Если о нас узнают

– Грубо.

– Продолжай работать над этим, – сухо говорит Зак, возвращаясь к своему блокноту, когда я сажусь на пол рядом с ним. – Похоже, у тебя есть реальный потенциал.

– Некоторые люди, – говорит Энджел уязвленным голосом, осторожно опускаясь в кресло, – просто не ценят авангард.



Мне кажется, я немного устал.

А может быть, мы все устали.

Дело не в том, что энергия на концерте была ужасна сама по себе. Больше того, атмосфера за кулисами была такой себе. Думаю, это не так уж удивительно, учитывая, что у нас уже давно не было перерыва, но должен признать, я благодарен, что на следующей неделе мы немного разнообразим свою жизнь. Никаких живых выступлений почти неделю: будем снимать клип на песню Overdrive. Это все равно работа, но хоть как-то отличается от однообразных промо, шоу, отелей и все по новой.

Нужно отыграть еще несколько концертов, включая сегодняшний вечер.

Я немножко подпрыгиваю, когда пою одни и те же слова, легко попадая в ноты. Танцую те же самые движения. Смотрю в ту же самую безликую толпу. Читаю одни и те же плакаты (Я ЛЮБЛЮ Тебя, РУБЕН. ЗАК НАЙТ, БУДЬ МОИМ НА НОЧЬ. ЭНДЖОН!). Щурюсь от того же прожектора и вдыхаю тот же сценический дым. Бит за битом, спланированный с точностью до миллисекунды.

Затем мы переходим к Unsaid, и я возвращаюсь в свое тело. Джон шевелит бровями, глядя на меня в начале песни, и я не могу сдержать улыбку. Конечно, эта песня не имеет ничего общего с Заком и мной, но теперь она похожа на нашу песню.

Внезапно мигающие огни и цвета теряют свой блеск. Я до мозга костей, до глубины души хочу прокричать про то, что мы заслуживаем свободу. Хочу поговорить с фанатами о вещах, которые нам не разрешают. Поделиться с ними этой историей, этим нежным маленьким моментом между нашей группой и доказать важное значение этой песни, которую мы только что спели им. Рассказать им о нас с Заком. Услышать, как они будут кричать и подбадривать, впустить их в нашу реальную жизнь, чтобы они могли любить нас и праздновать вместе с нами, а не с нашими масками, которые мы вынуждены выставлять на публику.

Я устал от этого, мы даже больше не можем называть это ложью, потому что то, что они видят, – это то, что они получают.

Я наполовину погиб.

В Unsaid особенно тяжелая хореография, поэтому я не могу зацикливаться на ней слишком долго и погрузиться в музыку, я кружусь, шагаю, наклоняюсь. Но шаги подводят меня к Заку, когда начинается его партия, и я не могу не смотреть на него, пока он поет.

– Ты – буря, разорвавшая меня на части, – начинает он своим грубым, сильным голосом, глядя прямо в аудиторию, не замечая меня, – но, к сожалению, ты починил мое сердце.

Затем – ха-ха – его взгляд скользит в мою сторону.

– Детка, – заканчивает он, сверкая глазами и расплываясь в зубастой улыбке. Я улыбаюсь в ответ и издаю восхищенный, сдавленный смех. Он поджимает губы в попытке подавить улыбку, но это бесполезно – солнечный свет практически льется из него потоком. Мы так заняты, разглядывая друг друга, что почти пропускаем сигнал вернуться к хореографии. Песня звучит так же, как и каждый вечер, но сегодня все по-другому, потому что поверх фонарей, толпы, движений, дыма, песен и шагов – улыбка Зака, и то, что он обратил на меня внимание поверх всего этого шума.

У меня на лице легкомысленная улыбка, я сдерживаю хихиканье на протяжении следующих нескольких песен. И это приятно.

