Если о нас узнают

– Да, уже поздно, – говорит Рубен.

Джон встает, и мы прижимаемся, как тренога, используя друг друга для поддержки.

– Хорошо, – говорит Джон, надувая губы, а затем прижимается своим лбом к моему и трет меня сзади по шее.

– Вам двоим так хорошо вместе. Не налажайте, потому что это нечто особенное. А теперь идите, я присмотрю за нашим постоянным беспорядком.

– Я слышал!

Мы с Рубеном выходим в коридор.

И охренеть.

В конце коридора стоят два незнакомых охранника. Они одеты в светло-серые костюмы с белыми галстуками. Их стоическое выражение лица не меняется, когда они видят нас.

Я чувствую себя, словно у меня неприятности, хотя и не сделал ничего плохого. Выпивка в восемнадцать лет здесь легальна. И конечно же этим охранникам рассказали обо мне и Рубене, надеюсь они подписали документы о неразглашении.

Мы с Рубеном идем в мою комнату и заходим внутрь. Рубен в последнее время часто приходит, так что я постоянно убираюсь здесь.

Мы падаем на кровать, наши руки переплетаются.

– Ты и правда сексуальный, – говорю я. – Ты ведь знаешь это, верно?

– С чего ты так решил?

– Не знаю. Наверное, я просто чувствую себя счастливчиком. И понимаю, о чем говорил Джон. Ну… ты знаешь.

Он целует меня в макушку, и я закрываю глаза.

– Я сегодня кое о чем подумал, – говорит Рубен. – Это беспокоило меня.

– Что такое?

– Это связано с тем, о чем я тебе никогда не говорил. И я вроде как хочу тебе сказать, но не хочу, чтобы ты считал меня мудаком.

Несмотря на то, что я пьян, этого признания мне достаточно, чтобы попытаться прийти в себя.

– Скажи мне.

– Ты уверен?

– Ага.

– Правда-правда?

– Да.

– Ладно, сейчас расскажу. В первый день в лагере Hollow Rock мы с мамой по глупости пришли туда рано, там больше никого не было. Потом подъезжает шикарная машина, и мама говорит: «Это Джонатан Брекстон. Его отца зовут Джефф Брекстон. Обязательно познакомься с ним».

Я моргаю. Джон каждый год записывался в Hollow Rock под вымышленной фамилией, чтобы избежать именно такой ситуации. Если бы люди в лагере знали, что он Джон Брекстон, ему бы не дали ни секунды покоя, и он никогда не смог бы понять, почему люди хотят с ним подружиться. Я не узнал, что он сын Джеффа Брекстона, пока Джефф не позвал нас с родителями на встречу после финального концерта.

– Так ты знал, кто такой Джон, когда встретил его?

– Ага.

– А он знает?

– Да. Боже, да, он знает. Он попросил меня никому не говорить, кто он такой, и вот так мы стали друзьями. И я полюбил его, как только узнал поближе. Но как думаешь, смог бы ты… как… как это называется, Зак? О чем я говорю? – он смотрит вдаль. – Предвзятый! Можно ли быть предвзятым, когда знаешь о чем-то подобном? Типа, я думаю, что, когда вы с Энджелом попросили меня выступить с вами в финальном шоу, я бы сказал: «Нет, Джон должен прийти», даже если бы я не знал, кто его отец. Закари, мне бы хотелось так думать. Правда. Но, может быть, и нет. Может, я бы сказал: «Эй, Джон найдет кого-нибудь другого. Они с Энджелом не ладят, так что не будем всех ставить в неловкое положение, бла-бла-бла». Кто знает?

Мой пьяный мозг пытается не отставать от его слов.

– Но он подружился с Энджелом. Теперь все в порядке.

Он вздыхает.

– Дело не в этом.

– Тогда в чем?

– Что, если я использовал его? – шепчет Рубен. – Что, если я подружился с ним, чтобы потом спеть перед его отцом?

– Неправда. Было очевидно, что он тебе понравился.


– Да, знаю. Но все равно, это может быть не так. Все это произошло не потому что мы были хорошими людьми, или потому что работали усерднее всех остальных, или даже просто потому что нам сказочно повезло. Это случилось потому, что моя мама безжалостна, и, возможно, я тоже.

