Если бы всё было иначе

Тогда-то я и начала подозревать, что Мэл знает, как я отношусь к Люку.

Заходя в дом Коэнов четыре года спустя, я ни секунды в этом не сомневалась. Мэл с Наоми сидели в гостиной, смотрели телевизор и хохотали над какой-то шуткой, которую я не успела услышать. Сидни лежала у ног Мэл, свернувшись в клубок.

Мэл закончила первый месяц лечения два дня назад. За это время мы еще не успели увидеться, поэтому после занятий в летней школе я на автобусе доехала до улицы, где жили Коэны, и купила вкусняшек, чтобы отпраздновать. Ничего особенного – обычные рисовые пирожные и соленый крекер, – потому что только они не вызывали у Мэл тошноту.

После того как Ро рассказал мне правду о том вечере, я снова начала ходить к Мэл при любой возможности. Не каждый день, потому что я по-прежнему боялась ей надоесть, но достаточно часто, чтобы она понимала, как важна для меня.

– О, Джесси, девочка моя! Пожалуйста, скажи, что в этом пакете лежит еда, – воскликнула Мэл, тоскливо глядя на пакет, который я держала в руках.

Я достала рисовые пирожные, и она запищала от радости.

Запищала – в прямом смысле этого слова.

Я нахмурилась, переводя взгляд с Мэл на Наоми. Наоми, славившаяся тем, что вечно пребывала в плохом настроении, встретила меня лучезарной улыбкой.

– Вы тут напились, что ли? – поинтересовалась я.

– Напились? – обиженно переспросила Наоми. – Это что еще за вопрос такой?

Я подошла к ним на шаг ближе и ахнула.

– Вы что, под кайфом?

– От жизни! – захихикала Мэл. – Ничего особенного!

– Ничего особенного, – отозвалась Наоми, и они снова расхохотались.

Я не могла поверить своим ушам. Покачав головой, я пошла на кухню за тарелками и арахисовой пастой. Пока я была там, ко мне подошла Сидни, и я отложила все, что держала в руках, чтобы с ней поиграть. У нас были свои маленькие забавы. Особенно мы любили вальс: Сидни становилась на задние лапы, а я брала ее за передние и делала вид, что мы танцуем. Еще ей нравилось, когда я притворялась мертвой: я замирала, лежа на полу, а она начинала лихорадочно бегать вокруг и вылизывать меня, чтобы вернуть к жизни. Я каждый раз пыталась не выходить из образа, но мне хватало всего пары секунд, чтобы начать хихикать от щекочущих и мокрых прикосновений ее языка. В тот день я опустилась на колени, чтобы мое лицо было на уровне с ее мордочкой, и она тут же принялась его лизать.

– Привет, красавица! – воскликнула я тонким голосом, которым говорила только с ней одной. – Тебе не кажется, что Нэй и Мэл съехали с катушек? О да! Они меня тоже пугают!

Пока я говорила, Сидни лизнула мне верхнюю губу. Я отдернула голову и захохотала. Возможно, мы слишком часто играли, но, похоже, Сидни решила, что искусственное дыхание рот в рот – ее призвание. Мэл шутила (не слишком-то удачно), что Сидни научила нас троих французским поцелуям.

– Я тоже люблю тебя, девочка моя! – проговорила я сквозь смех. – Но не в этом смысле.

Я вытерла губы о воротник рубашки, помыла руки и снова взяла вещи, за которыми и пришла на кухню.

– Ну, рассказывай: к которому из моих сыновей ты сегодня пришла в гости? – крикнула Мэл, когда мы с Сидни вернулись в комнату.

– Я пришла к тебе!

– Я была уверена, что она назовет Люка, – громким шепотом произнесла Наоми.

– Прямо у меня с языка сняла! – воскликнула Мэл и подвинулась, чтобы я могла присесть рядом.

– Пфф, – выдавила я, опускаясь на диван и пытаясь сохранить безразличное выражение лица. – О чем вы вообще? Вы себя сегодня странно ведете.

– Ой, прости, – сказала Мэл. – Я думала, мы тут говорим про трех подростков. Я вас безумно люблю, но это у вас все странно.

Мэл и Наоми продолжили веселиться, налегая на рисовые пирожные, а я бросала на них мрачные взгляды. Что она хотела этим сказать?

