь, Хомяк. Нужно, чтобы на место «я хочу» пришло «я могу».

Тут впервые за весь день я рассмеялась.

— И когда же кончится это уныние? — спрашиваю я.

— Тебе точную дату сказать? — Да.

— Чтобы можно было обвести в календарике? — Да.

— Ну знаешь, Хомяк… кажется, ты слишком стремишься держать все под контролем.

С этими словами моя злость вспыхивает, как костер. Стремлюсь держать под контролем? Я? Мне даже хочется ударить Ричарда за такое оскорбление. Но потом я понимаю, что Ричард прав, и правда заслоняет кипучую ярость и обиду. Она так очевидна, так ясна, так абсурдна.

Ричард прав на все сто.

Костер затухает так же быстро, как и возник.

— Ты совершенно прав, — говорю я.

— Знаю, детка. Дело в том, что ты — сильная женщина и привыкла получать от жизни все, что хочешь. А в последние пару раз так не вышло — вот тебя и переклинило. Муж вел себя не так, как ты хотела, и Дэвид тоже. Впервые жизнь распорядилась тебе наперекор. А людей, помешанных на порядке, больше всего бесит, когда в жизни все идет не так, как они спланировали.

— Не надо называть меня «помешанной на порядке»!

— Но у тебя правда проблемы с этим, Хомяк. Брось, неужели тебе никто никогда не говорил?