Эксперимент «Ангел»

— Свежее не бывает, — соблазнял он Надж.



— Не буду, не уговаривай! — Надж отвернулась. Ее опять передернуло. Летать, как ястребы, — это одно дело. Но есть, как они, — совсем другое. И к этому она была не готова.

— Ну ладно, так и быть, а как насчет шашлыка? Давай, тащи наши вчерашние овощи!

Мгновенно развернувшись и пританцовывая от нетерпения, Надж смотрела, как Клык разворачивает фольгу. В нос ей ударил аромат подкопченного зажаренного с овощами мяса.

— Шашлык! — она подсела поближе к Клыку. — Где ты его достал? Не мог же ты так быстро в город смотаться? Ой, горячо! — дула Надж на зажатое в пальцах мясо.

— Если я скажу, что немного удивил заезжих туристов, это будет приемлемым объяснением? — сдержанно похвастался Клык, рассортировывая куски мяса в одну сторону, а лук и перец — в другую.

Надж зубами сдернула с шампура кусочек поджаристого мягкого душистого перца. Вот это обед!

— Думаю, теперь нам пора решать, лететь ли за Макс или попытаться спасать Ангела, — произнес Клык, дожевав последний кусок мяса.

— Но ведь ирейзеры же сказали, что они всех убили. Значит, погибли и Макс, и Ангел. Разве не так? — Надж почувствовала, как отчаяние снова навалилось на нее каменной глыбой.

— Трудно сказать, — размышлял вслух Клык. — Если Макс все еще не прилетела, значит ли это, что она умерла? И каким образом они ее нашли? С Ангелом — дело другое. Ангел — у них, уж это-то нам точно известно. И тут, скорее всего, все кончено.

Надж обхватила голову руками:

— Не говори такого, пожалуйста. Я об этом не могу даже думать!

— Я знаю, но какие у тебя…

Вдруг Клык оборвал себя на полуслове, привстал и, сощурившись, принялся вглядываться вдаль. Прикрыв глаза козырьком ладони, Надж тоже уставилась в небо. Где-то далеко-далеко на горизонте виднелись две темные точки. Ну и что? Ястребы наверно.

Она снова подвинулась внутрь пещеры, медленно доела последние куски лука и облизала фольгу. Клык должен придумать план. Вот и все, как он придумает, так и будет.

Но Клык пока ни о каком плане не думал, а неотрывно глядел за горизонт. Надж нахмурилась. Две точки приблизились и сделались существенно крупнее. Может, просто это очень большие ястребы. Или даже орлы.

Неожиданно Клык поднялся и выудил из кармана маленькое металлическое зеркало. Вытянув руку, он поймал в него последние лучи заходящего солнца. Как будто пускал солнечные зайчики. Вправо — влево, вправо — влево.

Ястребы все приближались и приближались. Теперь стало совершенно ясно: они летят прямо по направлению к их пещере.

— Что-то не похоже на ястребов, уж больно они крупные, — наконец сообразила Надж, — и неуклюжие что-то тоже очень… Только бы не летающие ирейзеры, — ее вдруг захлестнула волна паники.

И в этот момент челюсть у нее отвисла. Тяжело плюхнувшись на уступ скалы и подняв тучу песка и пыли, перед пещерой стояли Игги и Газман. Надж уставилась на них, не веря своим глазам и онемев от счастья.

— Вы, оказывается, живы? — она наконец обрела дар речи.

— Нет, это ВЫ, оказывается, живы, — ворчливо откликнулся Игги. — И вообще, как насчет того, чтобы для начала по-простому сказать «привет»?

— Привет, ребята. — Газмана все эти тонкости этикета мало интересовали. Ему не терпелось первому прояснить ситуацию. — Мы не могли оставаться дома. Там наши горы кишмя кишат ирейзерами. Вот мы и решили лететь сюда. Говорите сразу, если у кого с этим какие-нибудь проблемы?





48


На следующее утро я натянула новый свитер и попробовала расправить крылья. Раненое крыло работало, но все еще болело и было как деревянное. Ничего, разойдется.

В конце концов, я рада была улететь, рада была снова подняться в небо. Я знала, что Клык и Надж меня убьют — я вполне этого заслуживала. Я знала, что бросила Ангела на произвол судьбы. Но я знала и то, что оставить тогда Эллу в беде я на могла. Пролети я тогда мимо, это уже была бы не я. Не Макс!

Хотя, сказать тебе по правде, дорогой читатель, в том, чтобы перестать быть Макс и зажить по-простому, как Не-Макс, есть свои, и весьма существенные, преимущества.

Доктор Мартинез собрала мне небольшой рюкзачок — пирожки, пару сухих носков и еще всякую всячину.

— Бери-бери, это старый, я его уже давно не ношу, — она понимает, что мне неловко, и боится, что я откажусь от их с Эллой последних подарков. — Пожалуйста, возьми, тебе пригодится.

— Ладно уж, коли вы сказали «пожалуйста», придется взять, — говорю я, и она улыбается мне в ответ.

Элла опустила голову и смотрит в землю. Я тоже старательно отвожу от нее глаза.

— Если тебе когда-нибудь что-нибудь будет нужно, звони нам обязательно. Номер телефона в рюкзаке в кармашке. Слышишь, звони.

Я согласно киваю, хотя и знаю, что никогда не наберу этого номера. Очень хочется сказать им что-то на прощание. А что, я не знаю.

— Вы мне так помогли. А вы меня даже не знаете. — Мне прямо самой противно себя слышать. Неуклюжие какие-то слова у меня получаются. Но я все равно продолжаю: — Я бы без вас обеих пропала.