Итак, я застигнут врасплох, когда в конце вечера мы покидаем сцену и видим, что Эрин и Валерия ждут нас с суровыми выражениями лиц. Я почти чувствую, как все парни уходят в себя, когда мы пытаемся понять, что сделали не так и на кого они злятся.

Эрин смотрит мне в глаза, и это отвечает на все вопросы. Мне повезло.

– Пойдемте поговорим, – приказывает Эрин, и мы двигаемся, я иду в ногу с ней. Зак немедленно появляется у моего плеча, и, хотя он не прикасается ко мне, пока люди все еще могут увидеть нас, его локоть касается моего, и я почти уверен, что это не случайно.

– Что смешного? – спрашивает Эрин, не глядя на меня.

На долю секунды она становится как моя мама, а я как в детстве, запертый в машине рядом с ней, пока она кричит на меня за плохое поведение. Но Эрин не мама, и мне не нужно паниковать, потому что это бизнес, мы все профессионалы, и это разговор с руководством.

Но тогда почему у меня скручивает живот и холодеют кончики пальцев? Почему мои глаза бегают по сторонам, ища спасения, на всякий случай?

– Ничего, – говорю я. Мой голос звучит неуверенно.

– Ты же знаешь, – говорит она. – Я понимаю, что сейчас все кажется очень захватывающим. Я помню, каково это – быть в первых настоящих отношениях. Но вам двоим придется поработать над тем, чтобы оставаться профессионалами.

Что-то очень похожее на страх пронзает мое сердце.

– Ох. Я думал, что все нормально.

– Вы думали, что хихикать, как школьники, на протяжении трех с половиной песен, на сцене, во время концерта, за посещение которого люди заплатили хорошие деньги, было профессионально? – спрашивает Эрин, наконец-то взглянув на меня. Она не улыбается. – Я знаю, ты лучше этого, Рубен. Это не ты.

Я чувствую, что умираю. Хочу найти где-нибудь маленькую норку, заползти в нее и свернуться калачиком, чтобы переждать день, а может быть, даже неделю. Она права. Мама убила бы меня, если бы узнала, что я сделал. Я должен следить за собой. Мы здесь не для развлечения. Мы здесь для того, чтобы делать шоу.

Как я мог позволить себе забыть об этом?

Рука Зака снова касается моей, на этот раз более крепко.

– Тем не менее мы прекрасно спели, – говорит он. – Не облажались.

Я ловлю его взгляд и качаю головой. Не хотелось бы еще больше нагнетать. Я просто хочу, чтобы Эрин отпустила нас, мы могли забыть об этом, и в следующий раз я сделаю все лучше и докажу свой профессионализм. Докажу, что я не совершаю глупых ошибок, как ребенок, играющий на уроке драмы.

Эрин резко поворачивается к нему.

– Вы не станете лучшими, вкладывая минимум усилий, – говорит она. – Вы зарабатываете не для галочки. Эти люди?

Они поклоняются вам. Для многих из них это единственный раз в жизни, когда они могут вас увидеть. Некоторые из них ждали годами. Не проявляйте к ним неуважения, делая непонятно что или веселясь, потому что у вас появилось новое развлечение. Если это повторится, нам придется поставить вас на разные концы сцены.


Подождите, она угрожает разлучить нас, как в детском саду? Может быть, мы и облажались сегодня, но я вряд ли думаю, что мы заслуживаем такого грубого тона, которым она разговаривает. Мой стыд смешивается с гневом, но беспокойство опережает все. Просто улыбнись. Кивни. Извинись. Не давай ей повода наказывать тебя.

Поэтому я прикусываю язык и коротко киваю.

– Прости. Этого больше не повторится. Не волнуйся.

Эрин резко просветлела.

– Хорошо. Это все, что я хотела услышать.

Прямо за нами заговаривает Валерия.

– Зак, можно тебя на секунду?

Я смотрю, как он отстраняется, озабоченно сдвинув брови. Они отстают от нас на несколько футов, так что я не могу расслышать ни слова. Но я уже знаю по выражению его лица, что мне не нравится то, что там происходит.

