Если герой приходит

Кровь и вода




Афина не верила своим глазам.

«Не верю!» – и так три раза подряд, всякий раз по-новому.

Впервые она не захотела верить своим божественным, прозрительным глазам, когда обнаружила этого мерзкого мальчишку, прячущегося в тени, в двадцати шагах от богини. То, что ему хватило ума (умишка!), отваги (дерзости!) и предприимчивости (медной тупоголовости!) явиться сюда ночью и изображать из себя охотника на Пегаса – это Афина еще могла бы простить. Но он явился сюда вместе с богиней, он занимался тем же делом, что и она, даже если просто наблюдал за крылатым конем, теша свое любопытство – а значит, был отвратительной, мелкой, дешевой пародией на дочь Зевса. Какой-нибудь насмешник вроде Мома или Гермия, окажись он поблизости, мог бы потом разнести от Крита до Фракии, что у блистательной Афины есть тайный подражатель, смертный афинчик, одержимый той же идеей, что и Охранительница Городов.

Афина превращала в пауков за меньшее.

Что, щенок? Ты не мог найти другого места для укрытия?! Вот Афина – она да, не могла. Укрыться на южной стороне площади, с тыльной стороны портика, и впрямь было бы разумней. Но там стоял храм Афродиты, да еще и Афродиты Черной, темной и мстительной ипостаси богини любви. Спрячься Афина там, и впору было ждать от Пеннорожденной[79] какой-нибудь каверзы. Опозорить Афину перед Зевсом – что может быть приятней для истинной, возвышенной любви, царящей между богинями-олимпийками?!

О да, вздыхала мудрость. Военная стратегия кивала.

Прогнать мальчишку? Испепелить? Но под портиком уже бродил Пегас. Кто его знает, этого коня? Почует насилие, улетит, не вернется. Приходилось терпеть унизительное соседство, скрывая себя не только от Пегаса.

Второй раз Афина отказалась верить своему гордому всевидящему взору, когда мальчишка двинулся через площадь. Сейчас он спугнет Пегаса! Все пойдет прахом по вине жалкого муравья! Он что, не знает, чем заканчиваются для здешних дурней такие попытки? Волнение вспыхнуло и погасло. Богиня успокоилась: в Эфире Пегас убивал не впервые. Еще одно убийство не отвратит коня от источника, что бы его сюда ни приманивало.

Что он там шепчет, болван?

– Иди сюда, не бойся.

Богиня с трудом сдержала смех. Смертный, ничтожество, надутый пузырь! Он уговаривает не бояться крылатого коня, сына Медузы и Посейдона? Коня, способного ударом копыта остановить рост горы?!

Тут для Афины настал черед вновь не дать веры своим глазам. Прикончить наглеца? Это Пегас мог и в малом облике, какой выбрал для прогулок у источника. Чай, не гора – комок уязвимой плоти. Но Пегас начал расти, как если бы ему действительно угрожало что-то значимое. Мальчишка – бог в личине? Нет, чепуха, ни малейших признаков божественности. В чем дело, думала Афина, пока ломались колонны. Что происходит?

Сегодня она не собиралась нападать на Пегаса из засады. Рано, Гефест еще не выковал золотую уздечку. Хромой делает на славу все, что делает – даже насилует на славу – но как же неторопливо он это делает! Афина намеревалась остаться в роли наблюдателя. Если Пегас действительно прилетает в Эфиру, к источнику – тут, в путанице лавок и тесноте колонн, под крышей, закрывшей небо, у богини будет шанс накинуть уздечку на коня, прежде чем он взлетит. Надо все предусмотреть, прикинуть заранее…

И вот блистательная идея рассыпалась в прах. Захоти Пегас прянуть в небо – он это сделает так же быстро, как делал раньше. Взлетит в пыли и обломках, оставив под собой одни руины. Ни колонны, ни крыша не задержат его дольше, чем чистый воздух – если, конечно, сам Пегас не захочет задержаться. Стоит поблагодарить гадкого мальчишку за то, что позволил богине узнать это заранее, избежать очередного позора.

На краткий миг Афине показалось, что крыша рухнула на голову ей самой. «Да ты помешалась на этом Пегасе!» – гремел в ее голове гневный возглас отца. Может, и так, без слов ответила Афина. Может, мне и впрямь следует поискать другие возможности.

Мудрость пожала плечами. Военная стратегия отмолчалась.

– Прекрати! Немедленно прекрати!

Кто это кричит? Мальчишка?!

