Эффект бабочки

Я первой из нашей родни закончила гимназию, и хотя никто этим не кичился, было видно, что папа очень мною гордится. Он был одет в костюм, а на школьном дворе компанию ему составили бабушка с дедушкой. Потом мы пошли в ресторан, и мне подарили часы. На десерт мы ели банановый сплит, а после посадили бабушку с дедушкой на поезд. Когда мы вернулись домой, мама была в постели. На моей подушке лежал конверт со ста кронами. И мятая открытка с текстом «Поздравляю с окончанием гимназии».

Месяц спустя нам с папой пришло время отправляться в путь. Поезд до Абиску шел почти сутки. Пока меня не одолела усталость, я смотрела в окно, где на протяжении 1300 километров в свете белой летней ночи простиралась Швеция. Города и леса, озера и поля. Я наблюдала, как меняются ландшафты и застройка. Пыталась представить себе, кто живет в этих домах и на хуторах. Меня манила к себе их неизвестная жизнь. Некоторые места вызывали у меня удивление: кому пришло в голову обосноваться именно здесь? Чем дальше мы продвигались на север, тем дольше мы могли ехать, не замечая никаких следов присутствия человека. Говорили мы мало, иногда смотрели друг на друга и улыбались, понимая все без слов. В тот момент разговаривать действительно было больше не о чем.

Редко осознаешь, что происходящее здесь и сейчас оставит неизгладимое воспоминание. Наша поездка в Лапландию была как раз таким исключением. Я знала, что эти дни неповторимы. Поэтому осознанно проживала каждое мгновение. Все, что я видела, слышала и трогала, четко отпечаталось в памяти, и эти воспоминания спустя много лет так и не поблекли. В глубинах моего сознания я могла бы воссоздать горные просторы, хотя больше никогда их не видела.

Местность была удивительной красоты. Мы гуляли по вересковым пустошам и травянистым лугам, заболоченным низменностям, населенным многочисленными птицами, и низкорослым лесам из карликовых берез. Куда ни кинешь взор, повсюду были видны горные массивы, либо совсем рядом, либо вдалеке – вытянутые цепочкой вдоль горизонта. И все эти звуки. Такие непохожие на звуки Аспуддена. К своему удивлению, я обнаружила, что природа вовсе не молчалива. Часто мы просто останавливались и слушали. Журчание горного ручья или рев водопада, обрушивающегося с крутой скалы каньона. Крики или необычные трели, о происхождении которых не догадывались даже сами издававшие их птицы. Ритм ветра, то бесшумно ласкавшего землю, то набиравшего скорость и переходившего в завывающий свист.

Папа делился своими знаниями. Пока мы шли, он рассказывал о растениях и их удивительной способности приспосабливаться к суровому климату. Я пыталась представить себе, каково тут зимой. Пронизывающий холод, вой вьюги и высоченные сугробы. Бесконечная темень полярной ночи. Эти мысли казались такими далекими и нереальными, особенно когда полуночное солнце не давало мне уснуть.

Пешие походы уводили нас вглубь девственной природы. Меня гипнотизировал звук собственных шагов. Иногда мы останавливались – что бы отец ни увидел, он все использовал как повод чему-нибудь меня научить.

– В этом климате трудно быть цветком. Нужно успеть отцвести за короткое лето и попытаться пережить длинную зиму. – Папа присаживался у невзрачного растения. – Посмотри, например, вот – сетчатая ива. Она такая же низкорослая, как большинство местных видов здесь, в горах, – это помогает ей защититься от сильных ветров. Именно поэтому кустики образуют кочки и словно стелются по земле.

Отец рассказывал о животном мире, следах ледника, о насекомых и минералах. Я слушала с большим вниманием, в основном потому, что мне так нравилось слышать его голос. Новые ботинки стерли мне ноги, но это не имело никакого значения. Зато я была свободна от всего, что обычно причиняло мне боль. Возникало ощущение, будто все важное окружает нас в природе, здесь и сейчас. Словно мы находимся в сказочном мире.

– Мы скоро придем. Озеро Троллей находится там, в горах, в самой глубине долины. Нам только нужно перемахнуть через вершину.

– А почему его назвали озером Троллей?

– На саамском оно называется Rissajaure – озеро, сверкающее как огонь. В Швеции не найти воды прозрачнее, чем здесь. Его глубина – 36 метров, и при этом видно дно.

