Эгоистка

Побыть в обществе друг друга или что-то в этом роде.

Или, может быть, дело было в тонких изменениях в его поведении: зрелость, которая, казалось, заставляла его стоять прямее и излучать спокойную уверенность вместо кричащей самоуверенности.

А может, дело было в том, что я никогда не видела его ни в чём, кроме концертных футболок и рваных джинсов, а теперь он стоял здесь в тёмных джинсах и расстёгнутой клетчатой рубашке поверх простой футболки, рукава которой были небрежно закатаны до локтей, пока он пытался открыть бутылку вина.

В любом случае я была благодарна, что одета как полная неряха, а не во что-то, что заставило бы меня почувствовать, что я на свидании, потому что это было бы ещё более проблематично, чем то, что он открывал бутылку вина.

Или, как я уже сказала, пытался открыть бутылку.

Он не сразу заметил меня, и это было хорошо, потому что дало мне возможность понаблюдать за ним, чтобы странное чувство прошло; чем больше он крутил штопор, тем лучше я видела Дани, которого должна была знать, пока не убедилась, что вообще не видела кого-то ещё.

– Помочь? – спросила я наконец.

Он поднял голову, его лицо покраснело. Штопор застрял, воткнувшись в пробку под углом. Я сжала губы, стараясь не рассмеяться, и он слегка сдвинулся, прочищая горло.

– Я подумал, что попробую, – сказал он, – но…

– В первый раз? – поддразнила я.

Он засмеялся.

– Да. Я никогда раньше не пил вино.

– Правда? Как так вышло?

Он покачал головой, и я улыбнулась, шагнув на кухню. Ничего не говоря, я потянулась за бутылкой. Он передал её мне.

Вынув штопор, я откинула маленький рычажок, снова вкрутила его в пробку и поставила рычажок на место. Когда я одним плавным движением вытащила пробку, он застонал.

– Это так просто?

– Конечно, Даник.

Он поставил два винных бокала, и я налила немного вина в один из них, затем подвинула его к нему через стойку. Он поднял бровь.

– И это всё?

Я цокнула.

– Вот как это делают профессионалы. Я наливаю тебе небольшое количество, ты крутишь его в бокале, нюхаешь, и всё такое, а потом делаешь небольшой глоток.

Я налила немного вина в другой бокал и показала ему все шаги, затем поднесла его к губам и сделала глоток.

– Потом ты говоришь: «М-м-м, прекрасно, это из итальянского региона Прованс? Вкус копчёного дуба и спелой черники. Это, наряду с гладкостью, говорит о том, что виноград, скорее всего, был выращен на кусте, обращённом на север, и собран в начале июля. Кажется, я чувствую намёк на танины».

Дани пристально посмотрел на меня, затем нахмурился и опустил взгляд на свой бокал.

– Чёрт. Я и не знал, что ты разбираешься в вине. Я купил его, потому что парень в магазине сказал, что оно хорошее, – он немного потряс бокал, затем сделал глоток.

Он попробовал. Он действительно старался. А я старалась не рассмеяться. Но ему удалось сохранить нейтральное выражение лица лишь на мгновение, прежде чем рот искривился, а нос сморщился.

– Хм, – сказал он, его голос был выше, чем обычно, и я укусила себя за щёку изо всех сил.

– Не фонтан? – мне удалось подавить смех.

Щёки Дани покраснели, но он смущённо улыбнулся и поставил стакан на место.

– Может быть, мне это понравится, – сказал он, – но… не сейчас.

– Может быть, ты хочешь что-нибудь другое? – спросила я. Он благодарно кивнул, и я снова начала смеяться, показывая на холодильник, прежде чем налить себе ещё вина. – Угощайся.

Он взял пиво, и мы перешли к столу, который был завален пенопластовыми контейнерами, содержащими, казалось, все блюда китайской кухни.

Кисло-сладкий аромат свинины с чрезмерным количеством соуса и жирной лапши заставил меня понять, что я очень голодна.

– Как ты научилась всему этому о вине? – спросил Дани, когда я начала накладывать себе на тарелку еду. – Всё, что я пробовал, это… вино.

