Эпоха Отрицания
Часть 3 из 17 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
До беседы с Аароном Кевин предполагал, что Бишоп говорит о метафорическом подполье. О подполье мысли. Очевидно, это было не так.
Аарон вручил каждому листок бумаги, где было обозначено место встречи и сигнал, который они должны подать, когда за ними заедут. Он приказал, чтобы никто из них ни с кем этой информацией не делился. Даже друг с другом.
– Все слишком серьезно, – объяснил он. – Мы ведь серьезные ребята?
– Абсолютно, – ответил Мур.
Жасмин кивнула и хихикнула.
Теперь, сидя в старом «Понтиаке», мчавшемся вдаль по бесконечному шоссе, Кевин услышал, как водитель, которого звали Джордж – собственно, это все, что он знал об этом человеке, – сказал:
– Я сталкивался с этим дерьмом еще до Бишопа и Миттага.
– Не сомневаюсь, – поддакнул Мур.
Они ехали уже добрый час, обогнув северную оконечность Сакраменто по трассе 80. На шоссе было удивительно пусто.
Джордж покосился на пассажира.
– Ты мне не веришь.
– Я тебя не знаю.
– Но про восемьдесят девятый год наверняка что-то знаешь?
– Мне тогда был всего год.
– Но ты ведь слышал про восемьдесят девятый, верно? Ну то есть у тебя ведь есть какое-нибудь образование, парень? Восток, Запад? Берлинская стена?
– Конечно. Слышал об этом.
– Ну так вот. А мне было уже десять. Хорошо помню, какая тогда поднялась шумиха. Какой был праздник. Отец был просто одержим холодной войной. В восемьдесят втором вырыл убежище на заднем дворе. Между прочим, именно там я лишился девственности. – Водитель подмигнул собеседнику. – Ну, как бы то ни было, пришел тысяча девятьсот восемьдесят девятый: Берлинская стена рушится, и я хорошо помню, как папа смотрит все по ящику. Всех этих ликующих немцев с «кефалями»[7] и бутылками дешевого шампанского… Отец увидел их и закричал. Как он был счастлив… Тогда он сказал мне, что мир навсегда изменился. И потребовал непременно запомнить тот день. Когда бывшие враги стали друзьями. Когда мечи были наконец перекованы на орала. Такие вот дела. Мне было всего десять лет, но я хорошо помню. Помню, как был взволнован. То есть официально мы уже жили в будущем. В Шангри-Ла[8]. А потом… – Джордж наклонил голову, и было слышно, как хрустнули его шейные позвонки. – Знаешь, что случилось потом?
– Ну, расскажи…
– А надо ли? Не стоит. У вас ведь был «Макдоналдс» и еще длинный список подобных корпораций, которые неудержимо рвались в новые свободные страны, прибирая к рукам их земли и ресурсы. Вы заполучили толпы выходцев с Востока, стремящихся поскорее разбогатеть. Вы развязали войну в Югославии. Вы медленно, но верно разваливаете Африку. Геноцид в Руанде. У них был шанс, – сказал шофер, пристально глядя на едущие впереди автомобили, – шанс сделать наш мир лучше. Но вместо этого всех ждала та же самая история. Алчность, алчность… Ничего не изменилось. И десятилетия спустя люди с удивлением замечают, что мы снова находимся в состоянии войны. Это надломило моего отца. Черт побери, это едва не сломило меня, к тому же я был еще слишком молод, чтобы все правильно понять. Такая система, как наша – которая не использует шанс на то, чтобы сделать мир лучше, которая видит перед собой лишь сиюминутную выгоду… – Он громко вздохнул. – И ты видишь такое каждый божий день. На текущей неделе это «Плейнс Кэпитал» и IfW. Кое-кому из богатых задниц не захотелось платить налоги, и они взяли да и всучили свои миллиарды теневым банкирам. А те спрятали деньги на новых счетах – под чужими именами. Если бы не подняли шумиху журналисты, будь уверен: никто бы не затеял никакого расследования. – Джордж покачал головой. – Впрочем, неважно. Ни один богатый белый – уж поверь! – не собирается за это заплатить. – Он так сильно сжал руль, что даже суставы на его пальцах побелели. – Такую систему, как эта, нужно просто втоптать в грязь, уничтожить.
