Эльфийский подменыш

– Сядь на место, Розмари, – разрешил мастер, – и продолжим. Подъём, отбой, время завтрака, обеда и ужина, равно как и время начала занятий, возвещает колокол. Помните: опоздавшие к трапезе остаются голодными, опоздавшие же к занятиям строго наказываются. Наказание определяю или я, или другой наставник. После заката запрещено выходить за пределы круга из защитных камней вокруг мельницы, спускаться с холма или ходить в деревню без спроса. Если же случилось так, что после заката вы оказались в деревне, лучше проситесь переночевать там и возвращайтесь с рассветом. Ясно?

Все закивали, а Орсон громким шёпотом уточнил у Мартина:

– Это п-потому, что в округе п-полно зловредных фейри?

– Это потому, что в округе полно того, что находится за гранью вашего понимания! – прогремел мастер Патрик, привставая. – И по ночам оно становится особенно опасным.

– П-п-простите… – Здоровяк потёр голову, как будто бы учитель отвесил ему хороший подзатыльник, хотя Элмерик точно видел со своего места, что мельник его и пальцем не тронул.

– Помните, что вы пока ещё новобранцы, а не Соколы. Вам предстоит научиться многим вещам, о которых вы раньше и помыслить не могли. Собственный перстень каждый из вас получит только после Испытания. Пока же я наделю вас особым знаком. Подойдите сюда, юноша. – Он указал тростью на Элмерика, и бард почувствовал, как предательски задрожали колени, а под ложечкой засосало от волнения.

Показывать страх было нельзя – засмеют. Джерри первым же будет… Он поднялся со скамьи, сделал несколько шагов на ватных ногах, остановился прямо перед мастером Патриком и, запоздало вспомнив о вежливости, склонил голову в лёгком поклоне.

Мельник-алхимик протянул руку, словно собираясь потрепать ученика по щеке, и Элмерик вдруг почувствовал сильное жжение там, где пальцы мастера Патрика коснулись его кожи. Будто бы к щеке приложили тлеющий уголёк. Он крепко сжал зубы, чтобы не вскрикнуть. Когда слёзы уже готовы были брызнуть из глаз, боль вдруг стихла, словно её и не было. Элмерик невольно схватился за щёку, но не ощутил ничего, кроме лёгкого тепла и покалывания.

– Добро пожаловать на мельницу, Элмерик Лаверн! – Мастер Патрик улыбнулся впервые за этот вечер и тут же посерьёзнел. – Следующий!

«Вот тебе и приветствие! – подумал бард, с кислой миной возвращаясь на своё место. – А чего ты хотел? Вина и прославляющих гимнов?»



Верзиле Орсону пришлось низко наклониться, чтобы мельник смог до него дотянуться. К чести великана, тот стоически выдержал боль, хотя и прошипел сквозь зубы что-то очень похожее на «б-болотные б-бесы». Наверное, тоже не хотел показать слабину перед той девушкой в цепях. На его щеке Элмерик увидел то, чего не мог разглядеть на себе: на правой скуле приятеля прямо под глазом проступило красноватое изображение сокола, напоминавшее родимое пятно, – совсем небольшое, размером с серебряную монету.

– Этот знак будет охранять вас, на случай если меня не будет рядом, – пояснил мастер Патрик. – От всего на свете он не защитит, но поможет вам противостоять чарам младших фейри, коих в лесу водится великое множество. Добро пожаловать, Орсон Глендауэр! Следующий!

И Джеримэйн, и Мартин стоически перенесли обжигающее прикосновение. Последний лишь с усмешкой уточнил, не останется ли потом следов, а то, дескать, он не уверен, что это украшение ему к лицу. Мастер Патрик со всей возможной серьёзностью заверил его, что магические метки после снятия следов не оставляют. В отличие от зубов и когтей болотных бесов, которые, как известно, в изобилии водятся в Чёрном лесу и непременно захотят отобедать глупцом, что явится к ним без хорошей защиты.

