Энигма-вариации
Часть 25 из 26 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Я открыл окно кабинета, впуская холодный воздух. Вместо этого поедем к тебе. Несказанные слова звенели обещанием счастья — я почти что их произнес, и они остались со мной на весь день, как остается приятный сон, даже после того, как проснулся и выпил кофе.
Мне нравился холодный воздух. Несколько вечеров назад я смотрел на ту же улицу, тот же вид, те же огни в соседских окнах напротив и спрашивал себя, буду ли скучать по этой улице, когда начнется моя новая жизнь. Вспомнил ту молодую парочку, которую месяцем раньше видел в кино; они еще даже попкорн вместе есть не научились. И все же они будут вместе ходить в театр, рожать детей, гулять под дождем в воскресенье, слушать Шостаковича и задерживать дыхание, когда бодрое фортепьяно и проникновенная труба станут петь друг другу про дряхлые печали и новорожденные надежды. А потом они пойдут поужинать где-нибудь по соседству, а после добредут до одного из этих здоровенных книжных магазинов, откуда не уйдешь без покупки, даже если тебе ничего не нужно, — так вот однажды субботним вечером после кино я купил ей книгу, не зная наверняка, для нее покупаю или для себя, но зная почти наверняка, что она обрадуется. «Обними-ка меня», — сказала бы она, наверное. Какой далекой казалась теперь Абингдон-сквер, как будто и она, и ресторан, и Мария Малибран, и внезапный искусственный ливень в мигающем свете вывески гостиницы «Мирамар» принадлежали к какой-то другой жизни, непрожитой; той жизни, которая, как я теперь понимал, повернулась ко мне спиной и теперь ее прибивали к стене.
Все это я, разумеется, с легкостью переживу, обрету безразличие и очень быстро научусь гнать от себя всяческие сожаления. Ведь боль сердечная, как любовь, как легкая лихорадка, как потребность дотянуться через стол до чужой руки, так легко превозмогается. Обязательно будут еще электронные письма с новыми «милый» — это я знал, — и сердце мое будет замирать, а потом пускаться вскачь в неизменной надежде, что на экране сейчас появится ее имя; это означало, что я по-прежнему уязвим, означало, что я все еще способен испытывать подобные чувства, а это добрый знак — даже боль и утрата суть добрые знаки.
Одно было грустно сознавать — она, скорее всего, стала последним напоминанием о том, что новой попытки, по всей видимости, уже не дано. Может, мы станем и дальше общаться, встречаться за кофе, но мечты больше нет, нет руки на другой стороне стола, нет даже и самой площади. Все это я понял, потому что впервые — когда закрыл окно и выключил компьютер — зашел в гостиную и рассказал жене о блестящей статье, которую вот-вот опубликуют, про оперную диву девятнадцатого века по имени Мария Малибран. Слышала она про такую? — спросил я.
Никогда не слышала. «Но я чувствую, что тебе не терпится мне рассказать», — ответила Клэр.
Благодарности
Хочу поблагодарить корпорацию «Яддо» и Американскую академию в Риме за любезное, щедрое, способствующее творчеству гостеприимство. Благодарю моего агента Линн Несбит, открывшую для меня целый мир, и редактора Джонатана Галасси за его бесценную редактуру, а кроме того, — и дружбу.
Об авторе
Перу Андре Асимана принадлежат «Восемь белых ночей», «Назови меня своим именем», «Из Египта», «Подложные бумаги», «Алиби», «Гарвард-сквер»; он — редактор «Проекта Пруст» (все опубликовано в издательстве Farrar, Straus and Giroux). Преподает сравнительное литературоведение в аспирантуре Нью-Йоркского городского университета и вместе с женой живет на Манхэттене.
* * *
notes
1
Краснодеревщиком (ит.). — Здесь и далее, кроме оговоренных случаев, прим. ред.
2
Битвы и мужа воспеваю (лат.). Первая строка «Энеиды» Вергилия. — Прим. пер.
3
Почему, но почему (ит.).
4
Компаньоном (фр.).
5
Действительно (ит.).
6
Дальновидными (фр.).
7
День и ночь одно и то же, / Нет покою мне совсем, / Плохо ем и плохо сплю (ит.) — Прим. Пер.
8
Черную капусту (ит.) — Прим. пер.
9
«Русый был, красивый, взором светел» (Данте А. Божественная комедия. Чистилище Песнь третья. Перевод М. Лозинского). — Прим. пер.