Когда он, наконец, отходит от Валерии и присоединяется к нам, мы уже начали раздеваться в гримерках. Я вопросительно поднимаю бровь, глядя на него, но он натянуто улыбается и качает головой, снимая куртку, передавая Виктору. Позже.

«Позже» не заканчивается до тех пор, пока мы не приезжаем в отель.

Зак проводит остаток ночи, погруженный в себя, тихий и отстраненный. Даже в автобусе он молча сидит рядом со мной. Очевидно, это совсем не похоже на прошлый раз, когда он молчал, сейчас я поглаживаю его руку большим пальцем, и он так сильно прижимается ко мне всем телом, что вдавливает меня в окно. Ему явно что-то от меня нужно, но он не хочет говорить при остальных.

Итак, как только мы выходим из лифта, и охранники занимают свои посты у наших дверей, я одариваю его фальшивой восторженной улыбкой.

– Хочешь посмотреть кино или еще что-нибудь поделать? – спрашиваю я.

Он нетерпеливо кивает с облегчением на лице.

– Эй, разве мы не приглашены? – спрашивает Энджел забавным голосом.

Джон вздыхает.

– Энджел.

– Мы постоянно сидим одни в номерах, потому что к нам нельзя приглашать гостей, Заку и Рубену не запрещают видеться. И тебе нравится быть одному. Так что, по сути, я единственный, кто страдает.

Лицо Зака вытягивается все больше с каждой секундой, и у меня официально заканчивается терпение.

– Никто не мешает тусоваться с Джоном, если тебе одиноко, – говорю я. – И никто не мешает тебе пригласить нас отдохнуть без всяких тусовок. Но не срывайся на нас из-за того, что тебе запретили приглашать гостей, Энджел. Мы пытались остановить тебя.

– Об этом никто бы не узнал, если бы вы втроем не погнались за нами и не устроили сцену, – холодно говорит Энджел.

– Ты этого не знаешь, – говорит Джон, переводя взгляд с одного на другого, его брови встревоженно поднимаются. – Тебе было бы паршиво в любом случае. И все уже сделано.

Зак обхватывает себя руками.

– Пойдешь с нами? – спрашивает он с легким отчаянием. Я почти уверен, что на самом деле он не хочет тусоваться с Энджелом и Джоном, иначе он бы заговорил в автобусе. Но пытаться заставить Зака ставить свои потребности выше чьих-либо еще – все равно что пытаться умолять пчелу не жертвовать собой ради улья.

Я пристально смотрю на Энджела. Энджел переводит взгляд с Зака на меня, затем поднимает руку.

– Нет. Я устал.

Они с Джоном направляются в свои комнаты, и Зак хмурится.

– До завтра? – спрашивает он.

– Конечно. Может быть, – он не смог бы звучать менее восторженно, даже если бы попытался.

Когда мы входим в мою комнату, Зак парит у двери, поднимаясь на цыпочки и снова опускаясь, как будто готовится взлететь. Я тяжело приземляюсь на кровать со скрипом пружин.

– Что случилось?

Он делает несколько медленных шагов по комнате, глядя из окна вниз на мигающие огни Праги.

– Ничего. Валерия просто сделала несколько замечаний о моих танцах.

Где-то глубоко внутри меня просыпается шестое чувство. Когда переживаешь целую жизнь пассивной агрессии и скрытых угроз, желудок начинает распознавать их раньше, чем разум. Это один из таких моментов.

– Какого рода замечания?

Он пожимает плечами, как будто в этом нет ничего особенного. Но это очень важно, иначе он не был бы таким тихим.

– Она сказала, что ты отвлекал меня сегодня вечером и из-за этого я сделал все невпопад. Я часто делаю ошибки, и мне нужно будет потренироваться с ней во время перерывов на съемках на следующей неделе.

Валерии чертовски повезло, что ее сейчас нет с нами в комнате, иначе я бы сказал ей пару ласковых.