Элмерик отметил, что, приветствуя Джеримэйна и Мартина, мастер назвал лишь их личные имена, не упомянув родовых. Значит, эти двое принадлежали к самому низшему сословию. Впрочем, по закону Объединённых Королевств, люди могли лишиться родового имени, совершив серьёзное преступление (но это было уж точно не про Джерри: странно, что этот невоспитанный крестьянин вообще читать умел). А ещё Элмерик слышал, что тем низкорождённым или преступникам, кому посчастливилось стать королевскими ловчими, Его Величество лично даровал новое родовое имя, ибо негоже равнять тех, кто служит короне, со всяким сбродом.

Низкорождённой оказалась и Розмари, деревенская хохотушка. Почувствовав боль, она охнула, из глаз брызнули слёзы. По чёрным потёкам на щеках вмиг стало заметно, что она подводит веки угольной сажей, но Элмерик понимал: стоит кому-нибудь сейчас посмеяться над этим – и Розмари устроит насмешнику суровую взбучку. К счастью, потешаться над девушкой никто не решился.

Келликейт – та самая драная кошка в цепях – родового имени также удостоена не была, но тут, как понял Элмерик, дело было вовсе не в происхождении. Смертники по традиции отказывались от всех родственных связей, чтобы ещё больше не позорить семью. Признаться, барда немного беспокоило, что им придётся жить под одной крышей с преступницей. Но потом он рассудил, что, будь Келликейт предательницей короны или убийцей, Соколы вряд ли стали бы спасать её от правосудия. А коли так, то бояться нечего.

Нежную фиалку, чей вид заставил Элмерика замереть в глубоком восхищении, звали Брендалин Блайт. Уже после ухода мастера Патрика бард всё же осмелился подсесть к ней и предложить свой платок, чтобы девушка могла промокнуть слёзы. Бард поспешил успокоить красавицу, что охранный сокол на её щеке получился совсем маленьким, почти как мушка, и что он ей очень идёт, пусть даже не сомневается.

Так, за беседой выяснилось, что Брендалин – сирота. Мать её покинула этот мир, когда девушка была совсем маленькой, а отец, наверное, умер ещё раньше: его девушка не знала. Воспитанием Брендалин занималась бабка, а ещё дядя – известный алхимик; к Соколам же её взяли потому, что она хорошо разбиралась в травах и снадобьях. Дома она могла быть лишь помощницей дяди, а тут у неё был шанс стать хозяйкой своей жизни. Элмерик не преминул восхититься силой её духа, чем вызвал благосклонную улыбку.

Ещё оказалось, что Брендалин всей душой обожает музыку и танцы. Но только Элмерик принялся было рассказывать ей о своих победах на поэтических состязаниях, как Розмари немедленно встряла в их разговор и поспешила заявить, что она тоже любит музыку и танцы. Да-да, всей душой. Особенно холмогорские. Говорила она, к сожалению, громко – так что услышал Орсон. Тот на радостях захлопал в ладоши, а Мартин сам вызвался сбегать к мастеру Патрику и испросить разрешения устроить небольшое гулянье в честь Лугнасада. Всё равно учёба начнётся только завтра, а сегодня вечером почему бы не отметить их знакомство и начало новой удивительной жизни?

Суровый мельник, как ни странно, возражать не стал. Кто знает, в чём тут было дело: то ли в холмогорских корнях самого мастера Патрика (всем известно, что холмогорцы пуще прочих ценят хорошую музыку, танцы и добрый эль), то ли в обаянии улыбчивого посланника, но из каморки под самой крышей Мартин вернулся с увесистым бочонком на плече и возвестил, что учитель передал новичкам щедрые дары и велел выпить эля за его доброе здравие, только сильно не напиваться. Оставалось лишь как можно скорее претворить это в жизнь.

Этим вечером Элмерик напелся вдоволь, наигрался до боли в пальцах на арфе и на флейте. Жаль только, что, кроме него, никто не был обучен музыке, поэтому потанцевать с прекрасной Брендалин ему так и не довелось, и это его весьма опечалило. А вот Мартин, напротив, слишком часто отплясывал с ней, что удручало.