Мы продолжали путь. Лощина, по которой мы шли, была усыпана валунами, как будто два сражавшихся великана стояли на окрестных вершинах и бросались камнями, пытаясь попасть друг в друга. Но папа объяснил, что валуны принес с собой ледник. Перед нами и вокруг нас возвышались горы. Задержавшись на мгновение, я окинула взглядом утесы. Нога человека никогда не ступала и не ступит на них. До скончания веков им суждено остаться неприкосновенными для всех, кроме ветра и непогоды.

Тропинка шла вверх, петляя между скалами. Папа остановился на вершине; нагнав его, я встала рядом и на мгновение потеряла дар речи от изумления. Прямо под нами горы образовали котел, наполненный водой такого синего цвета, какой мне еще видеть не доводилось. Идеально гладкая поверхность напоминала зеркало. Обрывы, окружающие озеро, так четко вырисовывались в воде, что трудно было определить, где проходит граница: что находится на берегу, а что – под водой.

– Отчего вода такая синяя? – смогла наконец вымолвить я.

– Она не синяя. Просто в ней отражается небо.

Подойдя к кромке озера, отец снял рюкзак. Пытаясь впитать в себя все это великолепие, я осталась стоять на месте. Меня переполняло благоговение. Перед величественными горами, перед исчезнувшими вдалеке просторами, перед природой, которая, вопреки вмешательству человека, миллионы лет напролет продолжает следовать смене времен года. От цивилизации нас отделяли несколько часов пешего хода. Я сразу и настолько остро почувствовала себя маленькой, что у меня перехватило дыхание. Я была маленьким муравьем. Да нет, даже не так. Маленькой точкой, совершенно неважной в масштабах целого.

Эта мысль испугала меня. Я поспешила к отцу, сидевшему на корточках у кромки воды. Обернувшись, он протянул мне эмалированную кружку.

– Вот, держи. Во всем мире не найдется воды вкуснее.

Я сделала осторожный глоток. Подумала о гниющей рыбе и очистных сооружениях. Внезапно мне захотелось вернуться в свой обычный мир, где я точно знаю, как себя вести. Я приспособлена к своему окружению, совсем как закрепившиеся на случай шторма карликовые горные растения. В условиях дикой природы я чувствую себя чужой. Я не выжила бы здесь долго, выступи природа против меня. Хотя, конечно, я ей безразлична. Я посмотрела на отца. Он сидел, опираясь на камень, и наслаждался водой.

– Чистая талая вода из ледников. Озеро свободно ото льда лишь три месяца в году.

– Послушай, папа.

– Гм. – Он прикрыл глаза, повернув лицо к солнцу.

– Меня тут поразила одна мысль.

Казалось, отец не проявляет никакого интереса.

– Насколько мало человек, в сущности, значит. Я хочу сказать, в рамках большого целого.

Открыв глаза, папа осмотрелся.

– Да, – ответил он наконец. – И это прекрасно, правда?

Потом он улыбнулся. На этот раз улыбка озарила все его лицо, включая глаза. Я присела рядом. Отпив еще глоток, пыталась распробовать на вкус его странный ответ. Мы долго так сидели, а над нашими головами проплывали облака. Самые низкие из них успевали задеть вершины гор, прежде чем уплыть дальше, расчистив обзор.

Ко мне вернулось жизнеутверждающее настроение. В тот момент все было хорошо. Настолько хорошо, что стоило воспользоваться случаем и рассказать о моих планах.

– Папа!

Отец встрепенулся, и я поняла, что он задремал.

– Мм?

– Насчет осени. Я тут думаю, может, мне переехать в Лунд.

Возможно, прежде чем он ответил, прошло не так много времени, как мне показалось. Но пульс успел ускориться, а перед глазами вид на озеро Троллей на мгновение уступил место справке о зачислении в Лундский университет, спрятанной в книжном шкафу.

– И что ты там будешь делать?

– Собираюсь пойти учиться. Хочу стать археологом.

Отец подошел к воде, взяв свою кружку, наполнил ее и остался стоять. Я созерцала его широкую спину. «Ну скажи же что-нибудь!» – хотела закричать я, но он все стоял и продолжал молчать. Чувство вины боролось в моей душе с разочарованием. Мечта успела завести меня достаточно далеко, и вообще-то я уже достигла совершеннолетия. Дороти взяла да ушла, а я, по крайней мере, прошу разрешения.


