Ее темные крылья

— Так ты не хочешь ее вернуть?

Да. Нет. Не знаю.

Он приподнимает брови, ждет, что я заговорю, его красивые губы сжаты, и мой взгляд падает на них.

— Почему ты поцеловал меня? — говорю я, не сдержавшись.

— Я не… — думаю, он собирается отрицать это, но он продолжает. — Это была ошибка, за которую я извиняюсь.

Я знала, что он был смущен, раз он не хотел, чтобы Фурии знали, но его слова, его сожаление пронзают меня.

— Ого. Ты должен быть один из лучших, — говорю я, стыд сдавливает голос. Еще слеза катится, я не успеваю сморгнуть ее, и я в ярости, что он получил от меня вторую. Я не должна переживать, это был глупый поцелуй. Я не знала, кем он был, до этого утра. — Но ты не такой. Ты такой же плохой, как другие. Целуешь смертных и убиваешь их друзей. Классическое олимпийское поведение.

Цвет вспыхивает на его щеках, но его голос остается ровным, когда он говорит:

— Я извинился за свои действия, делаю это снова. Прости. Если поможет, я не думал, что мы снова встретимся так скоро, а то и вообще.

Ай. Моя кожа пылает.

— И я не убивал твою подругу, — продолжает он. — Хотя, если я правильно помню, ты желала ее смерти.

— Даже если это так…

— Это так, — он яростно смотрит на меня. — Тебе не нужно было говорить это вслух, Кори Оллэвей, твоя сущность кричала об этом. Я ничего больше не слышал, — слова падают из него в спешке, он отводит взгляд, словно я украла у него признание.

Я не говорила ему свое имя. Он не спрашивал. Она сказала. Я представляю, как они сидят вместе, тихо говоря, и огонь вспыхивает за моими ребрами.

— Тебе вообще позволено убивать — прости, забирать — смертных, когда тебе хочется? — спрашиваю я. — Или она была особенной? — другой, как сказал Али. Интересной.

Он говорит с нечитаемым лицом:

— Как ты это назвала? «Классическое олимпийское поведение». Скажи, ты думала, что я был лучше других?

Я окидываю его взглядом медленно, радуясь, когда его челюсть напрягается.

— Нет. Но, если честно, я не думала о тебе вовсе.

Он моргает, потом запускает ладони в свои волосы.

— Хватит, — он тянется ко мне, и я отшатываюсь.

— Не трогай меня.

Он вздрагивает, словно я ударила его по лицу. Мое дыхание вырывается с шумом, и я ощущаю жар, исходящий от меня, почти вижу туман от него в воздухе.

Он склоняется так близко, что наши носы почти соприкасаются.

— Ладно, — говорит он. — Ты так сильно хочешь остаться, тогда оставайся. Наслаждайся.

И он исчезает.





14

ВЫРАЩИВАНИЕ



Я гляжу на точку, где он стоял, напряженная от шока. Он ушел. Бросил меня тут. Он бросил меня тут.

Мои ноги кажутся пустыми, и я опускаюсь на пол ниши, бросаю нарцисс и сижу на корточках, прижав кулаки к камню, пока сердце бушует. Я хочу домой, в свой сад, к своей земле — любой почве — хочу погрузить руки до локтей, чтобы прохладная земля успокоила меня. Тоска — настоящая и яркая боль под ребрами.

Адреналин выветривается, и я понимаю, что чудом жива — мне везет, что он бросил меня тут. Я дрожу от того, какой дурой была, как плохо все могло пойти. Он мог преклонить меня по щелчку пальцев. Я закрываю лицо руками, дрожу так, что зубы стучат. То, как я с ним говорила, что я ему сказала.

Что он сказал мне.

Я вскакиваю на ноги и отшатываюсь, темная фигура падает на край передо мной. Сияющие перья. Алекто.

Она складывает крылья, и я гляжу, снова привыкая к ее внешности. Даже за пару мгновений, пока я не видела ее, мой разум стер ее края, дал мне забыть, как она отличалась от меня, с ее черными кварцевыми глазами, когтями и перьями. Это проблема с Аидом, понимаю я. Он не выглядит так, как должен, его глупое лицо почти как у человека. Фурии хотя бы не дают забыть, что они другие.

— Я слушала, — говорит Алекто. — Он сказал уйти, но я не хотела бросать тебя с ним одну. Девушки не должны оставлять девушек одних с незнакомыми богами.