Если бы не Наоми, я бы, вероятно, заставила Мэл объяснить свои слова. Но я совершенно не была готова к тому, что кто-то из них вслух произнесет правду, в которой я никогда никому не признавалась – я влюблена в Люка. Тогда они захохочут еще сильнее.

Мне нравилась Наоми, но она порой заставляла проявляться ту сторону Мэл, которую я любила значительно меньше всех остальных.

К счастью, я знала наверняка, что Люка и Ро дома нет – в это время они оба работали. Мне оставалось делать вид, что я не придаю случившемуся большого значения. Впадать в истерику и привлекать к себе излишнее внимание явно не стоило. Тем не менее весь остаток дня я чувствовала себя бутылкой газировки, готовой взорваться после того, как ее сильно встряхнули. Мне понадобилось некоторое время, чтобы понять, что именно в поведении Мэл и Наоми так сильно меня расстроило. Я смогла это сформулировать, только когда вернулась домой: они посмеялись над моими чувствами к Люку, словно это была просто детская влюбленность. Вряд ли они сделали это специально, но все-таки их слова причинили мне боль. Вероятно, они были правы, и я действительно понятия не имела, что значит любить. Но все-таки мне отчаянно хотелось оправдаться, объяснив им, что мое отношение к Люку не было ни легкомысленным, ни поверхностным.

Я никогда никому не говорила, что мне нравится Люк. Я вдруг поняла: мне необходимо снять этот груз с плеч и выразить словами, каково это – тайно любить человека, которого знаешь почти всю свою жизнь. В обычных обстоятельствах идеальным кандидатом на роль поверенного лица была бы Мэл. Если бы оставалась хоть какая-то вероятность застать Мэл в одиночестве и не под кайфом, я бы тут же вышла из автобуса и побежала обратно к ее дому. Но в нынешней ситуации – едва ли не первый раз в моей жизни – я не могла обратиться к Мэл.

Поэтому я сделала то, чего никогда раньше не делала.

Вернувшись домой, я прошла мимо папы, заполнявшего бумаги для клиники за обеденным столом, и поднялась в комнату родителей. Я постучала в дверь и, не услышав ответа, открыла ее и осторожно прокралась внутрь. На удивление, шторы были раздвинуты (явно дело рук папы), но мама все равно крепко спала, спасаясь от света с помощью атласной маски.

Я присела на ковер рядом с изножьем кровати и подтянула колени к груди, прислушиваясь к ровному ритму маминого дыхания. А потом заговорила.

Я рассказала ей обо всем, что долгие годы хранила в себе. Я рассказала ей все на свете о мальчике, который был моей первой настоящей любовью: о Люке Коэне.





СЕЙЧАС



Я не могу стереть из памяти его лицо.

Генеральная уборка комнаты не помогает. Пробежка под обжигающим полуденным солнцем тоже. Даже наоборот – теперь у меня начинаются галлюцинации. Я вижу его в машинах, за деревьями и всюду, куда падает мой взгляд.

Моей голове приходится не лучше, чем глазам: в ней бьются оглушительные, тревожные, печальные мысли.

Наконец, осознав, что другими способами отвлечься не удастся, я звоню Уиллоу и соглашаюсь поехать с ней на вечеринку Бэйли. Я рискую, потому что там могут быть люди, которых я не хочу видеть. Например, Эрик Лэрнер.

Но еще я знаю, кто точно туда не пойдет, поскольку он старше меня на год и не общается с компанией Бэйли, – Люк. И этого для меня достаточно.

– Ура, ты отлично повеселишься! – восклицает Уиллоу, садясь на пассажирское сиденье моей машины вечером того же дня.

Уиллоу – высокая брюнетка с яркими глазами и еще более яркими перспективами. Она живет в огромном особняке, построенном в староанглийском стиле, который стоит всего в паре минут езды от моего дома, поэтому мы планируем добраться до коттеджа Бэйли вместе и уже там встретить Брэтта – парня Уиллоу.

– Пристегивайся, – требую я и выжидающе смотрю на нее.

– Секунду, – говорит она, поднимая телефон и направляя селфи-камеру на свое лицо. Она уже достаточно хорошо меня знает, поэтому даже не спрашивает, хочу ли я сфотографироваться вместе с ней, но я все-таки отодвигаюсь подальше, чтобы точно не попасть в кадр.