10
Так называют город Энна, поскольку он располагается в самом центре Сицилии.
Мне нравился холодный воздух. Несколько вечеров назад я смотрел на ту же улицу, тот же вид, те же огни в соседских окнах напротив и спрашивал себя, буду ли скучать по этой улице, когда начнется моя новая жизнь. Вспомнил ту молодую парочку, которую месяцем раньше видел в кино; они еще даже попкорн вместе есть не научились. И все же они будут вместе ходить в театр, рожать детей, гулять под дождем в воскресенье, слушать Шостаковича и задерживать дыхание, когда бодрое фортепьяно и проникновенная труба станут петь друг другу про дряхлые печали и новорожденные надежды. А потом они пойдут поужинать где-нибудь по соседству, а после добредут до одного из этих здоровенных книжных магазинов, откуда не уйдешь без покупки, даже если тебе ничего не нужно, — так вот однажды субботним вечером после кино я купил ей книгу, не зная наверняка, для нее покупаю или для себя, но зная почти наверняка, что она обрадуется. «Обними-ка меня», — сказала бы она, наверное. Какой далекой казалась теперь Абингдон-сквер, как будто и она, и ресторан, и Мария Малибран, и внезапный искусственный ливень в мигающем свете вывески гостиницы «Мирамар» принадлежали к какой-то другой жизни, непрожитой; той жизни, которая, как я теперь понимал, повернулась ко мне спиной и теперь ее прибивали к стене.
Все это я, разумеется, с легкостью переживу, обрету безразличие и очень быстро научусь гнать от себя всяческие сожаления. Ведь боль сердечная, как любовь, как легкая лихорадка, как потребность дотянуться через стол до чужой руки, так легко превозмогается. Обязательно будут еще электронные письма с новыми «милый» — это я знал, — и сердце мое будет замирать, а потом пускаться вскачь в неизменной надежде, что на экране сейчас появится ее имя; это означало, что я по-прежнему уязвим, означало, что я все еще способен испытывать подобные чувства, а это добрый знак — даже боль и утрата суть добрые знаки.
Одно было грустно сознавать — она, скорее всего, стала последним напоминанием о том, что новой попытки, по всей видимости, уже не дано. Может, мы станем и дальше общаться, встречаться за кофе, но мечты больше нет, нет руки на другой стороне стола, нет даже и самой площади. Все это я понял, потому что впервые — когда закрыл окно и выключил компьютер — зашел в гостиную и рассказал жене о блестящей статье, которую вот-вот опубликуют, про оперную диву девятнадцатого века по имени Мария Малибран. Слышала она про такую? — спросил я.
Никогда не слышала. «Но я чувствую, что тебе не терпится мне рассказать», — ответила Клэр.
Благодарности
Хочу поблагодарить корпорацию «Яддо» и Американскую академию в Риме за любезное, щедрое, способствующее творчеству гостеприимство. Благодарю моего агента Линн Несбит, открывшую для меня целый мир, и редактора Джонатана Галасси за его бесценную редактуру, а кроме того, — и дружбу.
Об авторе
Перу Андре Асимана принадлежат «Восемь белых ночей», «Назови меня своим именем», «Из Египта», «Подложные бумаги», «Алиби», «Гарвард-сквер»; он — редактор «Проекта Пруст» (все опубликовано в издательстве Farrar, Straus and Giroux). Преподает сравнительное литературоведение в аспирантуре Нью-Йоркского городского университета и вместе с женой живет на Манхэттене.
* * *
notes
1
Краснодеревщиком (ит.). — Здесь и далее, кроме оговоренных случаев, прим. ред.
2
Битвы и мужа воспеваю (лат.). Первая строка «Энеиды» Вергилия. — Прим. пер.
3
Почему, но почему (ит.).
4
Компаньоном (фр.).
5
Действительно (ит.).
6
Дальновидными (фр.).
7
День и ночь одно и то же, / Нет покою мне совсем, / Плохо ем и плохо сплю (ит.) — Прим. Пер.
8
Черную капусту (ит.) — Прим. пер.
9
«Русый был, красивый, взором светел» (Данте А. Божественная комедия. Чистилище Песнь третья. Перевод М. Лозинского). — Прим. пер.
10
Так называют город Энна, поскольку он располагается в самом центре Сицилии.