Кевин искоса наблюдал за водителем. Сколько лет этому парню? Если было десять в восемьдесят девятом, значит, сейчас тридцать восемь? С немытыми волосами до плеч и с сигаретой в губах он вполне смахивал на восемнадцатилетнего хиппи.
– А давно ты знаешь Мартина? – спросил Мур.
– Да нет. Мой кумир – это все-таки Бен. Я слышал, как он выступал на одном митинге в Толедо. От его голоса даже краска слезала со стен! Я был просто покорен.
– А я вот не помню, чтобы слышал его выступления.
– И больше не услышишь. Как он говорит? Очень страстно и убедительно. Привлекает к себе слишком много внимания федералов. Именно так всегда и происходит, когда речь идет о том, чтобы надрать задницу полицейским и устроить взрывы в почтовых отделениях. В общем, он отстранился, ушел в тень. Чтобы правительство слезло с наших задниц. – На лице Джорджа мелькнула усмешка. – Едва ли это сильно помогло. Но мы пока в деле, приятель.
– Так кто же всем заправляет – Миттаг или Бишоп?
– Хочешь иерархии? Тогда, парень, вступай в Демократическую партию. – Шофер на секунду посмотрел в зеркало заднего вида, а затем продолжил: – А ты-то что? Ты ведь наверняка давно знаешь про всю эту кутерьму.
– Почему?
Джордж раскрыл ладонь и стукнул себя по лбу.
– Ну ты же черный. Тебе ли сейчас напоминать о социальной справедливости?
– Нет, приятель. Не стоит, пожалуй, – ответил Кевин.
Выглянув в свое окно, он увидел неподалеку универсал, забитый какими-то вещами. За рулем сидела молодая женщина. Возвращается домой из школы или уезжает куда-то. Подальше от прежней жизни. И словно давно заученное наизусть, он произнес:
– Я осознал, возможно, когда мне исполнилось тринадцать лет, что моя жизнь – это своего рода клише. Отец коротает годы в тюрьме усиленного режима в Гейнсвилле. Сидит, естественно, за наркотики. Мама пытается как-то свести концы с концами и встать на ноги. – Мур помедлил, а потом немного отклонился от темы: – Забавная штука, но в наше время часто кричат об уволенных шахтерах, подсевших на опиоиды. Все хотят отправить их к врачам. Но раньше было то же самое – попавшие под сокращение рабочие подсаживались на крэк. В восьмидесятые тех бедолаг хотели просто засадить в тюрягу. – Он откашлялся. – Есть только одно различие между тем, что было тогда, и тем, что есть теперь.
– Цвет их кожи, – так мелодично произнес Джордж, что Кевин едва не ответил ему «Аминь».
Но вместо этого он молчал до тех пор, пока его спутник не сказал:
– Так вот что привело тебя сюда.
– Сначала я побывал у армейского вербовщика.
– А я, кстати, подумал, что ты успел послужить!
Мур промолчал.
– И как, довелось поучаствовать в переделках?
Кевин посмотрел на уродливые промышленные окраины Сакраменто.
– Так, немного.
– Афганистан?
Пассажир не удосужился ответить.
Джордж вздохнул.
– Ну вот, значит, ты все-таки повидал мир. Это хорошо. И довольно рано понял, что нужно бороться за права черных.
Кевин уставился на водителя пристальным взглядом.
– Это не только борьба за права черных. Это борьба за права человека вообще.
– Конечно, конечно, – нахмурившись, кивнул Джордж. – Но что такое люди, как не кучки особых нужд? Вот почему, друг мой, мы собираемся победить. Мы – армия особых нужд. Я здесь в качестве борца против алчности, ты, если хочешь, можешь бороться за свою расу. Кто-то другой может бороться за спасение китов. Но в итоге все мы боремся за одно и то же.
– Чтобы покончить со всем этим, – сказал Мур.
– Вот именно, – кивнул его собеседник, снизив скорость и свернув направо. Он выехал на Гринбек-лейн, улицу с невысокими домами и деревьями, которые потом сменили торговые центры и мелкие магазины: «Си-Ви-Эс», «Дэйри Квин», мексиканские рестораны и бургерная «Ред Робин». Здесь Джордж припарковался и заглушил мотор.
