Джейн Эйр
Часть 25 из 66 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Глава 19
Библиотека, когда я вошла в нее, выглядела совсем обычно, а сивилла – если она была сивиллой – сидела в уютном кресле у камина. На ней был красный плащ и черная широкополая цыганская шляпа, завязанная под подбородком пестрой тесьмой. На столике стояла погашенная свеча, а цыганка, наклонясь поближе к огню, казалось, читала небольшую черную книгу, похожую на молитвенник. Она бормотала слова вслух, как часто делают старухи, и не умолкла при моем появлении. Видимо, она хотела дочесть абзац до конца.
Я встала на коврике и протянула руки к огню – они озябли, потому что я столько времени провела в гостиной вдалеке от камина. Я чувствовала себя спокойной, как никогда в жизни, – в наружности цыганки не было ничего пугающего. Она закрыла книгу и медленно подняла глаза на меня. Поля шляпы частично заслоняли ее лицо, но, когда она повернулась ко мне, оно оказалось далеко не обычным. Темно-коричневым, смуглым почти до черноты. Из-под белого завязанного под подбородком платка, совсем закрывавшего щеки, а вернее – скулы, выбивались черные лохмы. Она впилась в меня дерзким взглядом.
– Ну, так ты хочешь узнать свою судьбу? – сказала она голосом, столь же решительным, как ее взгляд, столь же грубым, как ее черты.
– Мне все равно, матушка. Погадайте мне, если вам угодно, но мне следует предупредить вас, что я не верю гаданиям.
– Такие слова доказывают твое непокорство. Другого я от тебя и не ждала. Я услышала его в твоих шагах, едва ты переступила порог.
– Неужели? У вас чуткий слух.
– Да, и чуткий взгляд, и чуткий мозг.
– Для вашего ремесла необходимы все три.
– Да, и особенно когда приходится иметь дело с такими, как ты. Почему ты не дрожишь?
– Мне не холодно.
– Почему не бледнеешь?
– Я не больна.
– Почему не хочешь прибегнуть к моему искусству?
– Я не глупа.
Из-под платка и полей шляпы вырвался хриплый смешок, затем зловещая старуха достала короткую трубку и закурила. Понаслаждавшись минуты две-три успокоительным действием табака, она повернула скрюченное тело, вынула трубку изо рта и, неотрывно глядя в огонь, сказала внушительно:
– Тебе холодно, ты больна и ты глупа.
– Докажите, – сказала я.
– Докажу двумя-тремя словами. Тебе холодно, потому что ты одинока: ничто не питает скрытый в тебе огонь. Ты больна, потому что лучшие из чувств, дарованных человеку, самое высокое и самое сладостное бежит тебя. Ты глупа, потому что, как ни велики твои страдания, ты не призываешь его к себе и не делаешь ни шагу к нему навстречу.
Вновь она сунула в рот свою короткую черную трубку и энергично запыхтела.
– Это вы можете сказать почти всякой одинокой девушке, служащей в богатом доме.
– Могу-то могу, но будет ли это правдой для всякой?
– Всякой в моих обстоятельствах.
– Вот-вот! В твоих обстоятельствах! Но найди мне еще хотя бы одну точно в твоем положении.
– Ничего не стоит найти хоть тысячу.
– Ты и одной такой не сыщешь. Твое положение, если хочешь знать, особое: совсем рядом со счастьем. Да-да, стоит руку протянуть! Все нужное уже есть, остается только собрать его воедино. Случай разъединил его составные части, но стоит сблизить их, и плодом будет блаженство.
– Я не понимаю загадок. Ни разу в жизни мне не удалось найти ответа хотя бы на одну.
– Если хочешь, чтобы я говорила яснее, покажи мне свою ладонь.
– И ее надо позолотить, я полагаю?
– Уж конечно.
Я протянула ей шиллинг, и она сунула его в старый носок, который извлекла из кармана. Завязав в нем монету и убрав его, она велела мне протянуть руку, наклонила лицо почти к самой ладони и, не прикасаясь к ней, вперила в нее взгляд.
– Линии слишком тонкие, – объявила она. – Такая ладонь мне ничего не говорит. И линий ведь почти нету… Да и что такое ладонь? Судьба не там записана.
– Верю, – заметила я.
– Да, – продолжала старуха, – она запечатлена на лице: на лбу, около глаз, в самих глазах, в очертании рта. Встань на колени и подними голову.
– Ага! Теперь вы говорите дело, – заметила я, опускаясь на колени. – Еще немного, и я в вас поверю.
Я стояла на коленях в полушаге от нее. Она помешала в камине, и угли вспыхнули ярче, однако их отблески осветили только мое лицо, ее же, когда она откинулась в кресле, еще больше погрузилось в тень.
– С какими чувствами ты пришла ко мне сейчас? – сказала она, вновь внимательно вглядевшись в меня. – Какими мыслями полнится твое сердце все часы, которые ты проводишь в той комнате, где эти знатные люди мелькают перед тобой будто тени, отбрасываемые волшебным фонарем; а если вспомнить, как мало общего между тобой и ими, так для тебя они и вправду лишь призраки, а не существа из плоти и крови.