Я рассматриваю его.

– Ты не безжалостный. Ты хороший человек.

– Подожди, подожди. У меня есть точка зрения. Когда ты поцеловал меня, я подумал, что ты меня используешь. По-моему, я уже говорил тебе об этом. Говорил? Ну ладно. Я думал, ты используешь меня, как все остальные. Как любой другой парень. Они всегда натуралы и экспериментируют, или они геи, но хотят прославиться. А потом я начал думать о тебе, и такой «черт!». Наверное, это карма. Я был мудаком с Джоном, и теперь мне придется расплачиваться за это вечно. Никто никогда не полюбит меня таким, какой я есть. Меня всегда будут использовать. Так вот, – заканчивает он, склонив голову набок. – Вот почему я был так расстроен. По большому счету.

Я просовываю руку ему под рубашку.

– Без обид, – говорю я, – но это глупо. У тебя не будет плохой кармы, потому что ты не плохой парень. Ты лишь подружился с парнем после того, как мама подтолкнула тебя; такое случается. И даже если ты был проклят или что-то в этом роде, я разрушил проклятие, потому что я тебя не использую. – Он скользит пальцами по моим бедрам, и я откидываю голову назад. – Хотя я бы не возражал использовать тебя для кое-чего…

– Ты пьян.

– А ты секси.

Он грустно улыбается.

– Что, если я превращаюсь в свою маму, Зак?

Я притягиваю его ближе.

– Послушай меня. Твоя мама – худший человек в мире. А ты самый лучший. Ты совсем на нее не похож.

– Спасибо, – стонет он. – Вау, хорошо. Я в постели с горячим парнем, и все, что я могу делать, это говорить о своей маме.

– Чем бы ты хотел заниматься?

– Не уверен. Но думаю, будет лучше, если ты снимешь рубашку.

Я смеюсь, затем снимаю верх. Опускаюсь обратно, скользя рукой туда, где она была раньше, – под его рубашку.

– Лучше? – спрашиваю я.

Он целует меня, его рука лежит посередине моей груди. Он ложится, и я двигаюсь, оказываясь на нем сверху, а его ноги на моих бедрах. Он все еще одет, а я в джинсах.

Мне и так нравится.

Рубен делает паузу.

– Спасибо, что выслушал меня. Никогда не думал, что расскажу кому-нибудь то, что сказал тебе.

– Я рад, что ты это сделал, – говорю я.

Он касается моей серебряной цепочки, которая свисает между нами.

– И типа я все осознаю, понимаешь? – говорю я. – Я знаю, как ужасно чувствовать себя использованным. Хочу, чтобы ты знал, что я так никогда не поступлю, и мне жаль, что Адонис так с тобой обошелся.

– Мм-хмм. Один очень дерьмовый пример среди миллиона.

– Хотя он был горячим.

– О, ты заметил?

– Еще бы, – говорю я. – В то время я этого не осознавал, но ревновал.

– Ты мне больше нравишься. Плюс, что немаловажно, ты не мудак. – Он на мгновение закрывает глаза. – Эй, помнишь, как мы встретились в первый раз?

– Это трудно забыть.

Я опаздывал в лагерь и ворвался в свою хижину, чтобы выгрузить вещи, а потом поспешить на инструктаж. Случайно ворвался к Рубену, который вернулся к себе, чтобы взять свой ингалятор. Он закричал, а затем бросил в меня подушку и сказал, чтобы я никогда больше так не делал. Позже он признался, что испугался, потому что смотрел «Пятницу, 13-е» как раз перед тем, как приехать в лагерь.

– Каким было твое первое впечатление обо мне? – спрашивает он.

Я вспоминаю прошлое. На самом деле уже не помню все точно. Я мчусь в свой домик, а потом у меня кровь стынет в жилах, когда я понимаю, что только что ворвался к парню, которого никогда не встречал. Даже при первом взгляде на него я понял, что хочу понравиться Рубену.

– Я тогда подумал, что ты особенный, – говорю я. – Сразу понял, что ты будешь иметь большое значение в лагере, вокруг тебя была такая атмосфера.

– Это мило, – мягко говорит он.

– А помнишь, как увидел меня в первый раз?

– Да.

– И?