Если бы всё было иначе

Мое сердце отбивает в груди бешеный ритм. Люк все приближается, и вот он уже стоит передо мной. В лунном свете кажется, что его волосы светятся.

– Я пытался до тебя дозвониться, – без предисловий говорит он. – Не знал, дома ли ты.

Мне нужно несколько мгновений, чтобы собраться с силами и пробормотать:

– Я не видела… не смотрела на телефон.

Я не свожу с него глаз, и на меня лавиной обрушиваются все произошедшие в нем перемены. Его взгляд теперь кажется хмурым, голос звучит холодно. На подбородке проступает короткая щетина.

– Люк, – начинаю я, но он меня перебивает.

– Она хочет тебя видеть, – говорит он.

И я сразу понимаю, кого он имеет в виду.

Мэл.

Мэл хочет меня видеть.

В моей голове роятся тысячи вопросов, но я выдавливаю из себя лишь один.

– Когда?

– Завтра? – предлагает Люк, и я киваю.

Еще секунду он смотрит на меня, а затем разворачивается и идет обратно к машине.

Он уезжает, а я остаюсь стоять на дороге. Мне хочется позвать его, поехать вслед за ним и снова оказаться в том месте, которое раньше было для меня домом.





4





ТОГДА


Если пересчитать все секреты, которые я рассказала в доме Коэнов, можно подумать, что я там жила. Как-то, когда я была в пятом классе, мы с Мэл убирались в гараже, и я сообщила ей, что у меня начались месячные. Тринадцатилетняя, я поведала Мэл о своем первом поцелуе – с Каллэмом Тернером, – пока мы с ней танцевали в гостиной под песни Эми Уайнхаус. Мы с Люком и Ро бегали по газону между разбрызгивателей, когда я поделилась с ними тем, что увидела, как папа тайком курит у дома. Мы с Ро сидели в сарае, когда я рассказала, что депрессия моей мамы началась после того, как она родила меня.

Шла четвертая неделя летней школы. Мы с Мэл сидели на кухне, когда я наконец призналась ей и себе, что у меня проблемы с матанализом.

– Как же так? Это потому что ты слишком много времени проводишь здесь? – спросила Мэл. – Я же тебе говорила: хватит за мной ухаживать. Я в порядке!

– Нет, дело не в этом. Я просто тупая, – расписалась я в своем поражении, просеивая муку в чашу для миксера.

– Знаешь, что можно назвать тупым? Углы больше девяноста градусов и правительство, которое не борется с глобальным потеплением, – заявила Мэл. – Ты не тупая.

– Я просто могу заново взять курс по матанализу осенью и бросить один из предметов на выбор.

Мэл перестала взбивать яйца с сахаром и маслом и задумчиво нахмурилась. Ее лицо было бледнее обычного, а над верхней губой выступила капелька пота. Я предлагала ей поваляться на диване и посмотреть телевизор, вместо того чтобы готовить, но она отказалась. Она как будто поставила себе цель доказать, что является единственным человеком на свете, у которого от облучения радиацией возникают не тошнота и усталость, а рвение к активной деятельности и удвоенная энергия. Она играла свою маленькую роль передо мной и своими сыновьями, но ей не удавалось обмануть ни одного из нас.

– Давай отдохнем? – предложила я, но она не обратила на мои слова внимания.

– Ты можешь заново взять матанализ осенью, – проговорила она. – Или ты можешь найти человека, который отлично разбирается в математике, имеет достаточно времени, чтобы давать уроки, и не запросит у тебя за них бешеных денег.

Я сразу поняла, к чему она ведет, и моментально пожалела, что заговорила с ней про школьные неудачи. Я так привыкла делиться с Мэл всеми подробностями своей жизни, что мне даже в голову не пришло, что лучше держать рот на замке.

– Мне, наверное, просто надо больше заниматься, – сказала я, пытаясь вернуть разговор в обычное русло.

– Наверное, надо, – кивнула она и тут же продолжила. – С другой стороны, у занятий с репетитором есть определенные преимущества. Это может быть человек, который живет неподалеку отсюда и имеет опыт работы с учениками. Еще может оказаться, что он не против, чтобы ему платили комиксами. И у него рост около метра восьмидесяти. Или не стоит рисовать настолько подробный портрет?

– Мэл, – вздохнула я. – Он не захочет со мной заниматься.

– Он тебе это говорил?

– Ну нет, – признала я. – Но у него уже и так есть работа. А еще дело ведь не в том, что я не поняла пару тем. Я вообще не разбираюсь в этом предмете.

– Складывается впечатление, что тебе нужен репетитор, – самодовольно произнесла она.


– Только не этот репетитор.

– А почему нет? – с вызовом спросила она и снова принялась взбивать яичную смесь.

Я пристально поглядела на нее, пытаясь понять, зачем она это делает.