Мучась сомнениями, Афина пропустила момент, когда Пегас перестал расти. Разрушения закончились, толком не начавшись. Не считать же серьезным происшествием десяток лавок, сдвинутых с места, и пару упавших колонн? Мальчишка стоял в центре площади без движения. Пегас же, напротив, сделал несколько быстрых шагов вперед – возвращаясь в малый облик, но не до конца. Беспокоится, поняла Афина. Куда он идет?

К человеку? К чаше источника?!

Пегас остановился у чаши. Сунул морду в воду, затем резко вскинул голову, подняв тучу брызг. Начал пить. Перестал так же резко, как и начал. Фыркнул, раздул ноздри, принюхиваясь. Ударил копытом – на этот раз без последствий. Нервничает, отметила богиня. К сожалению, причина нервозности Пегаса оставалась для Афины тайной. Принять мальчишку за повод к беспокойству дочь Зевса решительно отказывалась.

– Что это? Чем пахнет?

Афина сама не заметила, что спрашивает вслух – к счастью, шепотом.

Пахло морской водой, седым туманом, водорослями, гниющими на берегу. Пахло безвременьем, ссылкой, забвением. Океаном пахло, древним титаном, поясом мира живой жизни, отделявшим его от мира жизни мертвой. Пахло островами в Океане, существами, прозябавшими на этих клочках суши – добровольно или под угрозой наказания. Афина помнила этот запах. От него кружилась голова, клонило в сон. Она дышала им, когда ждала, вглядываясь во мглу, где молчал герой Персей и страшно кричала Медуза Горгона.

О да! Из этой мглы вылетел Пегас. В этой мгле ударил столб радуги. Из этой мглы не вышел Персей, сводный брат Афины по отцу – во всяком случае, богиня его не дождалась.

Афина подняла лицо к небу.

– Что это? – забывшись, повторила она.

В небе брезжила радуга – не огненная дуга, слабый намек на нее. Казалось, радуга сама не решила, быть ей или не быть. Тусклая, бледная, она в то же время не была порождением вестниц Гекаты – лунной радугой, какую можно видеть ночью. Рядом с ней гасли звезды. Афина попыталась связать все вместе: Пегас, мальчишка, запах Океана, ночная радуга…

Не смогла.

Пегас тыкался мордой в чашу, расшвыривал брызги. Природный фонтанчик в чаше не устраивал коня. Пегас хотел фонтан больше, выше, живей. Брызги издавали явственный запах Океана. Источник Сизифу даровал речной бог Асоп, но сейчас складывалось впечатление, что Асопом был Океан – тоже река, если мыслить буквально.

Мальчик в центре мира живой жизни. Крылатый конь в подобии мира жизни мертвой. Радуга в темных небесах: трепещущий мост, натянутый лук.

Нет. Не складывается.

Пегас возбужден. В таком состоянии он всегда улетал от Афины. Почему он не улетает сейчас? Что удерживает коня на месте? И откуда, Тартар вас всех поглоти, взялся запах Океана?!

От страшной догадки Афина похолодела.

Все сложилось воедино. Сын Медузы и Посейдона, рожденный в мире мертвой жизни, взлетал, взлетал на глазах у потрясенной Афины. Для этого особенного, ранее не виданого взлета он не нуждался в крыльях. Пегас открывал Дромос, прокладывал тайный коридор из мира в мир, от городского источника туда, где он родился – на остров в Океане, место ссылки его гордой матери. Вряд ли Пегас делал это осознанно – откуда у коня разум? Должно быть, радуга и была Дромосом, связью миров. Если она проявится до конца, оформится, зазвенит от силы…


Проклятье!

Сбеги Пегас на остров, уйди в мир мертвой жизни – он станет недосягаем для Афины. Главное, он станет бесполезен для Олимпа. Даже если своевольный конь и в состоянии вернуться обратно – можно ли быть уверенным, что он это сделает? Когда? Через год? десять? сотню лет?!

Все насмарку: планы, усилия. Все, что выстрадано.

Давай, велела мудрость. Действуй, поддержала военная стратегия.

– Я здесь!

Богиня шагнула вперед, сбрасывая невидимость. Открылась Пегасу – ну не мальчишке же, в конце-то концов! – вышла на площадь, под свет луны, в блеске и силе. Лучше я просто спугну его, сказала Афина себе. Сколько раз он улетал от меня? Одним больше, одним меньше. Улетит в горы, на луга, куда угодно. Зато не покинет мир живой жизни, пределы досягаемости. Тогда у меня в руках останется возможность когда-нибудь достичь поставленной цели. Если же он уйдет во мглу Океана, какая бы причина его туда не манила – у меня в руках останется ветер, только ветер, ничего более.

– Ты видишь меня?

