Если о нас узнают

– Пф-ф-ф. Ему стоит поторопиться. Подтанцовка приедет через полчаса, а нам нужно еще многое освоить.

Дверь снова открывается, и внутрь влетает Джон.

– Простите! – говорит он, быстро бросает сумку и расстегивает худи.

Он меньше всех из нас оголен, в своей обычной черной футболке. Интересно, сделано ли это намеренно.

Я становлюсь рядом с Рубеном в нашу обычную расстановку.

– На самом деле, – говорит Вэл, – я думала, что мы можем кое-что поменять для видео. Для свежести. Рубен, можешь стать рядом с Джоном?

– Конечно.

Он обходит зал и теперь стоит на другом конце площадки. Это странно. Мы никогда так не выступали.

Что-то грядет.

– Отлично, – говорит он. – Давайте начнем.

Все ясно.

Они держат меня и Рубена на расстоянии.

Впервые я заметил это в первую ночь нашей съемки. В клипе мы в роли футуристических гонщиков, которые почему-то танцуют, и нам построили несколько огромных декораций в студии.

Во время первой танцевальной репетиции меня и Рубена поставили в противоположных концах. Думал, это Вэл пыталась придумать что-то другое.

А сейчас? Уверен: происходит что-то недоброе.

Последние два дня мы провели, снимая сольные сцены, каждую перед частично построенной площадкой, окруженной зеленым экраном. Я позировал с футуристическим небесно-голубым «Ламборгини», и меня одели в изготовленную на заказ черно-синюю кожаную гоночную куртку, которая была такой тесной, что казалась второй кожей. Мои волосы были уложены вверх ежиком, а Пенни временно покрасила несколько передних прядей в синий цвет. У каждого из нас есть цветовой мотив для видео: Рубен – красный, Джон – золотой, а Энджел – белый.

На каждый припев у нас групповая хореографическая сцена. На первой Рубен и я стоим порознь, на противоположных концах площадки. Сейчас мы на полпути к съемкам второй групповой сцены, и это происходит снова. Все это видео мы настолько далеко друг от друга, насколько это возможно, хотя мы всегда были бок о бок.

Мы прогоняем номер, по ощущениям, в пятисоттысячный раз. Эрин на съемочной площадке, внимательно наблюдает за нами, скрестив руки на груди.

– И, снято, – говорит режиссер. – Думаю, мы закончили.

– По домам, парни, – говорит Энджел.

Атмосфера в комнате быстро меняется. Теперь кажется, что все хотят быстрее уйти отсюда. Осветители выключают десятки направленных на нас ламп, звукорежиссеры начинают упаковывать свое оборудование, а наш режиссер падает на стул.

– Эй, Зак, – зовет меня Рубен, – есть секунда?

Я киваю и следую за ним через всю площадку в тихое место.

– Ничего не заметил странного насчет видео? – спрашивает он.

– Ты о том, что они нас разделили?

– Да. Скажи, что я не один думаю, что это было очевидно?

– Не знаю. Наверное. Может, совпадение?

– Ты не так давно в этом варишься, как я, и поверь, когда дело касается Chorus, никогда не бывает совпадений.

– Верно.

– Но я не уверен, может быть, мы слишком много об этом думаем.

Это маловероятно. Я доверяю мнению Рубена. Если мы оба это заметили, значит, шансы, что это так, действительно высоки. Что они действительно разделяют нас, чтобы сдержать наши отношения в секрете.

– У меня идея, – говорю я. – Хочешь узнать наверняка, замышляют они что-то или нет?

Он задумывается на мгновение.

– Да.

Мой план довольно прост, но, думаю, он сработает.

В конце видео есть «откровенный» момент. Он наступает, когда мы закончили с танцем и сюжет заканчивается. Герой Энджела выиграл гонку, и мы все празднуем его победу.

План таков: мы обнимемся во время этой сцены и посмотрим на их реакцию.


Сцена на еще одном зеленом экране. Время пришло. Нам сказали, что сцена будет выглядеть так, будто мы на финишной линии.

– И, мотор!

Энджел, который держит неоновый трофей, широко улыбается, а Джон аплодирует. Я подхожу к Рубену и обнимаю его.

Ощущаю напряжение по ту сторону камеры. Эрин явно прикусывает язык.

– Отличная работа, – говорит режиссер. – Давайте повторим.