— Это ты меня выручила из беды, хотя я тебе никто была, какая-то девчонка незнакомая! Это из-за меня тебя ранили.

Я пожимаю плечами:

— Ну все равно, спасибо за все. Я уж не знаю, как вас благодарить!

— Будет тебе. — Мама Эллы ласково улыбается. — Мы тоже рады, что с тобой подружились. Ни пуха тебе, ни пера, что бы тебя впереди ни ждало.

И тут они обе меня обняли. Представь себе, дорогой читатель, обе сразу, обняли и поцеловали в обе щеки.

Я испугалась, что вот-вот заплачу, но все равно продолжала стоять, стиснутая между ними, то пытаясь высвободиться, то прижимаясь к ним покрепче.

Не буду врать, мне было хорошо и хотелось вот так обнявшись стоять долго-долго. И в то же время было больно и горько. А как же иначе. Я знала, что прощаюсь с ними навсегда и что никогда мне больше не испытать того, что нужно мне больше всего на свете: дома, мамы, сестренки, простых маленьких человеческих радостей.

Наконец я высвободилась из их рук и осторожно открыла дверь. На улице было солнечно и тепло. Последний раз махнула рукой и выскочила во двор. И тут меня осенило: сделаю им сюрприз. Никто из людей никогда не видел, как мы летаем. А они пусть увидят. Они будут единственными. Пусть это будет им мой прощальный подарок.

Я поправила на плече рюкзак. Вытянула задравшийся под ним свитер. Обернулась. Элла с мамой застыли на пороге и смотрят на меня широко раскрытыми глазами. Короткий, в два шага, разбег, рывок вперед. Слегка морщусь от напряжения в раненом крыле, но ничего, это пройдет. Вниз, вверх, вниз, вверх. Мной снова завладевает знакомый ритм полета. И вот уже ветер подхватывает мои широко раскинутые в стороны крылья. Тринадцать футов в ширину, цвета кофе с молоком, — моя краса и гордость.

А там, внизу, лицо у Эллы сияет от восторга, а доктор Мартинез утирает слезы. Минуту спустя я смотрю с высоты на маленький дом и на две все уменьшающиеся фигурки, машущие мне рукой. Я машу им в ответ, круто разворачиваюсь, набирая высоту и чувствуя знакомую радость скорости, полета и свободы. И вот я уже высоко-высоко в небе и уверенно держу направление на северо-запад, туда, где Надж и Клык ждут меня в условленном месте. Ждут — я надеюсь на чудо.

«Спасибо, Элла, — думаю я, отказываясь поддаваться печали. — Спасибо тебе и твоей маме. Я всегда буду вас помнить».

Ангел, жди меня, я лечу к тебе на подмогу!





Часть 3

Школа — что может быть страшнее?





49


Спустя час я уже чувствовала каждый мускул и радовалась тому, что каждая мышца привычными и слаженными движениями толкает меня вперед. Плевать, что поврежденные ткани еще недостаточно восстановились и что завтра я сполна расплачусь за этот перелет. Главное, сейчас я в норме, а там хоть трава не расти.

Лечу с усилием, но быстро. Где могу, стараюсь оседлать воздушный поток — тут тебе и отдых, и скорость.

Вниз я больше не смотрю… На всякий случай… А то вдруг меня еще на какие-нибудь подвиги потянет.

Через час приближаюсь к условленному месту в надежде увидеть там Надж и Клыка. Пожалуйста, только дождитесь меня, ребята! Только дождитесь!

Я задержалась на два дня. Мне ли судить их, если они улетели. Но больно думать, что они, не дождавшись меня, решили сами спасать Ангела. Одни.

Вот и место встречи. Большими кругами медленно снижаюсь и из последних сил напрягаю глаза, вглядываясь в утесы, расщелины, в каждую тень на земле. Пролетела вдоль всего каньона — никого. Где они? Куда они подевались? В панике мечусь от скалы к утесу, и к новому утесу, и к новой скале. Их нет нигде. От волнения трудно дышать.

А вдруг они погибли? А вдруг не долетели? А вдруг…

И тут на меня упала тень. Что это? Вертолет? Уф… Пронесло. Не вертушка — всего-навсего стая ястребов кружит надо мной в вышине. Только ястребы ли это? Вроде стая как стая, летят крылом к крылу. Но три-четыре птицы какие-то странные: и форма тела у них не та, и крылья что-то слишком велики.

Погоди-ка, я поближе на них погляжу. Набираю высоту. Прищуриваюсь, чтобы не ослепнуть от бьющего мне в глаза солнца.

Сердце колотится как сумасшедшее. Таких крупных ястребов не бывает. И таких неуклюжих тоже. И где же это видано, чтобы у ястребов на лапах были кроссовки.

Дождались! Они меня дождались! Целые и невредимые. Меня захлестывает волна сумасшедшей радости! Душа поет!

Ты не ослышался, дорогой читатель. Я, действительно, произнесла это слово. Душа!





50


Они меня заметили, и лучезарные счастливые улыбки засияли на лицах Надж и Газмана. Игги, конечно, никого не видел, а Клык и в лучшие времена на улыбку не больно щедр. Он только перехватил мой взгляд и, мотнув головой, показал: «Лети к утесу».

Его четырнадцатифутовые темные крылья сверкают отблесками солнечных лучей. Прошло всего каких-то два дня, как мы расстались, а он уже парит как-то по-новому, мощно и плавно. Где только он этому научился?