– Я часто чувствую себя усталой, иногда сонной, но печальной лишь изредка.
– Так, значит, какая-то тайная надежда поддерживает твой дух и успокаивает тебя, пророча светлое будущее?
– Вовсе нет. Самая моя заветная надежда – откладывать часть моего жалованья и накопить сумму, достаточную, чтобы открыть собственную маленькую школу, арендовав для этого дом.
– Убогая пища для поддержания духа! И сидя на этом диванчике в окне – как видишь, мне известны твои привычки…
– Вы узнали о них от слуг.
– А! Ты думаешь, что очень проницательна? Ну… быть может, и так, если сказать правду. Я знакома здесь кое с кем… с миссис Пул…
Услышав это имя, я вскочила на ноги.
«Ах, так! – подумала я. – Значит, тут и правда замешана дьявольщина!»
– Не тревожься, – продолжала колдунья, – на нее можно положиться, на нашу миссис Пул. Она умеет молчать и достойна всяческого доверия. Однако, как я начала говорить: сидя на этом диванчике, ты не думаешь ни о чем, кроме своей будущей школы? И тебя нисколько не интересуют те, кого ты видишь перед собой на диванах и в креслах? Хотя бы кто-то один? И нет хотя бы одного лица, в которое ты вглядываешься с особым вниманием? Нет никого, за чьими движениями ты следишь, хотя бы из любопытства?
– Я люблю наблюдать за всеми лицами, за всеми движениями.
– И ты никогда не выделяешь кого-то одного? Или, может быть, двух?
– Очень часто. Когда жесты и взгляды какой-нибудь пары словно рассказывают их историю – да, мне нравится следить за ними.
– И какие же истории ты предпочитаешь остальным?
– Ну, у меня нет большого выбора! Тема почти всегда одна и та же: ухаживания, грозящие завершиться одной и той же катастрофой – свадьбой.
– И тебе нравится эта однообразная тема?
– Я к ней равнодушна. Меня она не касается.
– Не касается? Когда знатная барышня, молодая, жизнерадостная, полная здоровья, чарующая красотой, наделенная всеми благами высокого положения и богатства, сидит и улыбается в глаза джентльмену, которого ты…
– Что – я?
– Ты знаешь… и, быть может, о котором ты высокого мнения.
– Я не знаю никого из этих джентльменов и даже двумя словами ни с кем из них не обменялась. А что до высокого мнения, то некоторых я нахожу солидными, почтенными и пожилыми, а других – молодыми, щеголеватыми, красивыми и веселыми, но все они, бесспорно, могут наслаждаться улыбками кого им угодно; меня это никак не трогает.
– Ты не знаешь здесь ни одного джентльмена? Ты ни с кем из них и словом не обменялась? И скажешь то же самое про хозяина дома?
– Его здесь нет.
– Какой сокрушительный довод! Весьма хитроумная передержка! Он уехал утром в Милкот и должен вернуться сегодня же или завтра утром. Разве это исключает его из списка твоих знакомых? Так сказать, отрицает самое его существование?
– Нет. Но я не вижу, какое отношение имеет мистер Рочестер к тому, о чем вы говорите.
– Я говорю о барышнях, улыбающихся в лицо джентльменам. И последнее время столько таких улыбок дарилось глазам мистера Рочестера, что они переполнились ими до краев. Неужели ты этого не заметила?
– У мистера Рочестера есть право дорожить обществом своих гостей.
– О его правах речи нет. Но разве ты не замечала, что среди историй о свадьбах в этой гостиной наиболее увлекательные и длинные касаются мистера Рочестера?
– Интерес слушателей развязывает язык рассказчика, – сказала я более себе, чем цыганке, чьи странные речи, голос, манера держаться к этому времени меня словно заворожили. Одна неожиданная фраза срывалась с ее губ за другой, пока я не запуталась в таинственной паутине, стараясь понять, что за невидимый дух неделю за неделей наблюдал за моим сердцем и запечатлевал каждое его биение.
– Интерес слушателей! – повторила она. – Да, мистер Рочестер часами преклонял слух к прекрасным губам, которые получали наслаждение от возложенной на них обязанности говорить с ним. А мистер Рочестер внимал им с такой охотой и выглядел таким благодарным за предоставленное ему развлечение, ты заметила?
– Благодарным? Я не помню, чтобы хотя бы раз подметила благодарность в его лице.
– Подметила? Так ты вела наблюдения! И что же ты подметила, если не благодарность?
Я промолчала.
– Ты видела любовь, не так ли? И, заглядывая вперед, ты видела его женатым и его супругу – счастливой?
– Хм! Не совсем. Ваш пророческий дар иногда вам изменяет.
– Так какого дьявола ты видела?
– Не важно. Я пришла сюда спрашивать, а не исповедываться. Значит, известно, что мистер Рочестер женится?