Элмерику было жаль Келликейт, которая, подобрав цепь, попробовала было пуститься в холмогорскую джигу вокруг стола, но уже на втором круге не удержала тяжёлые звенья, споткнулась и непременно упала бы, если бы Орсон её не подхватил. После этого девушка извинилась и поспешно покинула залу, сказав, что отправляется спать.

Джеримэйн же в общем веселье участия не принимал. Он сидел в углу в одиночестве и потягивал эль. По тем завистливым взглядам, которыми Джерри одаривал Соколят, Элмерик заподозрил, что тот просто не умеет танцевать, но признаться стесняется. И поделом! Нечего нос задирать было!

Они закончили веселиться лишь под утро, когда на востоке начало светлеть, а за окном запели птицы. До подъёма оставалось не более пары часов. Элмерик вызвался проводить Брендалин до комнаты девочек, но тут, к его немалой досаде, выяснилось, что провожать придётся ещё и Розмари. Он думал было попросить кого-то из приятелей отвлечь назойливую девицу, однако момент был откровенно неудачным: Орсон как раз захрапел прямо за столом, и Мартин с Джеримэйном тщетно пытались его растолкать, чтобы не волочь тяжёлого верзилу до кровати. Вот кто бы мог подумать, что такому большому парню достаточно всего пары кружек – и он уже валится с ног?

Не дождавшись помощи, Элмерик сам проводил девушек и вежливо попрощался с ними до утра. Брендалин выразила надежду, что такой дивный вечер на мельнице ещё повторится, и тогда ей, может, удастся потанцевать с Элмериком, а музыкантом будет кто-нибудь другой. Розмари же заявила, что не встречала барда лучше. По её мнению (а уж она-то разбирается!), Элмерик мог с лёгкостью заткнуть за пояс половину именитых арфистов Трёх Долин. Они собирались ещё долго обмениваться любезностями, но их голоса разбудили Келликейт, которая довольно грубо велела всем отправляться по кроватям и заткнуться, дабы не мешать добрым людям смотреть добрые сны.

Как ни странно, сны после такого напутствия оказались действительно добрыми. Едва коснувшись головой подушки, Элмерик увидел зелёные луга, поросшие клевером и мелкими колокольчиками – нежно-сиреневыми и фиалковыми, как глаза прекрасной Брендалин. На лугу паслась белоснежная лошадь – явно фейских кровей, – и появившаяся из ниоткуда леди Брендалин очень хотела покататься, но глупое животное шарахалось от неё, никак не даваясь в руки. Тогда Элмерик накинул уздечку на голову лошади, успокоил её ласковыми словами и подвёл к своей милой даме, а потом протянул руку, помогая ей взобраться на спину скакуна, прежде не знавшего седла. В этот момент над лугом разнёсся переливчатый звон сотни больших и маленьких колокольчиков, несущийся будто из-под холма. Элмерик моргнул – и всё исчезло. Только уже знакомый, громкий до боли в висках звон возвещал, что пора вставать, заправлять постель и собираться к завтраку.





3.




После Лугнасада наконец-то распогодилось, дожди почти прекратились, дороги подсохли. И пусть над Чёрным Лесом каждый день ходили тяжёлые низкие тучи, иногда сквозь них всё же проглядывало тёплое летнее солнце. Ночами вдалеке ворчал гром и в небесах полыхали зарницы, а по утрам макушки елей окутывала туманная дымка, словно напоминание о приближающейся осени. В этом году она обещала быть ранней.

Элмерик провёл на мельнице уже целых пять дней, но ещё не выучил ни единого заклятия. После завтрака мастер Патрик отводил всех семерых учеников наверх – в комнатку под крутым скатом крыши, служившую библиотекой. Здесь было душно и пыльно, по углам свисали клочья паутины; но даже постоянный шум мельничного колеса мешал меньше, чем жужжание многочисленных мух: с их вражескими полчищами не могла справиться и вся армия местных пауков. Библиотека выглядела настолько запущенной, что даже Элмерику, всякое повидавшему за годы странствий, это показалось странным: во всём остальном доме был какой-никакой, но всё же порядок. Впрочем, странного в деревне (Элмерик недавно узнал, что та называется просто и незатейливо: Чернолесье) хватало: ночами за оградой выли волки (барду хотелось надеяться, что это именно волки, а не кто-нибудь похуже), в шуме деревьев часто слышался невнятный шёпот, а вдалеке меж ветвей то и дело вспыхивали зеленоватые огни.

