Двое из ларца

– Ладно, – проговорил Леня, поднимаясь. – Будем считать, что мы с вами договорились, а сейчас нам лучше покинуть эту квартиру, мы и так слишком здесь засиделись. А я, пожалуй, проведаю одного своего старого знакомого… очень старого знакомого!

– Ты ему веришь? – спросила Лола в машине. – Совершенно невероятная ведь история!

– Да, если бы не видел собственными глазами его превращение в другого человека, ни за что бы не поверил! – признался Леня. – Но ведь такое не сыграть, ты как профессионал должна понимать…

– Куда мы сейчас? – встрепенулась Лола.

– Пока домой, потом я по делам пойду, а ты отдохни…

Лола скосила глаза – с чего это Ленька стал таким заботливым?

Тщательно заперев дверь за своим компаньоном, Лола уединилась в спальне и набрала номер своей когда-то закадычной, а теперь довольно близкой подруги Ирины Родионовой. Отдыхать она не собиралась, у нее было одно неотложное и важное дело.

– Чижик! – обрадовалась Ирка. – Как жизнь? Сто лет не виделись! Или даже больше!

– Нормально все, – отмахнулась Лола, – слушай, тут такое дело…

– Говори толком, не мнись! – сказала Ирка. – У тебя неприятности, что ли?

Надо отдать Ирке должное – очень была проницательна и ее, Лолу, отлично знала.

– Да не то чтобы… – промямлила Лола, – но все же хочу у тебя спросить кое-что…

– Валяй! – согласилась Ирка. – Только быстро!

– Скажи, пожалуйста, ты кому про меня говорила? – Лола решила не церемониться.

– То есть как это? – оторопела Ирка. – Что про тебя говорить-то, тебя и так все знают.

– Ирка, не валяй дурака! – рассердилась Лола. – От кого пошли слухи, что я… что мы с Леней…

– Женитесь, наконец? – Лола воочию увидела, как Ирка буквально подпрыгнула на месте. – Ну, слава богу! Давно пора! Вы такая пара хорошая…

– Ирка, я тебя убью, – прорычала Лола, – вот приеду к тебе и придушу собственными руками. Говори быстро – как Машка Васильева узнала, чем я сейчас занимаюсь?

– Ах, ты про это… – поскучнела Ирка.

– Слушай, просила же тебя не трепаться!

– Да ты понимаешь… Встретились мы случайно с Машкой в торговом центре. Ну, том, новом, на Невском. Ну, сели в кафе поболтать, вдруг смотрим – Жанка идет.

– Какая Жанка?

– Ну, не помнишь, что ли, на курсе была такая девица скандальная, толстая – Жанка Гробовая.

– Ах, эта… – Лола помрачнела.

Была у них встреча с Жанкой в прошлом году[3]. В институте Жанку не любили – уж очень была горластая и грубая. Преподаватели только диву давались – как такую в институт-то приняли. Ни внешности, ни таланта…

Лола с Жанкой особенно не конфликтовала – в разных компаниях вращались, на сцене никогда не пересекались, Жанка была Лоле не конкурент. Каково же было Лолино удивление, когда они столкнулись в театре на Фонтанке, куда Лола явилась для выполнения вполне определенного задания!

Жанку было не узнать. Начать с того, что она сменила фамилию Гробовая на более подходящую. Ну, это-то легко – вышла замуж да развелась по-быстрому. Мужа нет, а фамилия осталась. Удивительно было другое – Жанка сильно похудела, куда-то исчезли толстые икры и голос базарной торговки. Теперь она была ведущей актрисой одного из главных театров города, а этого не помогут добиться никакие связи и амуры с главным режиссером.

Лоле нужно было тогда попасть в театр как можно быстрее, поэтому она обратилась к Жанне. Да, характер-то у бывшей сокурсницы не изменился, только еще хуже стал. Уж поплясала тогда Жанка на ее косточках, унижала как могла. А за что?

Вот есть такие люди, обязательно им надо пнуть побольнее того, кому и так плохо. Лола, ясное дело, представилась брошенной мужем и вообще на грани окончательного падения в нищету. Жанка замолвила за нее словечко главному, исключительно для того, чтобы было кого унижать, это Лола знает точно.