Мои чувства к Люку были одной из немногих тем, которые мы ни разу открыто не обсуждали, и после того странного дня, когда Мэл с Наоми долго смеялись, я думала, что это вряд ли изменится. Мэл никогда не делала ничего, чтобы оттолкнуть меня от Люка, но в то же время никогда и не помогала. Если не считать того плюшевого мишку с ярмарки. Или его стоило считать?

Стоило мне на секунду отвлечься, и мука полетела мне в нос. Я замахала рукой, чтобы разогнать это мучное облачко.

– Почему это обязательно должен быть Люк? – поинтересовалась я, впервые за весь разговор назвав его по имени.

– Да ты что? Ты его имела в виду? Люка? Моего Люка?

Сегодня она была в настроении поиграть на публику.

Я закатила глаза, и Мэл захихикала.

– А почему это обязательно должен быть не Люк?

Потому что он однозначно был самым умным человеком, которого я знала. Когда мы познакомились, ему было восемь лет, и он носил очки. С того самого момента я всегда помнила, что он знает множество вещей, о которых я не имею ни малейшего представления. Например, что такое круговорот воды в природе, как выглядят личинки жуков, и почему гром никогда не бывает без молнии.

– Не хочу выглядеть перед ним глупо, – призналась я.

Лицо Мэл тут же приняло серьезное выражение. Она взяла меня за подбородок, чтобы я посмотрела ей в глаза, а потом большим пальцем стерла что-то с кончика моего носа – наверное, муку.

– Если ты не разбираешься в чем-то идеально, это не делает тебя глупой. Это делает тебя человеком.

Пока мы росли, Мэл почти не ругала нас за грубые слова, но «глупый» было одним из немногих исключений.

– Хорошо, в таком случае, я не хочу казаться невежественной.

Мэл вздохнула.

– Если человек знает тебя и считает невежественной, то он глупый.

Разделавшись с мукой, я залезла на один из кухонных столиков и стала наблюдать, как Мэл продолжает готовить.

– Мамы всегда так говорят, даже если это неправда, – сказала я.

– Но только своим детям, – возразила Мэл. – Так что тебе я могу говорить такое абсолютно честно.

Я рассмеялась.

– А Ро и Люку – нет?

Когда мы с Мэл только познакомились, она сразу же понравилась мне за то, что почти никогда не проводила границы между мной и своими сыновьями. Она называла нас троих «ребятами» или «бандой». Любое напоминание о том, что я не была частью их семьи, казалось мне ударом в живот, и Мэл, словно зная об этом, всегда тщательно выбирала слова. Она не обращала внимания на то, что у нас разный цвет кожи, и как будто не видела странных взглядов, которые кидали на нас жители Винчестера – не самого разнообразного по национальному составу города. Хоть мы и не были родственниками генетически, это не играло никакой роли. Даже наоборот: то, что я не была ребенком Мэл, делало меня особенной. Она выбрала меня. Ро даже иногда в шутку называл меня «избранной».

Теперь уже улыбнулась Мэл.

– Я имею право хранить молчание. Значит, договорились? Люк будет давать тебе уроки.

Я вздохнула.

– А что, если он откажется?

– А кто говорил, что его кто-то будет спрашивать? – поинтересовалась Мэл. – Если я его попрошу, то получится, что мама заставляет его работать, бла-бла-бла.

Она произнесла эти слова низким голосом, пародируя то, как говорят мальчики-подростки. Получилось совершенно непохоже на Люка, так что я помимо воли расхохоталась.

– Давай просто сформулируем запрос вселенной и посмотрим, что из этого выйдет, – предложила она.

Я поняла, что она имела в виду только несколько минут спустя, когда Люк вернулся домой. Я думала, что он идет с работы, поэтому ожидала увидеть его в синей рубашке поло и черных брюках, но он оказался в спортивных шортах и домашней футболке, которая прилипла к его груди. Его волосы намокли от пота.

Он поднял руку в знак приветствия, подошел к раковине, налил стакан и залпом его опустошил. Пока он глотал воду, кадык на его горле двигался вверх-вниз, но Мэл зорко следила за мной, и я старательно делала вид, что мне все равно.

Однако, как выяснилось, мне не стоило беспокоиться. Мэл была занята собственными планами.

– Так с какой темой у тебя возникли сложности? – внезапно спросила она. Последние пять минут мы обсуждали вовсе не математику, но Мэл посмотрела на меня так выразительно, что я сразу поняла, о чем она говорит. – С произвольными последовательностями? Или с чем-то другим на букву «п»?

– Ты про производные? – неуверенно предположила я. Мэл прекрасно знала это слово.

– Точно! – воскликнула она, щелкнув пальцами. – Насколько я помню, мы в школе строили к графику касательную и измеряли угол транспортиром. Я могу завтра глянуть, остался ли он у меня, но ничего не обещаю.