Учёба едва началась, однако всё больше разочаровывала его с каждым днём. Свитки, которые нужно было непременно прочитать до обеда, казались нудными до зубовного скрежета. В одних были старые сказки и легенды, которые впору было читать малым детям, в других рассказывалось о многочисленных деревьях, произраставших в Чёрном лесу. Так, Элмерик узнал, что ежевика является символом хитрости, а орешник даёт чародею мудрость, но ни один из текстов не объяснял, как что-либо из этого можно заполучить. Ни особых слов, ни рецептов для волшебного отвара – ничего.

Когда закончились деревья, начались птицы. А затем они принялись заучивать названия самых известных замков Объединённых Королевств (которые любой образованный человек и так знал), а также старых крепостей, давно разрушившихся до основания, а может, и вовсе никогда не построенных в этом мире (что, по мнению Элмерика, казалось сущей бессмыслицей). Но хуже всего было, что все названия следовало зубрить не только на наречиях Объединённых Королевств, но и на эльфийском, который мало того, что считался почти мёртвым (в Королевствах давно не видели живого эльфа, говорившего только на родном языке), так ещё был и весьма сложным для произношения. А мастер Патрик к тому же постоянно придирался, заставляя всех, у кого не получалось запомнить мудрёные слова, проводить в библиотеке лишние часы.

После обеда мельник раздавал Соколятам самые обычные поручения, никак не связанные с чародейством: одних отправлял в сад лекарственных трав на полив и прополку, другим велел чистить и вычёсывать лошадей (работа на конюшне пришлась Элмерику по душе, и особенно ему понравилась небольшая пегая лошадка по кличке Ольха), третьих посылал в деревню с поручением забрать у кузнеца свёрток и, конечно, не сметь в него заглядывать на обратном пути. Иногда из деревни нужно было сопроводить телегу с мешками: местные жители расплачивались едой за помол и «иные услуги», о которых говорили только шёпотом. За пару таких визитов Элмерик убедился, что в Чернолесье мастера Патрика очень уважали, хотя и побаивались, за глаза называя «колдуном с мельницы».

Новобранцы брались за поручения неохотно, но спорить с наставником никто не осмеливался, и недовольство росло с каждым днём. Элмерик знал наверняка – как и многим бардам, ему было легко угадывать настроения окружающих.


Одна лишь Розмари чувствовала себя на мельнице как рыба в воде. Она вставала ещё до утреннего колокола, вместе с пением петухов. Подвязав непослушные волосы платком, шла к колодцу за водой, по дороге поднимая с тропинки напáдавшие за ночь яблоки и собирая в курятнике свежие яйца. Уже в доме, надев передник, она подметала полы, выгребая изо всех щелей вездесущую мучную пыль. В самые первые дни Розмари умудрилась до блеска отмыть в ручье все старые засаленные котлы, оттереть от кухонных стен печную сажу и начистить каминную решётку так, что та засияла, как новенькая.

Когда же мастер Патрик сказал, что она не обязана это делать (на мельнице, вообще-то, и без неё есть кому прибраться), девушка страшно обиделась и заявила:

– Ваша прислуга-то дела своего не знает: вона сколько грязищи-то оставляет! И готовит-то невкусно – простите, мастер, но это так! Я и то могла бы лучше.

Мельник хотел было возразить, да потом махнул рукой:

– Можешь – делай. Только не жалуйся потом, если устанешь. Уроки буду с тебя спрашивать так же, как со всех.

Вечером оказалось, что Розмари ничуть не хвасталась, а, напротив, преуменьшила свои таланты. Ужин удался на славу, и даже мастер Патрик, который всегда ел один в своей комнате, дважды возвращался за добавкой. А на следующий день Элмерик и сам проснулся до звона колокола от умопомрачительного запаха свежих пирогов…

Так мало-помалу быт наладился, и дни пошли своим чередом. Однако к концу первой недели Джеримэйн (кто же ещё, если не он!) взбунтовался.

