Ее темные крылья

— О, около пяти? — говорю я. — Я взяла первую лодку.

— Жаль, что ты не предупредила. Мы ничего не подготовили для тебя.

— Ничего. Мне ничего не нужно. Где папа?

— Работает. Он пропустил твою записку. И овощи. Прошел мимо. Ты знаешь, какой он. Как ты, пока не выпьешь три чашки кофе. Кстати.

Она берет чашку, хмурится из-за оставленного кольца жидкости.

— Я уберу это позже. Что такое? — ее голос резкий, когда она поворачивается ко мне.

Слезы льются по моему лицу, и я качаю головой, не могу объяснить.

— Эй, — Мерри опускает чашку и обнимает меня. — Что такое, Кор?

— Я скучала, — выдавливаю я в ее плечо, кончики пальцев пылают, когда я прижимаю их к ней, что напоминает о том, что прячется под моей кожей, и я рыдаю сильнее, потому что она не хотела бы утешать меня, если бы знала о монстре во мне. — Так сильно.

— И мы скучали, — она трет мою спину, будто я маленький ребенок. — Я даже не понимала, как сильно, пока не увидела твою записку, поднялась сюда и увидела тебя, — ее голос звучит сдавленно, и, когда я отклоняюсь, я вижу слезы в ее глазах. — Смотри, что ты сделала, — она смеется, вытирая их рукавом. — Какая пара.

— Прости, — я чувствую себя разбито, ведь это маленькое слово содержит так много, и я никогда не смогу объяснить ей или кому-то еще даже половину. Но мне нужно кое-что сказать, вслух, тому, кто важен. — Мне нужно кое-что тебе рассказать.

— Ладно, — она смотрит на меня настороженно.

Я глубоко вдыхаю.

— Я пожелала Бри смерти. В ночь, когда она умерла. Я пожелала этого, и это произошло.

Мерри глядит на меня.

— О, Кори, — ее глаза снова в слезах. — Потому ты ушла? Потому что думала, что ты виновата? О, милая, — она снова обнимает меня. — Я хочу, чтобы ты послушала меня. Слушай внимательно. Ты не убивала ту девочку. Даже если хотела этого.

— Ты не понимаешь…

— Кори, нельзя убить желанием.

Но я это сделала. А не должна была. И не должна была этому радоваться. Я не такая.

Мерри дает мне плакать, сидит со мной, пока слезы не кончаются. Моя голова болит после рыданий.

— Лучше? — спрашивает она, и я киваю, потому что ей это нужно. — Ты уверена, что ничто не заставило тебя вернуться? Я рада, что ты тут, — говорит она, — но ты не в беде, не поссорилась?

Я почти улыбаюсь.

— Нет.

Она долго разглядывает меня.

— Хорошо, — наконец, говорит она. — Как насчет свежего кофе? — я киваю, и она продолжает. — И тебе нужно принять душ, потому что, Кори, ты выглядишь грязно и воняешь.

Удивленный смех вырывается из меня от неожиданного упрека. Я в ужасном состоянии, если она так говорит.

— Что такое? — она тянется за меня к подушке, обмотанной в одеяние.

Я отталкиваю ткань.

— Ничего. Это ничего. Я спущусь, когда буду чистой.

Мерри пронзает меня взглядом.

— Ладно, — медленно говорит она с подозрением в голове. — Не задерживайся.

Но я не спешу. Я стою под водой в душе, горячая вода бьет по ноющим точкам над моими лопатками, пока боль не проходит. Я мою волосы, расчесываю их и повторяю процесс три раза, пока волосы не скрипят, а кожа головы не болит. Я тру пемзой ступни, убирая твердую кожу, которая пригодилась мне, когда я лазала в свою нишу и в тайный сад. Потом я мою тело снова и снова, использую почти целый кусок мыла, смывая месяцы пыли Подземного мира, вода становится коричневой, стекая, и я ощущаю отвращение и потрясение. Я была грязной.

Аид не был против.

Стоп.

Когда я выхожу из душа, голова кружится от жары и пара. Я открываю окно, смотрю, пока прохлада воздуха снаружи уносит жар, а потом вытираю зеркало и смотрю на себя. Я выгляжу старше, черты лица острее, скулы выпирают сильнее, глаза настороженные. Я смотрю на свое тело, крутясь. У меня есть шрамы, мышц больше, чем я привыкла, но в остальном я — это я. Какой бы я ни была, я выгляжу как человек.

Я иду в свою комнату одеваться, гладкие ступни усиленно ощущают половицу, я слышу, как Мерри говорит, и замираю, думая на миг, что тут кто-то еще, а потом понимаю, что она говорит по телефону. Обо мне.

— …футболку или что-то прицепила к подушке, — улавливаю я и прислушиваюсь. — Думаю, она начала новые отношения, но это закончилось. Бедняжка. Она была разбита в прошлый раз. Еще и перед восемнадцатилетием, — пауза. — Да, завтра. Знаю, я тоже, вылетело из головы. И Крейг не упоминал. Не знаю, что будем делать.

Она думает, я пришла домой, поджав хвост, потому что меня бросили. Снова. В чем-то так и было, но это не парень, а божество, и он не бросал меня, а я бросила его, Фурий, свой другой сад и все в Подземном мире.