То дело кончилось благополучно, только Лоле пришлось бежать из театра прямо посреди спектакля, в театральном костюме. До сих пор неудобно, ну да нашли кого-нибудь на ее роль горничной, там всего-то несколько слов произнести…

Так значит, Жанка навела Генку на нее, это с ней он по телефону разговаривал.

– Чижик, ты уж прости, – каялась сейчас Ирка, – как-то так получилось, что разболталась я. Если честно, я вообще Жанку узнавать не хотела, это Машка ее увидала, да как заорет! Ну, ты ее знаешь… А Жанка подошла, держится так неплохо, ну, слово за слово, переместились мы из кафе в ресторан. Там наверху итальянский ресторанчик открылся новый, «Чиполлино» называется, ты не была?

– Нет, – ответила Лола деревянным голосом.

– Ну вот, посидели, выпили, конечно, перебрали всех знакомых, зашел о тебе разговор. Как Жанка взвилась! Как начала тебя чихвостить! И такая ты, и сякая, совершенно опустилась, вид жуткий, не то пьешь, не то колешься, она, Жанка, сделала доброе дело, устроила тебя в театр на какие-то последние роли, так и то ты сбежала, у нее потом с главным из-за тебя неприятности были.

– А ты что? – поинтересовалась Лола, зная уже, каким будет ответ.

– Да я ей в лицо рассмеялась! Чтобы Олька, говорю, в театр устраивалась на амплуа «кушать подано»? Да не смеши, говорю, мои тапочки! Да ее в театре на главные роли с руками оторвут, стоит ей только захотеть!

– А Жанка что?


– Да что, насели они на меня с Машкой, пришлось им кое-что про тебя рассказать, чем ты на жизнь зарабатываешь.

– Ирка, ну за что? Ну, скажи, что я тебе плохого сделала? – простонала Лола.

– Извини, Чижик, – грустно сказала Ирка, – не со зла я, а исключительно от глупости. Жанка эта так хитро разговор направляла, да еще выпили мы прилично… А я от нее подвоха никакого не ждала – помню, что в институте она простая была, как грабли, орет только да ржет громко, как лошадь. А теперь вот интриговать научилась. Вот я теперь вспоминаю… Отчего-то жутко она на тебя зла. Ты, часом, мужика у нее не отбивала? Или роль перехватила?

– Да не успела я! – закричала Лола. – Всего-то несколько дней я в том театре проторчала! И с чего ей на меня злиться? Сама – ведущая актриса крупного театра, все у нее там по струнке ходят…

– Да не играет она больше в театре, – заметила Ирка, – уж больше года там не играет. Она замуж вышла, фамилия у нее теперь Ландышева, представляешь?

– Ландышева? Это который Ландышев?

– Ну да, тот самый, из городского правительства. Меня Машка Васильева просветила. Дескать, он условие поставил – чтобы Жанка из театра ушла. Она и ушла, теперь ведет жизнь жены богатого человека. На приемы всякие ходит.

– Ничего не понимаю… – вздохнула Лола. – Если у нее все так хорошо, с чего ей на меня злиться? Ну ладно, а про Генку Субботина ты что-нибудь знаешь?

– Не знаю, но могу выяснить, – Ирка мела хвостом, поскольку чувствовала себя виноватой из-за того, что не вовремя разболталась. Ведь просила же ее Лола не трепаться! И Леня такой симпатичный, при его работе нужно держаться в тени…

Ирка пообещала позвонить, как только будут у нее какие-то новости. На том и распрощались.

А Лола вспомнила, что когда вытаскивала по просьбе Генки Субботина (чтоб ему провалиться в канализацию и там оставаться сто лет!) документы из сейфа, то кое-что успела сфотографировать на свой телефон. Сейчас она в спешке искала те снимки.

Неужели пропали? Немудрено с такой жизнью, что ведет она последнюю неделю. В парикмахерскую некогда сходить, да что там, в зеркало на себя взглянуть некогда!

Тут Лола, разумеется, сильно преувеличила, но некому было ей возразить.

О, вот они, наконец, эти снимки! Правда, так мелко все, ничего не разобрать.

Лола устроилась в Лениной комнате, чтобы перенести снимки на компьютер. При этом пришлось согнать из компьютерного кресла кота Аскольда, который любил иногда покрутиться в кресле, как маленький. Аскольд был очень недоволен, даже зашипел слегка, но царапаться не стал.