Я фыркаю. Я уже не верю в сестринство.

— Девушка, о которой ты говорила. Не-подруга. Она ранила тебя. И теперь она тут.

Я делаю паузу, потом киваю.

— Я пожелала ей смерти, и она умерла.

— Она ранила тебя первой, — говорит Алекто. Это не вопрос.

— Да.

— Так это было правосудием, — Алекто радуется, ее перья приподнимаются. — Тебя подвели, и ты ответила.

Вспышка таро. Тройка Кубков. Печальная одинокая девушка в шляпе, пронзенной мечом. Правосудие. Путь передо мной. Правосудие в конце.

— Не совсем. Вряд ли кража парня — повод для убийства.

Алекто не была убеждена.

— Она предала тебя. Ты могла отомстить и сделала это. Око за око. Кто она? — спрашивает Фурия раньше, чем я могу объяснить тонкости. — Девушка. Любимая? Сестра?

Я качаю головой.

— Не официально. Не по крови. Но мы были когда-то близки, как сестры. Она была моей лучшей подругой.

— Но она забрала то, что ты любила, — говорит Алекто. — Что-то твое. Украла у тебя.

Мой вздох вылетает из глубины.

— Он не был моим, — начинаю я. — Люди не принадлежат людям. Но я была с ним, и я думала, что мы были друзьями, втроем. Мне нравилось, что они дружили, это делало все проще. Пока они не полюбили друг друга больше, чем меня. И они бросили меня. Оба.

Каждое слово — маленький порез бумагой, жжётся. Я не объясняла это еще никому. Все на Острове знали, что происходило, сразу же, как это случалось, сеть сплетен работала лучше всех источников новостей, даже «Аргуса», и на Острове происходит мало событий, так что все — новости.

Я видела Кори Оллэвей, бегущую домой в слезах.

Она была ранее с Алистейром Мюрреем. Может, они поссорились.

Не просто ссора. Я прошла мимо Алистейра Мюррея и Бри Давмуа. Они держатся за руки у «Спар».

Корина Бри? С ее Алистейром?

Ой-ой.

Я ощущаю нечто горькое и сглатываю это.

— Она была последней, от кого я такое ожидала, — говорю я. — И я хотела ранить ее. Но я не думала, что она умрет.

— Что сделано, то сделано, — Алекто пожимает плечами, словно все решено, и садится, хлопает по полу рядом с собой. — Присаживайся.

Я качаю головой.

— Не могу. Слишком высоко.

— Я не дам тебе упасть.

Она может. Она может отвести взгляд, не успеть поймать. Я могу соскользнуть — и все. Или она могла сказать, что не даст мне упасть, но не всерьез. Слова ничего не стоят, я это уже поняла. Важны поступки.

Я снова качаю головой.

Алекто долго разглядывает меня. Она спрыгивает с края, и я паникую, что обидела ее, отказавшись сесть с ней, и теперь и она бросит меня. Но я едва делаю шаг вперед, она возвращается с охапкой тряпок. Она бросает их на землю и улетает снова без слов, через пару мгновений приносит еще гору ткани и бросает на первую. Фурия улетает еще раз, приземляется и складывает крылья.

Она садится перед горой и разбирает ее, вытаскивая длинные куски ткани, а я смотрю, как она умело сплетает их в толстый шнур. Я смотрю на потолок, гадаю, не сделала ли она и его.

Пока я росла на Острове, я училась управлять лодкой, вязать узлы, но не видела такие, как делала она: замысловатые, запутанные узлы. Я смотрю, как она проверяет каждый, тянет, чтобы убедиться, что они выдержат, и меня поражает, что я понимаю, что она делает.

Я приближаюсь, и она поднимает голову, издает щебет, словно ее радует мое внимание, а потом возвращается к работе. Вскоре она завязывает последний узел и встает, несет конец в глубину ниши.

В потрясенной тишине я смотрю, как она роет каменную стену, оставляя глубокую вмятину голыми руками. Гора для нее как тесто или глина, мягкая, и я понимаю, что Фурии, а не какой-то Титан создали Эребус, вырезали его из камня сами. Так они сильны. Достаточно, чтобы вырезать дыры в горе голыми руками. Конечно, Гермес не хотел помогать мне уйти от них.

Я резко вдыхаю, и Алекто поворачивается ко мне.

— Что такое?