Еще темнее

– Тейлор нас не слышит.

– Как это? – Она удивлена.

– Тейлор, – зову я. Тейлор не реагирует. Я зову еще раз. Потом наклоняюсь вперед и хлопаю его по плечу. Тейлор вынимает из ушей маленький наушник.

– Да, сэр?

– Спасибо, Тейлор. Все в порядке, слушай дальше.

– Да, сэр.

– Теперь довольна? Он слушает музыку. Пуччини. Забудь о его присутствии. Я забыл.

– Ты нарочно попросил его это сделать?

– Да.

Она удивленно моргает.

– Ладно… Так твое предложение? – произносит она нерешительно и с опаской.

Я тоже нервничаю, детка. Ладно, была не была. Только смотри, Грей, не испорти.

С чего начать?

Я вздыхаю.

– Позволь мне сначала спросить: ты предпочитаешь правильный, «ванильный» секс? Без всякой эксцентрики?

– Эксцентрики? – недоверчиво пищит она.

– Эксцентрики, со всякой хренотенью.

– Не верю своим ушам, неужели это говоришь ты?

– Да, я. Ответь мне.

– Мне нравится твоя эксцентричная хренотень, – почти шепчет она.

Ох, малышка, мне тоже.

Какое облегчение. Первый шаг… О’кей. Спокойнее, Грей.

– Так я и думал. Тогда что же тебе не нравится?

Она молчит, и я знаю, что она разглядывает меня при свете и тени мелькающих за окном уличных фонарей.

– Мне не нравится угроза жестокого и необычного наказания, – отвечает она.

– Ты о чем?

– Ну… – Она замолкает, снова глядит на Тейлора и понижает голос. – Меня жутко пугают хлысты и плетки в твоей игровой комнате. Мне не хочется, чтобы ты опробовал их на мне.

Я и сам уже это понял.

– Ладно, договорились: никаких плеток и хлыстов, а также бондажа, – добавляю я, не в силах убрать иронию из своего голоса.

– Ты пытаешься заново определить жесткие рамки? – спрашивает она.

– Не совсем. Я просто пытаюсь понять, что тебе нравится, а что нет.

– Самое главное, Кристиан, мне трудно примириться с тем, что ты с удовольствием причиняешь мне боль. А еще мысль о том, что ты будешь это делать, если я выйду за какую-то условную случайную черту.

Проклятье. Она знает меня. Она уже видела монстра. Я не хочу говорить об этом, иначе все испорчу. Поэтому игнорирую ее первый довод и сразу отвечаю на второй.

– Но она не случайная; правила у нас записаны.

– Мне не нужен набор правил.

– Вообще? Никаких?

Черт побери, вдруг она захочет до меня дотронуться? Разве я смогу защититься от этого? А, допустим, если она сделает что-то глупое и подвергнет себя риску?


– Никаких, – заявляет она и, подчеркивая свои слова, решительно качает головой.

Ладно, вопрос на миллион долларов.

– А если я тебя отшлепаю? Не будешь возражать?

– Чем отшлепаешь?

– Вот чем. – Я показываю ей свою ладонь.

Она ерзает, пожимает плечами, а внутри меня разливается тихая, сладкая радость. Ах, малышка, как мне нравится, когда ты так молчишь!

– Пожалуй, не буду. Особенно если с теми серебряными шариками…

При мысли об этом мой орел мгновенно пробуждается. Черт. Кладу ногу на ногу.

– Что ж, тогда было забавно.

– Тогда было хорошо, – добавляет она.

– Так ты можешь вытерпеть чуточку боли? – Мне не удается убрать надежду из голоса.

– Да, пожалуй. – Она пожимает плечами.

Ладно. Тогда мы сможем построить вокруг этого наши отношения.

Дыши глубже, Грей. Поставь перед ней условия.

– Анастейша, я хочу начать все сначала. Остановимся пока на ванильных радостях. Может быть, потом, если ты начнешь больше мне доверять, мы научимся быть честными друг с другом. Тогда мы выйдем на более высокий уровень общения, шагнем вперед и станем делать кое-какие вещи, которые нравятся мне.

Вот так.

Черт. У меня бешено колотится сердце, кровь бурлит во всем теле и стучит в ушах, когда я жду ее реакции. Мне даже кажется, будто моя жизнь повисла на волоске. А она… молчит! Она глядит на меня, когда мы проезжаем под мачтой освещения, и я ясно вижу ее лицо. Она оценивает мои слова, меня самого. Глаза на ее прекрасном, похудевшем, грустном лице кажутся немыслимо огромными.