О, Пегас видел. И Афина видела. Запрокинув лицо к небу, она проводила взглядом крылатую тень. Белую, небывалую для черного сонма теней. Радуга к этому моменту поблекла, исчезла; запах Океана растаял без следа. Не Дромос, ведущий из мира в мир – просто полет, обычный для тех, кто рожден с крыльями.

– Я вижу тебя.

Мальчишку никто не спрашивал. Зачем он ответил? Решил, что дочь Зевса обращается к нему? Ладно, хорошо, что он напомнил о себе. Крылатый улетел, теперь разберемся с тем, кто рожден бескрылым.

– Кто ты?

– Гиппоной, сын Главка.

Называя имя отца, мальчишка запнулся. Ну да, у Главка все дети – приемыши. Те, кто постарше, успели выяснить этот прискорбный факт. Афина не помнила, есть ли у правителя Эфиры сыновья младше этого охотника на Пегаса. Еще не хватало следить за Сизифовым отродьем! Пусть даже в Главкидах течет иная кровь…

Да, кровь. Кровь прежде всего. Как он кричал белому коню? Сыну Медузы и Посейдона? Способному обогнать северный ветер и укротить гору?!

«Прекрати! Немедленно прекрати!»

Не может быть. Но Пегас перестал расти. Совпадение, пустое стечение обстоятельств. Но Пегас перестал расти. Конь уменьшился, чтобы напиться из чаши. Выйти из-под портика. Возглас смертного тут ни при чем. Но Пегас…

– Иди сюда! Быстро!

Он подчинился.

– Дай руку.

Он протянул левую руку.

– Стой, не дергайся.

Крепко взяв мальчишку за запястье, Афина ногтем вспорола ему мясистую часть ладони. Для парня это было все равно что ножом. Он вздрогнул, закусил губу. Пошла кровь: красная, бойкая. Капли упали на вытертые камни плит. Афина наклонилась к ладони смертного – еще узкой, детской, но с мозолями от оружия и поводьев. Опомнилась, скривилась от брезгливости и запоздалого стыда. Ты кто? Ты Афина? Блистательная Покровительница городов? Или ты гнусная Эмпуза, даймон с ослиными копытами, охочая до крови юношей, не вошедших в возраст расцвета? Не хватало еще, чтобы парень схватился за дешевый кулон из яшмы, отпугивающий Эмпузу! Это будет как плевок в лицо…

Пить надо с достоинством. Даже если пьешь кровь.

Богиня выпрямилась. Смочила палец, которым рассекала плоть, в красном ручейке. Лизнула, уловила вкус, задумалась. Лизнула еще разок, на всякий случай. Подставила рассеченную ладонь мальчишки под лучи Селены, небесной странницы, изучила изменения цвета.

В крови парня не было ихора. Смертный, вне сомнений.

Мальчишка не мешал, не молил о пощаде. Склонив голову к плечу, он разглядывал Афину. В глазах его блестел интерес, не сказать чтоб чрезмерный. Страх? Страх отсутствовал. Похоже, юный Гиппоной не впервые видел бога так близко. Кого ты мог видеть, дитя? Тинистого Асопа, воняющего гнилыми карасями?! Гипноса у своего ложа? Не Олимпийца же, в конце концов?!

Отложив этот вопрос на будущее, Афина отпустила тонкое запястье.

– Жди здесь, – велела она. – Убежишь, покараю.

– Я не убегу.

– Верно. Не убежишь.

– Ты тоже охотилась на Пегаса?

Это оскорбительное «тоже» заслуживало смерти. Мучительной и долгой. Не сейчас, велела мудрость гордости. Успокойся, добавила военная стратегия. Покарать ребенка за неуместное, случайно вырвавшееся слово – унизить себя стократ больше, чем просто смолчать. Ты бесишься, продолжила военная стратегия, та еще надоеда. Пегас улетел, ты была вынуждена спугнуть его. Когда что-то вынуждает тебя к действиям, не предусмотренным заранее – ты яришься, воительница. Почему? Это противно мне, твоей стратегии. Когда ты не понимаешь, что происходит – ты яришься вдвойне. Это противно ей, твоей мудрости. Я сейчас говорю за нас обеих, потому что мудрость молчалива.

Не мальчишка всему виной. Ты, только ты.

– Жди здесь, – повторила Афина.

Не оглядываясь, она пошла к источнику.

Каменная чаша. Ребристый бортик. Веселая струйка фонтанчика. Что влекло тебя сюда, Пегас? Афина зачерпнула пригоршню воды, поднесла ко рту. Вода как вода. Прохладная. Сладкая. Солоноватая. Так не бывает: и то, и другое сразу. Соль в пресной воде? Сладость – еще ладно, Асоп мог расстараться для Сизифа. Что это за вкус? Что это…

Она задохнулась, не в силах поверить.