На экране мелькали какие-то цифры и слова. Лола никогда не была сильна в финансовых документах, поняла только, что речь идет о строительстве жилищного комплекса «Зеленые поляны». Ну да, и на папке была такая же надпись.

В зеленом и живописном районе Петербурга, на Крестовском острове, располагается красивый старинный особняк.

Этот особняк выстроил в самом начале двадцатого века банкир Куликов и подарил его своей жене, знаменитой цирковой артистке, танцовщице на проволоке Амалии Пубертини.

Амалия вскоре умерла от скоротечной чахотки и перед смертью завещала особняк цирковому обществу, с тем чтобы в нем селились стареющие артисты цирка, которые по возрасту и состоянию здоровья уже не могли работать на манеже. В дополнение к особняку Амалия оставила немалые деньги, на которые ветераны манежа могли безбедно прожить свои закатные годы.

Царь своим указом освободил особняк и прилегающий к нему обширный сад от всяких налогов, и некоторое время старые артисты цирка жили в нем припеваючи.

Затем произошла революция. Царские указы утратили силу, но до особняка на Крестовском острове у новой власти некоторое время не доходили руки, и цирковые ветераны доживали в нем свои дни. Правда, денег на их содержание никто не выдавал, и им приходилось уходить из дома на заработки. Старые фокусники подрабатывали гаданием и фокусами на картах, укротители попрошайничали с дрессированными собачками и обезьянами, в общем, перебивались кто как может.

Так этот дом просуществовал некоторое время, пока власть в стране не укрепилась и не вспомнила о ветеранах манежа. В высшем руководстве нашлись любители цирка, поэтому царский указ оставили в силе и даже выделили дому некоторые средства.

Дом и просуществовал до нашего времени, предоставляя кров и стол состарившимся жонглерам, воздушным гимнастам, иллюзионистам и представителям других цирковых профессий.

В этот-то дом и отправился Маркиз.

Поднявшись по широкому каменному крыльцу, он вошел в холл и столкнулся с сухонькой, сильно напудренной старушкой в шляпке, украшенной гроздью стеклянного винограда.

– Мадам, не подскажете, где я могу найти Леопольда Давыдовича?

– Фик-фок на один бок! – проговорила старушка неожиданно высоким, почти детским голосом, кокетливо поправив шляпку. – А вы мне конфет не принесли?

Предусмотрительный Маркиз сделал несколько отвлекающих движений руками, и в его правой руке, словно из воздуха, появилась коробка шоколадных конфет.

– Сразу видно приличного человека! – промурлыкала старушка, отправляя в рот одну за другой четыре конфеты. – Чай пила, конфеты ела, позабыла, с кем сидела…

– Так где же я могу найти Леопольда Давыдовича? – повторил Леня свой вопрос.

– Ах, так вы к Леопольду… – разочарованно протянула старушка. – А я уж думала, что ко мне… Леопольд, он в своей комнате. Это третья дверь налево по коридору…

Маркиз поблагодарил старушку и пошел в указанном направлении.

Она проговорила ему вслед звонким детским голосом:

– В этой маленькой корзинке есть помада и духи, ленты, кружево, резинки – что угодно для души…

Подойдя к третьей двери, Маркиз постучал.

– Входите! – донесся из-за двери густой красивый голос.

Леня толкнул дверь и оказался в небольшой, заставленной старой мебелью комнате. Должно быть, когда-то этой мебелью была обставлена целая квартира, и сейчас она едва помещалась в комнате. Здесь было несколько кресел красного дерева с оскаленными львиными мордами на подлокотниках, диванчик с потертой бархатной спинкой, ломберный столик с гнутыми ножками, покрытый поеденным молью зеленым сукном, несколько венских стульев, изящный секретер и еще несколько предметов мебели. Все вместе это напоминало скорее не жилую комнату, а небольшой антикварный магазин, дела в котором идут не самым лучшим образом.

В довершение ко всему, стены комнаты были оклеены многочисленными выцветшими афишами. На всех этих афишах был изображен один и тот же человек, но в разные периоды своей жизни. Впрочем, на всех афишах это был атлетически сложенный мужчина с густой львиной гривой темных волос и длинными, лихо закрученными усами. Подписи на афишах сообщали, что это – Леопольд Страдивари, знаменитый укротитель.