Ох, Ана.

– Как же наказания? – наконец спрашивает она.

Я закрываю глаза. Значит, она не говорит «нет».

– Никаких наказаний. Никаких.

– А правила?

– Никаких правил.

– Вообще никаких? Но тебе ведь нужны правила… – Ее голос обрывается.

– Ты нужна мне еще больше, чем они, Анастейша. Последние дни показались мне адом. Моя интуиция, мой здравый смысл убеждали меня, что я должен тебя отпустить, что я не заслуживаю твоего внимания. Те снимки, которые сделал парень… Мне стало ясно, какой он тебя видит. Ты выглядишь на них беззаботной и красивой. Ты и сейчас красивая, но я вижу твою боль. Мне грустно сознавать, что я стал виновником этой боли… – Это убивает меня, Ана. – Да, я эгоист. Я захотел тебя мгновенно, в тот момент, когда ты рухнула на пороге моего кабинета. Ты необыкновенная, честная, добрая, сильная, остроумная, соблазнительно невинная; твои достоинства можно перечислять бесконечно. Я обожаю тебя. Хочу тебя, и мысль о том, что ты будешь с кем-то другим, словно нож ранит мою темную душу.

Черт. Пафосно, Грей! Очень пафосно.

Я говорю как сумасшедший. Так я ее напугаю.

– Кристиан, почему ты считаешь, что у тебя темная душа? – горячо возражает она, не на шутку удивив этим меня. – Я никогда бы не сказала. Печальная, да, возможно… но ты хороший! Я вижу это… ты великодушный, щедрый, добрый, и ты никогда не лгал мне. А я и не очень сильно страдала в тот раз от боли. Просто минувшая суббота стала для меня шоком. Или пробуждением, моментом истины. Я поняла, что ты щадил меня, что я не смогла быть такой, какой ты хотел меня видеть. Потом я ушла и вскоре осознала, что физическая боль, которую ты мне причинил, не идет ни в какое сравнение с болью потери, если мы расстанемся. Я очень хочу тебе нравиться, но это трудно.

– Ты нравишься мне всегда. – Когда же она это поймет? – Сколько раз я должен повторять это?

– Я никогда не знаю, что ты думаешь.

Неужели не знаешь? Детка, ты читаешь меня как свои книжки; вот только я не герой. Я никогда не буду героем.

– Иногда ты такой замкнутый… как островное государство, – продолжает она. – Ты меня пугаешь. Вот почему я притихла. Потому что никогда не знаю, какое настроение будет у тебя в следующий момент. За наносекунду оно переносится с севера на юг и обратно. Это сбивает меня с толку. И еще ты не позволяешь до тебя дотрагиваться, а мне так хочется показать, как сильно я тебя люблю.

В моей груди взрывается тревога, сердце стучит как молот. Она опять сказала их, эти три слова, которые я не могу слышать. И хочет прикоснуться ко мне. Нет. Нет. Нет. Нельзя ко мне прикасаться. Но прежде чем я успеваю отреагировать, прежде чем на меня нахлынула тьма, она расстегивает ремень безопасности и перебирается ко мне на колени. Она берет в ладони мое лицо, заглядывает мне в глаза. У меня перехватывает дыхание.

– Я люблю тебя, Кристиан Грей, – шепчет она. – Ты готов пойти на это ради меня. Я не заслуживаю такой жертвы, и мне очень жаль, что я не могу делать все эти штуки. Ну, может, со временем, я не знаю… однако я принимаю твое предложение, да, принимаю. Где я должна поставить свою подпись?

Она обнимает меня за шею и прижимается своей теплой щекой к моей щеке.

Я не верю своим ушам.

Тревога перерастает в радость. Она растет в моей груди, наполняет меня светом с головы до ног, согревает душу. Ана готова попробовать. Я вернул ее. Я не заслуживаю этого, но вернул ее. Я тоже обхватываю ее руками, крепко прижимаю к себе и утыкаюсь носом в ее душистые волосы. Пустоту, которую я носил внутри после ее ухода, наполняют облегчение и калейдоскоп разноцветных эмоций.

– Ох, Ана! – шепчу я и держу ее в своих объятиях, слишком обалдевший и слишком… счастливый, чтобы что-то говорить. Она уютно устроилась у меня и положила голову мне на плечо, и мы слушаем Рахманинова. Я снова вспоминаю ее слова.