Я могу работать с этим.

Но больно.

Я надеваю джинсы и джемпер, но штаны сковывают, мои ноги отвыкли быть в джинсах. Приходится надеть свободное хлопковое платье, похожее на то, в каком я прибыла, которое я прячу на дне шкафа. Я достаю мягкие туфли, чтобы защитить ступни, заплетаю волосы, уже не пшеничные, а русые, словно Подземный мир вытянул из них цвет, в пучок на макушке. Я замираю, чтобы поправить постельное белье, потом спускаюсь. Мерри все еще с телефоном, хотя уже говорит о работе, о волонтерах и команде. Я машу, проходя мимо, пока она расхаживает по гостиной. Я иду на кухню, чтобы налить себе кофе.

Кофеин ударяет меня, как поезд, встряхивает тело. Без молока в доме я добавляю воду из холодильника, разбавляя кофе, пока не перестает ощущаться, что я пью молнию. А потом я выхожу в заднюю дверь.

Больно.

Мир зеленый и синий, от красок перехватывает дыхание. Поля за моим садом, листья на деревьях, изумрудные и яркие, синее безоблачное небо. Свет солнца напоминает желток, льется из-за дома и озаряет сад, теплое красное сияние терракотовых кирпичей стен. Птицы поют, для меня это громко, сложно представить, что я ранее не заметила бы это, если бы не пыталась. Теперь это буйство, и голова звенит.

— Тут холоднее, чем кажется, — Мерри присоединяется ко мне, скрестив руки. — Мы не знали, что с этим делать, — она кивает на сад. — Но еще достаточно рано, чтобы начать сезон. Если ты остаешься, — добавляет она неуверенно.

Я молчу.

— Мы закажем чай, если хочешь? — продолжает Мерри, сглаживая неуверенность. — Я могу заказать в индийском магазине, как ты любишь, и он прибудет сюда на лодке в семь часов. Подарок ко дню рождения.

— Будет мило, — я стараюсь звучать так, будто это важно для меня.

— Кор, признаюсь, мы ничего не подготовили тебе на завтра, — неловко продолжает она. — Буду честной, это вылетело из головы, а потом я увидела твою записку… Прости, милая. Мы загладим вину.

— Все хорошо, — говорю я, хотя больно быть забытой. Но я заслуживаю этого. — Я ничего не ожидала.

— Это восемнадцатилетие, Кори, — говорит она. — Не верится, что мы не вспомнили. Но ты знаешь, как может запутать работа, — она хмурится, растерянная из-за того, что забыла нечто такое важное. Я тоже растеряна, если честно. Меня не было пять месяцев, а не пять лет.

— Ничего, — я поворачиваюсь к ней, обнимаю ее. Она не виновата. — Хватит и того, что я снова тебя вижу.

— Да, хорошо, — она улыбается, сжимает меня и отпускает. — Слушай, мне нужно к скалам, чтобы встретиться с волонтерами, считающими гнезда, — говорит она. — Хочешь пойти?

— Я буду в порядке. Я схожу к Астрид.

Мерри бросает на меня взгляд.

— Она в школе. Вторник.

Школа.

— Точно. Но уже почти обед. Я просто загляну.

Она прищуривается.

— Как школа на юге? Все в порядке?

Я пожимаю плечами.

— Нормально. Скучно. Школа как школа.

Она не верит, и меня спасает только ее телефон. Я иду за ней внутрь, слушая, как она говорит кому-то, что уже в пути.

— Мы поговорим позже, — обещает она и хватает сумку со стола.

— Да, — я улыбаюсь. — Увидимся.

— Кори… — она медлит на пороге. — Я люблю тебя. Ты же знаешь это? Я знаю, что ты не моя, но люблю тебя как свою.

— Я твоя, — тут же говорю я. — Твоя и папина. И я тоже тебя люблю. Вас обоих, больше всего.

Мерри обнимает меня, и я сжимаю ее крепко, вдыхаю ее.

— Хорошо, увидимся, — она целует меня в щеку, как делали Фурии, и уходит.

Я выдыхаю, ощущая себя опасно близко к слезам.

* * *

Я должна проработать историю за утро, придумать что-то убедительное о матери, которую не могла выделить в толпе, о нашей жизни вместе на континенте, ложной школе, ложных друзьях, ложном бывшем парне — моя отговорка для неожиданного появления. Я даже открываю ноутбук, включаю его, пальцы вводят сами пароль, который я едва помню. А потом я закрываю его, спускаюсь и хватаю куртку, выхожу из дома. Я хочу быть снаружи. Я хочу использовать ноги.

Если я ночью думала, что мир был слишком ярким, а сад — буйством, но это не сравнить с тем, как плохо в свете солнца. Как люди живут так постоянно без мигреней? Краски всего бьют по мне, я едва дохожу до конца улицы, приходится бежать домой и рыться в трюмо в поисках солнцезащитных очков. Я надеваю их. Они немного помогают, приглушают худшее, и идти к центру Дэли уже терпимо. И там я узнаю, что они не скрывают меня.

— Это же Кори Оллэвей? — Кэлли Мартин выходит из «Спар» и глазеет на меня. — Когда ты вернулась?

Похоже, меня простили за то, что я сказала ей отвалить.