Кевин огляделся. Отовсюду к своим автомобилям стекались люди, навьюченные тяжелыми пакетами и сумками. С продуктами и всякой всячиной.
– Я уже поел, – сказал он. – Подожду в машине.
– Мы оба подождем в машине.
– А чего мы ждем-то?
Джордж вытащил из кармана рубашки листок бумаги – он был весь исписан какими-то цифрами. Потом достал сотовый телефон, при виде которого Мур удивился. Набрав нужный номер, водитель приложил трубку к уху.
– Мэри, это Джордж. Пора, – тихо проговорил он.
Глава 04
К тому времени, когда Дэвид Паркер обнаружил Ингрид в гостиной, он успел выпить несколько бокалов пива. Там она сидела на диване вместе с мужчиной лет тридцати. Вокруг собралась группа бруклинских хипстеров.
– С чего начать? – сказал мужчина, отвечая кому-то. – Возможно, с коррупции. Мне плевать, в какой они партии. Уолл-стрит покупает кандидатов, и когда те впоследствии уходят с завоеванной должности, становятся лоббистами – и могут купить своих преемников. Только не будем притворяться, что это и есть так называемая демократия.
Некоторые хипстеры закивали, как будто это стало для них новостью. Поблизости стояла белокурая Джина Феррис с бокалом мартини в руке. Едва ли не каждый ее палец сверкал драгоценностями. Но Дэвид видел перед собой только Ингрид. Его жена, казалось, была увлечена рассказом этого эксперта с мальчишеским лицом. А мужчина то и дело поворачивался к ней с ангельской улыбкой, делая вид, как будто все действо предназначено именно для нее.
Он продолжал:
– Пол Хейнс – лидер большинства в Палате представителей, из штата Виргиния. Только что протолкнул закон, расчищающий дорогу для компании «Блэкстар», и теперь она поглотит своего конкурента по производству стрелкового оружия. Угадайте, кто второй по величине спонсор кампании Хейнса? Они больше не политики, они – корпоративные представители. Прав был Эйзенхауэр, когда предупреждал нас по поводу военно-промышленного комплекса. Но никто ведь тогда его не слушал.
Потом заговорила Джина:
– Вы рассказываете нам лишь часть истории, Мартин. Ведь Пол Хейнс возглавляет «Плейнс Кэпитал» и IfW.
Поклонник Ингрид пожал плечами.
– Хейнс говорит правильные слова, но именно так и должен поступать смышленый парень, чтобы на корню похоронить то или иное расследование. – Он поднял голову, прочитав раздражение на лице хозяйки. – Ну хорошо. Даже у политических деятелей есть мораль, независимо от того, пользуются они ею или нет. К примеру, Диана Трамбл, тоже состоящая в комитете, поступает правильно. Если они добиваются своего – а это, поверьте, еще большой вопрос, – тогда люди на несколько недель как бы просыпаются. Парочка проворовавшихся банкиров отправляется за решетку, а мы все радостно похлопываем друг друга по спине. Но потом снова впадаем в привычную спячку.
Мартин улыбнулся и пожал плечами, и только теперь Дэвид понял, кто такой этот парень. Гребаный Бишоп, «новое лицо революции».
Паркер лишь вскользь просмотрел информацию в «Роллинг Стоун», но зато много узнал о Бишопе в вечерних новостях от Сэма Шумера. И вот теперь писатель стоял здесь и видел, как его собственная жена уставилась взглядом лани на человека намного моложе своего мужа – на человека, который на тот момент, наверное, стал террористом. Сам Дэвид был куда менее озабочен будущим Америки, нежели тоскливым состоянием своего брака и намечающегося отцовства.
– Пиньята![9]
Все повернулись на этот громкий голос, увидев Билла в окружении целой толпы детей. Он вел их через гостиную на задний двор, где им предстояло раздербанить игрушечное животное из папье-маше, чтобы достать спрятанные внутри сладости. Это была одна из тех вещей, которые Феррис называл «уроками жизни».
Джина воспользовалась паузой и молча удалилась. Проходя мимо Дэвида, она закатила глаза, и щеки ее пылали. Видимо, небольшой спор с Бишопом сильно задел ее самолюбие.