Ко мне подбегает Пенни и начинает поправлять мой макияж спонжем.

– Что вы делаете? – шепотом спрашивает она. – Думала, Эрин сломает свой iPad.

– Это было бы похоже на детоубийство, разве нет?

Пенни смеется.

– Просто будьте осторожны. Они наблюдают за вами.

Она отходит, чтобы поправить макияж Энджела.

Как только начинается второй дубль, я подхожу к Рубену, на этот раз не прикасаюсь к нему, просто стою рядом и аплодирую Энджелу.

Изменения в помещении сразу заметны.

Но мы просто стоим рядом друг с другом. Я не целую его, не держу за руку и не заявляю о нашей любви к Lady Gaga. Почему у них проблемы с этим? Отчасти вопрос оставался закрытым до тех пор, пока не закончилось турне по России, но сейчас это кажется чрезмерным.

Наш режиссер потирает лоб.

– Снимем еще один дубль, а затем сделаем перерыв.

Пришло время как следует проверить нашу теорию.

– Мотор!

На этот раз Рубен и я совсем не взаимодействуем друг с другом.

– И… снято! Отличная работа, парни, думаю, на этот раз получилось!

Внутри все ухает вниз.



Съемки затянулись почти на полчаса, а это значит, что мы торопимся на встречу с прессой.

Сейчас встречи со СМИ уже не являются для нас обычным делом. Раньше было так: на каждое шоу люди могли купить VIP-билет и получить шанс познакомиться с нами. Во время них я всегда чувствовал странную смесь возбуждения и неловкости. Было так здорово видеть фанатов, но их постоянно поторапливали, и это заставляло меня чувствовать себя некомфортно. Кроме того, люди часто рассказывали мне о глубоко травмирующих вещах, которые с ними произошли, и им пришлось двигаться дальше. Я никогда не знал, какого ответа они от меня хотели, и чувствовал себя виноватым, что не мог должным образом отреагировать на разрушительные новости, которые они мне сообщили.

Так что я не совсем разочарован тем, что с ростом нашей известности увеличились риски безопасности, поэтому встречи с прессой почти сошли на нет, за исключением особых случаев.

Этот особый случай – конкурс, организованный Prosper, мегаконгломератом, которому принадлежит доля в Galactic Records, а также в нескольких десятках других компаний. Журнал, принадлежащий другой дочерней компании Prosper, провел конкурс, в котором победители должны были встретиться с нами.

Наш автобус подъезжает к заднему двору театра. Двое охранников Chase вылезают первыми, чтобы проверить территорию, и как только они говорят, что все безопасно, мы все выходим и идем в закулисье. Нас ведут прямо по коридору к сцене.

Эрин поворачивается и блокирует нам путь.

– Эй, парни, учитывая нашу ситуацию, для групповых снимков мы сделаем все немного по-другому. Рубен, ты будешь стоять рядом с Джоном, а Зак будет рядом с Энджелом.

Ах. Наша новая расстановка.

Кажется, это шоу продолжается и после съемок клипа.

– Хорошо, – отвечает Рубен. – Это нелепо. Мы все понимаем, что ты делаешь.

– Это только до турне по России, – говорит она. – Для вашей безопасности, мы хотим убедиться, что до тех пор ни слова не проскользнет до ушей СМИ.

Дерьмо, но имеет смысл.

Рубен скрещивает руки на груди, но ничего не говорит. Эрин разворачивается, затем ведет нас на сцену. В зоне отдыха выстроилась очередь из пятидесяти победителей конкурса, в основном девочек-подростков и их родителей. Они огорожены десятками охранников, как будто они опасны.

Начинается визг.

Это почти оглушает. Некоторые из них начинают плакать. Многие из них принесли самодельные плакаты, а также сумки, наполненные вещами, которые они хотят подарить нам, но, как я знаю, мы не сможем оставить их подарки себе. Они тоже это знают, но все равно принесли. Может быть, это потому, что для них важен сам факт дарения. Или, может быть, они думают, что их подарок прорвет барьер, хотя, честно говоря, этого никогда не происходит. И это еще одна вещь, за которую я чувствую себя виноватым.

Оператор уже на месте, поэтому мы вчетвером выстраиваемся в новом, только что утвержденном порядке, и мы с Рубеном стоим как можно дальше друг от друга.