Но даже если его решение было бы несправедливым, мы оба знали, что я никогда не пойду против его воли.

– Наверное, не получится, – сказала я в конце концов. – Я имею в виду, из-за мамы.

Вымолвив эти слова, я закрыла глаза. От их смысла меня мутило. И лишь тогда я услышала его спасительную реплику.

– Ну почему, получится. Лунд – прекрасный город.

Отец вернулся и опять присел. Рассказал о Лунде, о том, что несколько раз бывал там по работе. И археология, полагал он, хороший выбор. Археологи проводят много времени на природе.

Мое облегчение было столь велико, что я слушала его вполуха. Я приблизилась на шаг к своей цели. Но еще многое нужно обсудить. Например, как устроить все дома.

– Ты уверен, что вы справитесь без моей помощи этой осенью?

– Все образуется. Ты знаешь, что Лунд – самый древний город Швеции? Лунд и Сигтуна. Очень подходящее место для изучения археологии.

– Что не так с мамой?

Отец вытер рот рукой, потянулся за рюкзаком и убрал в него кружки. У меня возникло ощущение, что он подбирает слова и что ему легче, когда руки заняты делом. Затянув все ремни, отец опять откинулся на скалу, взял в руки камень и стал теребить его в руках, прищурившись на горный склон.

– Говорят, что у нее небольшая закупорка.

Я похолодела.

– Какая закупорка?

– Кровяной сгусток. Где-то в мозгу.

Отец расправил плечи.

– Она ведь всегда страдала от повышенного давления.

– Мама поправится?

Он выбросил камень и поднялся на ноги. Натянул на спину рюкзак.

– Конечно, поправится. Пойдем-ка, нам пора, пока не стемнело.

«Что значит стемнело? – подумала я. – В это время года здесь не бывает темно». Мгновение спустя я поняла, что таким образом отец хочет закрыть тему. Дальнейшие расспросы не приветствуются.

Он оглянулся в последний раз и пошел вверх по тропинке к вершине. Я встала, повернулась и, закрыв глаза, прислонилась лбом к скале, рядом с которой мы только что сидели.

– Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы мама поправилась и чтобы все наладилось.

Бросив взгляд на склон, я заметила, что отец остановился.

– Да, если Бог есть, он определенно живет здесь, на озере Троллей. – Папа повернулся и пошел дальше. – Потому что это единственное место на Земле, где можно поверить в то, что он действительно существует.





Виктория




Я думаю о своей небрежности.

О скрупулезно составленных отчетах. Об отношениях, которые по халатности запустила. Вспоминаю чувство облегчения, с которым я каждый раз заносила в календарь что-то новое.

Все эти бесчисленные поездки. Словно убегая от пожара, я носилась по увлекательным туристическим маршрутам, но в основном ходила, уткнувшись носом в карту. Надо пойти сюда, надо посмотреть то, а добравшись до места, я с трудом успевала хотя бы что-то по-настоящему оценить. Только галочки ставила напротив выполненного. Следующее – Мачу-Пикчу!

Эти поездки были скорее способом уйти от реальности. И похвастаться потом, что я там была. Ведь человек с такой тягой к приключениям, который столько всего повидал, не может не заинтересовать окружающих.

Я думаю, как многое упустила, боясь сойти за посредственность. Считала, что всегда должна удивлять или хотя бы пытаться удивить других. Если я недотягиваю до планки совершенства, меня сразу что-то подстегивает.

А этот проклятый мобильный. Как только у меня возникает пауза, я должна ответить на электронную почту, проверить Фейсбук или сделать ход в одном из продолжающихся матчей Wordfeud[19].

И вот я попала к Турбьёрну. Хожу к нему и плачу деньги за возможность не торопясь подумать. Покопаться в том, что раньше не успевала осмыслить, и вынести это из потемок подсознания на белый свет – проветрить. Язык не повернется назвать такое занятие приятным, а некоторые мысли и вовсе причиняют боль, но в моем случае все оказалось так запущено, что тело начало бить тревогу.

Да, рассматривать себя непросто.

Вот сейчас я лежу и думаю о своей небрежности.