Паркер встал на ее место.
Аарон вручил каждому листок бумаги, где было обозначено место встречи и сигнал, который они должны подать, когда за ними заедут. Он приказал, чтобы никто из них ни с кем этой информацией не делился. Даже друг с другом.
– Все слишком серьезно, – объяснил он. – Мы ведь серьезные ребята?
– Абсолютно, – ответил Мур.
Жасмин кивнула и хихикнула.
Теперь, сидя в старом «Понтиаке», мчавшемся вдаль по бесконечному шоссе, Кевин услышал, как водитель, которого звали Джордж – собственно, это все, что он знал об этом человеке, – сказал:
– Я сталкивался с этим дерьмом еще до Бишопа и Миттага.
– Не сомневаюсь, – поддакнул Мур.
Они ехали уже добрый час, обогнув северную оконечность Сакраменто по трассе 80. На шоссе было удивительно пусто.
Джордж покосился на пассажира.
– Ты мне не веришь.
– Я тебя не знаю.
– Но про восемьдесят девятый год наверняка что-то знаешь?
– Мне тогда был всего год.
– Но ты ведь слышал про восемьдесят девятый, верно? Ну то есть у тебя ведь есть какое-нибудь образование, парень? Восток, Запад? Берлинская стена?
– Конечно. Слышал об этом.
– Ну так вот. А мне было уже десять. Хорошо помню, какая тогда поднялась шумиха. Какой был праздник. Отец был просто одержим холодной войной. В восемьдесят втором вырыл убежище на заднем дворе. Между прочим, именно там я лишился девственности. – Водитель подмигнул собеседнику. – Ну, как бы то ни было, пришел тысяча девятьсот восемьдесят девятый: Берлинская стена рушится, и я хорошо помню, как папа смотрит все по ящику. Всех этих ликующих немцев с «кефалями»[7] и бутылками дешевого шампанского… Отец увидел их и закричал. Как он был счастлив… Тогда он сказал мне, что мир навсегда изменился. И потребовал непременно запомнить тот день. Когда бывшие враги стали друзьями. Когда мечи были наконец перекованы на орала. Такие вот дела. Мне было всего десять лет, но я хорошо помню. Помню, как был взволнован. То есть официально мы уже жили в будущем. В Шангри-Ла[8]. А потом… – Джордж наклонил голову, и было слышно, как хрустнули его шейные позвонки. – Знаешь, что случилось потом?
– Ну, расскажи…
– А надо ли? Не стоит. У вас ведь был «Макдоналдс» и еще длинный список подобных корпораций, которые неудержимо рвались в новые свободные страны, прибирая к рукам их земли и ресурсы. Вы заполучили толпы выходцев с Востока, стремящихся поскорее разбогатеть. Вы развязали войну в Югославии. Вы медленно, но верно разваливаете Африку. Геноцид в Руанде. У них был шанс, – сказал шофер, пристально глядя на едущие впереди автомобили, – шанс сделать наш мир лучше. Но вместо этого всех ждала та же самая история. Алчность, алчность… Ничего не изменилось. И десятилетия спустя люди с удивлением замечают, что мы снова находимся в состоянии войны. Это надломило моего отца. Черт побери, это едва не сломило меня, к тому же я был еще слишком молод, чтобы все правильно понять. Такая система, как наша – которая не использует шанс на то, чтобы сделать мир лучше, которая видит перед собой лишь сиюминутную выгоду… – Он громко вздохнул. – И ты видишь такое каждый божий день. На текущей неделе это «Плейнс Кэпитал» и IfW. Кое-кому из богатых задниц не захотелось платить налоги, и они взяли да и всучили свои миллиарды теневым банкирам. А те спрятали деньги на новых счетах – под чужими именами. Если бы не подняли шумиху журналисты, будь уверен: никто бы не затеял никакого расследования. – Джордж покачал головой. – Впрочем, неважно. Ни один богатый белый – уж поверь! – не собирается за это заплатить. – Он так сильно сжал руль, что даже суставы на его пальцах побелели. – Такую систему, как эта, нужно просто втоптать в грязь, уничтожить.