– С меня хватит! – Он раздражённо швырнул свиток в дальний угол библиотеки. – Мои книжки и то толковее! Там хоть заклинания есть, а это что? Пустышка!

– Кстати, а откуда ты их взял? – полюбопытствовал Элмерик, болтая ногами под столом.

Обычно бард старался не заговаривать с Джерри первым – многовато чести. Но его книжки с самого первого дня вызывали интерес и даже зависть. Он знал: Джеримэйн читал каждый вечер, дожигая огарки свечей, которые всегда собирал за ужином. Книги выглядели внушительно и наверняка стоили целое состояние, что само по себе настораживало. Откуда бы нищему мальчишке взять такое богатство? Не иначе украл где-то. Но обвинять недруга в воровстве Элмерик не спешил – ни единой улики у него не было.

– Что, рыжий, завидки берут? Где взял, там уже нет! – отрезал Джерри, отчего бард ещё больше укрепился в нехороших подозрениях. – Но знаете, что я скажу: может, этот мастер Патрик что-то и умеет, но учитель из него никудышный. Мы пришли, чтобы стать Соколами. А ломаем языки об эльфийский, будь он неладен!

Элмерик промолчал, про себя подумав, что, пожалуй, готов согласиться с Джеримэйном. Он тоже ожидал совсем другого – сам до конца не понимал, чего именно. Конечно, не героических подвигов с первых дней, но уж никак не всепоглощающей скуки.

– Ой, можно подумать-то, тебя тут прям мучают-то! – Розмари, вздохнув, поднялась с лавки, сходила за свитком, отряхнула его от пыли и, разгладив края, положила на стол. – Ты имеешь крышу-то над головой, вдоволь еды, два медяка в неделю, да ещё и свободное время-то остаётся, чтобы сказки почитать. Али плохо?

– Ты глупая, тебе не понять, – отрезал Джеримэйн, задирая нос.

Обеими руками он отодвинул все свитки, а заодно и перо с чернильницей подальше от себя.

– Ох, куда уж нам-то, убогим! – фыркнула Розмари, и щёки её зарделись; может, она не хотела показывать этого, но обидные слова её всё же задели. – Один только господин Джеримэйн-то у нас умный, даже книжки вон привёз-то!

– А я удивлён, что ты вообще читать умеешь, – не остался в долгу Джерри, откидываясь на спинку стула и переплетая руки на груди. – Думал, в свинарниках этому не учат.

– Ну и что с того, что мать моя была свинаркой-то! – взвилась девушка и, сжимая кулаки, угрожающе нависла над обидчиком (тот даже ухом не повёл). – Твой папаша-то, небось, тоже не король. Скоро я стану важной чародейкой-то, а ты не сегодня, так завтра-то вылетишь вон.

– Я. Просто. Хочу. Учиться. Чародейству, – холодно произнёс Джеримэйн, брезгливо отодвигаясь от неё подальше. – Больше ничего. Понимаешь ты? Не жрать досыта. Не сказочки читать. Не зарабатывать два медяка в неделю. Учиться!

– Похвальное намерение, юноша, – вкрадчиво произнёс над ухом невесть откуда взявшийся мастер Патрик, привычно поправляя свою чёрную аптекарскую шапочку.

Несмотря на увечье, он умудрился подкрасться так тихо, что на шаткой лестнице не скрипнула ни одна ступенька, не хлопнула, закрывшись за ним, дубовая дверь, а тяжёлая трость ни разу не стукнула о дощатый пол.

Услышав его голос, новобранцы подпрыгнули, как по команде. Розмари ахнула, всплеснув руками, Орсон и Мартин поднялись, приветствуя наставника, Элмерик последовал их примеру, и лишь наглец Джеримэйн остался сидеть.