– О, да я тебе соврала, – сказала я. – Ничего из этого не было правдой.

Он засмеялся, его лицо снова стало розовым.

– О.


Наступило затишье; неловкое молчание усугублялось тем, что я не могла решить, сожалею ли я об этом или испытываю облегчение.

Я сказала себе, что чувствую облегчение, поскольку уровень комфорта, который я чувствовала с ним, был… ну. Он был младшим братом моей лучшей подруги.

Акцент на «брат лучшей подруги» и на «младший». Я тяжело сглотнула и навалила себе на тарелку жареный рис с курицей.

Всё-таки неловкость осталась.

– Это потрясающе, – сказала я, ненавидя фальшивый тон своего голоса. – Тебе удалось заполучить все мои любимые блюда. Как ты узнал?

Он усмехнулся.

– Блэр была очень конкретной.

– Блэр была в этом замешана?

Он выглядел так, будто я застала его со спущенными штанами.

– Вроде того. Возможно, она очень категорично сказала, что ты заслуживаешь хорошего ужина, и потратила добрых десять минут, рассказывая мне, что тебе нравится.

– Она ничего девчонка, если не дотошна.

Мы поверхностно поболтали за ужином. Лёгкие темы, ничего не значащие темы, безопасные темы о нашей повседневной жизни и общих связях. И это было хорошо; это было правильно.

Но даже когда мы убирали свои тарелки и снова накладывали в них слишком, слишком много китайской еды, я видела, что Дани что-то скрывает.

И это было ужасно.

Но что бы это ни было, он ничего не сказал об этом.

Он рассказывал мне о работе и шутил о «юных панках», которым ему приходилось проводить экскурсии по студии, – ребятах из близлежащих школ, которые были едва ли младше его.

Он рассказал мне о своих побочных проектах: о группах, с которыми играл песни на концертах, чтобы иметь возможность выступать время от времени, о песнях, которые он писал в свободное время и надеялся, что Артур поможет ему в этом, даже о новой гитаре, на которую он положил глаз и был уверен, что побалует себя.

Было приятно слушать, как он говорит. О бездумных вещах, о надеждах, которые были реальными, правильными и нормальными для двадцати одного года.

То, к чему я не могла относиться, не имея возможности испытать это самой, поскольку в этом возрасте я была замужем за чудовищем.

Об этих вещах мне так нравилось слушать.

Когда мы закончили есть, Дани убрал остатки еды, а я убрала посуду.

Затем, вместо того чтобы заняться чем-то полезным, например, сидеть и допивать своё пиво, он ещё больше усложнил мне задачу: начал помогать мыть и сушить посуду.

Когда мы закончили, каждый из нас взял ещё по бокалу – мне ещё вина, ему воды – и переместился в гостиную так легко, как будто мы делали это миллион раз до этого.

У меня не было места для полноценного гостиного гарнитура, да он мне никогда и не был нужен, поэтому у нас не было выбора, кроме как сесть бок о бок на старый провисший диван.

Наступила тишина, и как раз в тот момент, когда я собиралась предложить посмотреть серию какого-нибудь дрянного реалити-шоу, которое шло в тот вечер, он прочистил горло.

– Итак, я хотел поговорить с тобой кое о чём, – начал он.

Мне потребовалось всё самообладание, чтобы не посмотреть на него в тревоге. Вместо этого я в тревоге уставилась на потемневший телевизор.

– О чём? – спросила я.

Он снова прочистил горло.

– Это, э-э, что-то, что я не уверен, что ты знаешь. Но это… ну. Я знаю, что это очень важно, и дай мне шанс объяснить, хорошо? Потому что я думаю… Я думаю, это важно. Я давно хотел об этом поговорить.

О Боже.

– Хорошо, – нерешительно сказала я.

Он сделал паузу, чтобы укрепить свою решимость, затем глубоко вздохнул и серьёзно посмотрел на меня.

– Блэр была бы потрясающим барабанщиком, – сказал он.

Вот оно.

Вот почему он был здесь, весь такой нарядный, пытаясь произвести хорошее впечатление.

Я уставилась в ответ, разочарованная.

Нет.