Кевин искоса наблюдал за водителем. Сколько лет этому парню? Если было десять в восемьдесят девятом, значит, сейчас тридцать восемь? С немытыми волосами до плеч и с сигаретой в губах он вполне смахивал на восемнадцатилетнего хиппи.
– А давно ты знаешь Мартина? – спросил Мур.
– Да нет. Мой кумир – это все-таки Бен. Я слышал, как он выступал на одном митинге в Толедо. От его голоса даже краска слезала со стен! Я был просто покорен.
– А я вот не помню, чтобы слышал его выступления.
– И больше не услышишь. Как он говорит? Очень страстно и убедительно. Привлекает к себе слишком много внимания федералов. Именно так всегда и происходит, когда речь идет о том, чтобы надрать задницу полицейским и устроить взрывы в почтовых отделениях. В общем, он отстранился, ушел в тень. Чтобы правительство слезло с наших задниц. – На лице Джорджа мелькнула усмешка. – Едва ли это сильно помогло. Но мы пока в деле, приятель.
– Так кто же всем заправляет – Миттаг или Бишоп?
– Хочешь иерархии? Тогда, парень, вступай в Демократическую партию. – Шофер на секунду посмотрел в зеркало заднего вида, а затем продолжил: – А ты-то что? Ты ведь наверняка давно знаешь про всю эту кутерьму.
– Почему?
Джордж раскрыл ладонь и стукнул себя по лбу.
– Ну ты же черный. Тебе ли сейчас напоминать о социальной справедливости?
– Нет, приятель. Не стоит, пожалуй, – ответил Кевин.
Выглянув в свое окно, он увидел неподалеку универсал, забитый какими-то вещами. За рулем сидела молодая женщина. Возвращается домой из школы или уезжает куда-то. Подальше от прежней жизни. И словно давно заученное наизусть, он произнес:
– Я осознал, возможно, когда мне исполнилось тринадцать лет, что моя жизнь – это своего рода клише. Отец коротает годы в тюрьме усиленного режима в Гейнсвилле. Сидит, естественно, за наркотики. Мама пытается как-то свести концы с концами и встать на ноги. – Мур помедлил, а потом немного отклонился от темы: – Забавная штука, но в наше время часто кричат об уволенных шахтерах, подсевших на опиоиды. Все хотят отправить их к врачам. Но раньше было то же самое – попавшие под сокращение рабочие подсаживались на крэк. В восьмидесятые тех бедолаг хотели просто засадить в тюрягу. – Он откашлялся. – Есть только одно различие между тем, что было тогда, и тем, что есть теперь.
– Цвет их кожи, – так мелодично произнес Джордж, что Кевин едва не ответил ему «Аминь».
Но вместо этого он молчал до тех пор, пока его спутник не сказал:
– Так вот что привело тебя сюда.
– Сначала я побывал у армейского вербовщика.
– А я, кстати, подумал, что ты успел послужить!
Мур промолчал.
– И как, довелось поучаствовать в переделках?
Кевин посмотрел на уродливые промышленные окраины Сакраменто.
– Так, немного.
– Афганистан?
Пассажир не удосужился ответить.
Джордж вздохнул.
– Ну вот, значит, ты все-таки повидал мир. Это хорошо. И довольно рано понял, что нужно бороться за права черных.
Кевин уставился на водителя пристальным взглядом.
– Это не только борьба за права черных. Это борьба за права человека вообще.
– Конечно, конечно, – нахмурившись, кивнул Джордж. – Но что такое люди, как не кучки особых нужд? Вот почему, друг мой, мы собираемся победить. Мы – армия особых нужд. Я здесь в качестве борца против алчности, ты, если хочешь, можешь бороться за свою расу. Кто-то другой может бороться за спасение китов. Но в итоге все мы боремся за одно и то же.
– Чтобы покончить со всем этим, – сказал Мур.
– Вот именно, – кивнул его собеседник, снизив скорость и свернув направо. Он выехал на Гринбек-лейн, улицу с невысокими домами и деревьями, которые потом сменили торговые центры и мелкие магазины: «Си-Ви-Эс», «Дэйри Квин», мексиканские рестораны и бургерная «Ред Робин». Здесь Джордж припарковался и заглушил мотор.