Никто не знал, как долго наставник простоял за спинами учеников и что именно успел услышать. Видимо, поэтому бунтарь Джерри и решил, что терять ему больше нечего. Он подвернул рукава рубахи из небелёного льна с множеством старых заплат, к которым теперь ещё добавились свежие чернильные пятна, и недовольным голосом спросил:

– Скажите, мастер, а нас здесь будут учить хоть чему-то стоящему?

Он пытался вести себя как ни в чём не бывало, но Элмерик видел, что спокойствие даётся Джеримэйну большой ценой.

Мастер Патрик в ответ на этот выпад как-то по-птичьи склонил голову, что делало его похожим на удивлённого грифа.

– А что ты считаешь стоящим? Расскажи, а мы внимательно послушаем. – Он придвинул себе стул и, усевшись, переплёл руки на груди.

Джеримэйн, подумав, всё-таки встал, пригладил пятернёй длинную чёлку и вытер вспотевшие ладони о штаны. Движения его были резкими, дёргаными. Он понимал, что ходит по грани, но отступать, похоже, не собирался.

– Я считал, что Соколы – могущественные чародеи, – начал Джерри, опираясь обеими руками о стол.

– Это так, – подтвердил мастер Патрик, пальцами настукивая по своему предплечью какой-то замысловатый ритм.

– Ещё я слыхал, что Соколы не гнушаются запретным эльфийским колдовством, потому что на войне все средства хороши. – Джерри немного ослабил шнуровку на вороте рубашки: кажется, ему не хватало воздуха, несмотря на то что все окна в библиотеке были открыты ещё с утра.

– И это правда. Королевский указ, запрещающий дикую магию, на нас не распространяется. Не бойся, руки Ордена Искупления сюда не дотянутся. – По кривой усмешке мастера Патрика Элмерик вмиг понял: любой, кто встанет на пути у пожилого чародея, горько об этом пожалеет; Джерри играл с огнём.

Указ о запрете эльфийского колдовства был издан не нынешним королём, и даже не предыдущим. Это было очень давно, ещё во время царствования Артура Шестого. В те далёкие дни и появился Орден Искупления, ревностно следивший за выполнением королевской воли. Преступников ловили, судили и всегда строго наказывали. Даже казнили. И всё же из года в год находились ведьмы и колдуны, осмеливавшиеся нарушить запрет.

Признаться, прежде бард как-то не задумывался, кем являются Соколы на самом деле. Бесспорно, они были чародеями, воинами и героями… А ещё – самыми опасными людьми в Объединённых Королевствах. Даже те из них, кто выглядел вполне безобидным, как, например, милый толстяк мастер Дэррек…

Любой чародей больше всего на свете боялся привлечь внимание Ордена Искупления – доказывай потом, что занимался только разрешённым колдовством! И выходит, вот этот ужасный Орден сам боялся Соколов. Это известие Элмерика немало повеселило и к тому же кое-что прояснило. Теперь стало понятно, зачем мастер Дэррек задавал ему вопросы о дикой магии: поговаривали, будто бы способности к ней передаются по наследству, как и к чаропению. Кстати, с певческими заклятиями у Ордена поначалу вышла загвоздка. Они долго не могли решить, какую магию используют барды: разрешённую человеческую или запретную эльфийскую. Она не была похожа ни на одну из них. Но, к счастью для Элмерика, ещё задолго до его рождения Орден великодушно разрешил бардам использовать их чары, если те смогут снискать на то дозволение своей гильдии.

– Я ничего не боюсь! – яростно выдохнул Джеримэйн, оскорблённый тем, что его заподозрили в трусости. – Если хотите знать, я тайком учился запретной магии и уже кое-что умею. Но, как вижу, тут даже разрешённым колдовством и то не пахнет.

– Вот как… – всё с той же не сулившей ничего хорошего улыбкой протянул наставник. – Я верно расслышал, что ты привёз с собой книги?

Джеримэйн насторожился, уже понимая, куда клонит мастер. В отчаянии он огляделся по сторонам, будто бы ища поддержки. Но никто из Соколят не спешил поддержать бунтовщика, и мольба в его глазах сменилась презрением.