Она стукает пальцем по экрану, и тут же раздается оповещение. Вот и первый из сотен лайков, которые она соберет. Уиллоу из тех людей, которых называют «интернет-знаменитостями». Ее видео собирают сотни тысяч просмотров, компании отправляют ей всевозможную продукцию в надежде, что та попадет в один из ее постов, а недавно несколько особенно преданных подписчиков начали продавать футболки с избранными цитатами из ее блога. Самая популярная – «держитесь за руки, а не за старые обиды». Но несмотря на то что Уиллоу умудрилась создать в соцсетях целую империю, она остается добрейшим человеком из ныне живущих.

– Я так рада, что ты решила пойти, – сказала Уиллоу, наконец пристегнув ремень безопасности. – Почему передумала?

Я завожу машину.

– Дома жутко скучно.

– Понятно, – отзывается она. Кажется, мой ответ ее не убедил.

– Серьезно.

– Нет, я тебе верю. Я бы тоже страдала от скуки, если бы почти каждый день проводила с дедушкой, который даже не приходится мне родственником.

Я специалист по провождению времени с людьми, которые не приходятся мне родственниками. Однако мы с Уиллоу редко обсуждаем то, какой была моя жизнь до ее переезда, поэтому она об этом не знает.

– На самом деле он очень милый, – говорю я в защиту Эрни.

Хотя Уиллоу замечательный человек, как и большинство восемнадцатилетних подростков, она предпочитает проводить время со своими ровесниками. Видимо, по этой причине ей так не нравится работать в культурно-спортивном центре, где нам в основном приходится иметь дело с детьми. Папа Уиллоу не догадывается о ее насыщенной интернет-жизни и о деньгах, которые она зарабатывает на просмотрах, поэтому он заставил ее найти работу, считая, что она должна узнать цену усердному труду, а не полагаться на миллионы отца.

– Вообще, это не такая уж и плохая работа. Если бы только они убрали из расписания все эти занятия наукой и спортом и разрешили мне рассказывать о том, в чем я разбираюсь, – размышляет она, когда разговор заходит о работе. – Например, я могла бы давать уроки макияжа или советы, как поднять самооценку. Мы бы назвали это развитием жизненных навыков или чем-нибудь в этом духе! Если бы на этом важном жизненном этапе у меня был доступ к знаниям экспертов, я бы сейчас была совершенно другой.

В ее голосе звучит такое сожаление, что я не могу не рассмеяться.

– Эээ, мне кажется, ты и так очень даже ничего.

– Господи, Джесси. Если бы ты знала, какой я была пару лет назад, – говорит Уиллоу и заглядывает в зеркало, чтобы подкрасить губы блеском.

Я думаю: «Если бы ты только знала, какой была я».

– Когда-нибудь я расскажу тебе о своем преображении, – обещает она.

Ее даже с натяжкой нельзя посчитать уродливой, поэтому я сомневаюсь, что «преображение» Уиллоу хоть чем-то напоминает обычную историю превращения гадкого утенка в прекрасного лебедя, но вслух ничего не говорю.

Мы подъезжаем к дому Бэйли, расположенному в самом конце улицы. Я уже бывала здесь пару раз – в одиннадцать лет, когда она собирала на день рождения всех девочек в классе, и какое-то время спустя, когда мы с Бэйли и Роуэном вместе писали какой-то проект.

От этого воспоминания в груди начинает привычно ныть, но я заставляю свой мозг сосредоточиться на чем-нибудь другом. «Сегодня никаких Коэнов», – приказываю я себе.

Припарковав машину, мы обходим дом Бэйли и оказываемся на заднем дворе, где и проходит вечеринка. Несколько человек уже залезли в бассейн, другие ходят по двору в купальниках и с напитками в руках.

– Уиллз, у тебя получилось прийти! – восклицает Бэйли и хватает Уиллоу за руку.

Они заключают друг друга в объятия, словно давние подруги, хотя я знаю Бэйли дольше, чем Уиллоу живет в этом штате.

– Привет, Джесси, – говорит Бэйли.

Кажется, она не ожидала меня здесь увидеть. Тем не менее она искренне мне улыбается и ведет нас к раскладному столику, на котором стоит морозильный ящик, наполненный жестяными банками и стеклянными бутылками.

– Что будешь пить? – спрашивает меня Уиллоу, засовывая в него руку.

– А газировка есть?

– Да, конечно, – кивает Бэйли. – Дома, в холодильнике. Сейчас схожу и принесу пару банок.

– Хочешь, я помогу? – предлагаю я.

– Не надо, я справлюсь, – говорит Бэйли и скрывается за дверью.