Кевин огляделся. Отовсюду к своим автомобилям стекались люди, навьюченные тяжелыми пакетами и сумками. С продуктами и всякой всячиной.
– Я уже поел, – сказал он. – Подожду в машине.
– Мы оба подождем в машине.
– А чего мы ждем-то?
Джордж вытащил из кармана рубашки листок бумаги – он был весь исписан какими-то цифрами. Потом достал сотовый телефон, при виде которого Мур удивился. Набрав нужный номер, водитель приложил трубку к уху.
– Мэри, это Джордж. Пора, – тихо проговорил он.
Глава 04
К тому времени, когда Дэвид Паркер обнаружил Ингрид в гостиной, он успел выпить несколько бокалов пива. Там она сидела на диване вместе с мужчиной лет тридцати. Вокруг собралась группа бруклинских хипстеров.
– С чего начать? – сказал мужчина, отвечая кому-то. – Возможно, с коррупции. Мне плевать, в какой они партии. Уолл-стрит покупает кандидатов, и когда те впоследствии уходят с завоеванной должности, становятся лоббистами – и могут купить своих преемников. Только не будем притворяться, что это и есть так называемая демократия.
Некоторые хипстеры закивали, как будто это стало для них новостью. Поблизости стояла белокурая Джина Феррис с бокалом мартини в руке. Едва ли не каждый ее палец сверкал драгоценностями. Но Дэвид видел перед собой только Ингрид. Его жена, казалось, была увлечена рассказом этого эксперта с мальчишеским лицом. А мужчина то и дело поворачивался к ней с ангельской улыбкой, делая вид, как будто все действо предназначено именно для нее.
Он продолжал:
– Пол Хейнс – лидер большинства в Палате представителей, из штата Виргиния. Только что протолкнул закон, расчищающий дорогу для компании «Блэкстар», и теперь она поглотит своего конкурента по производству стрелкового оружия. Угадайте, кто второй по величине спонсор кампании Хейнса? Они больше не политики, они – корпоративные представители. Прав был Эйзенхауэр, когда предупреждал нас по поводу военно-промышленного комплекса. Но никто ведь тогда его не слушал.
Потом заговорила Джина:
– Вы рассказываете нам лишь часть истории, Мартин. Ведь Пол Хейнс возглавляет «Плейнс Кэпитал» и IfW.
Поклонник Ингрид пожал плечами.
– Хейнс говорит правильные слова, но именно так и должен поступать смышленый парень, чтобы на корню похоронить то или иное расследование. – Он поднял голову, прочитав раздражение на лице хозяйки. – Ну хорошо. Даже у политических деятелей есть мораль, независимо от того, пользуются они ею или нет. К примеру, Диана Трамбл, тоже состоящая в комитете, поступает правильно. Если они добиваются своего – а это, поверьте, еще большой вопрос, – тогда люди на несколько недель как бы просыпаются. Парочка проворовавшихся банкиров отправляется за решетку, а мы все радостно похлопываем друг друга по спине. Но потом снова впадаем в привычную спячку.
Мартин улыбнулся и пожал плечами, и только теперь Дэвид понял, кто такой этот парень. Гребаный Бишоп, «новое лицо революции».
Паркер лишь вскользь просмотрел информацию в «Роллинг Стоун», но зато много узнал о Бишопе в вечерних новостях от Сэма Шумера. И вот теперь писатель стоял здесь и видел, как его собственная жена уставилась взглядом лани на человека намного моложе своего мужа – на человека, который на тот момент, наверное, стал террористом. Сам Дэвид был куда менее озабочен будущим Америки, нежели тоскливым состоянием своего брака и намечающегося отцовства.
– Пиньята![9]
Все повернулись на этот громкий голос, увидев Билла в окружении целой толпы детей. Он вел их через гостиную на задний двор, где им предстояло раздербанить игрушечное животное из папье-маше, чтобы достать спрятанные внутри сладости. Это была одна из тех вещей, которые Феррис называл «уроками жизни».
Джина воспользовалась паузой и молча удалилась. Проходя мимо Дэвида, она закатила глаза, и щеки ее пылали. Видимо, небольшой спор с Бишопом сильно задел ее самолюбие.
Паркер встал на ее место.