Двери во Тьме
Часть 68 из 70 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– А если у нас не получится?
– Получится. Мы вот так, как сейчас, – я прижал ее к себе. – И что бы нас ни ждало там, мы все равно будем вместе.
– Хорошо. Я тебя тоже люблю. И тоже больше жизни, что бы ты себе ни думал.
* * *
– Хотите за руль? – предложил мне Милославский, стоя у двери «бомбардье», в багажник которого его молодцы закидывали какие-то сумки.
– Не откажусь. Никогда на такой не ездил.
– Говорят, обычная машина, ничего сложного, – добавил он.
– Я тоже так думаю. Ладно, увидим.
Все были какими-то сосредоточенными и молчаливыми, даже двое «упродов», теперь уже просто вохровцев, – управление расформировали, а его остатки придали комендатуре. Но хлопцы остались те же самые, которых мы возим туда через неделю. Расселись, я завел двигатель, хрипловато затарахтевший за спиной: моторный отсек был сзади. Затем машина тронулась с места, легко поехала по укатанному снегу дороги, вполне нормально реагируя на повороты управляющих лыж. Затем мы продавили сугроб и выбрались на целину.
И опять ничего страшного не случилось. Да, появилось какое-то усилие, но ехали бодро, только снег шуршал и скрипел под полозьями и гусеницами. Настя сидела справа от меня, задумчиво глядя в окно на проплывающие мимо заснеженные поля, перелески, на низкое небо, затянутое облаками, которые так и продолжали понемногу подсыпать снега на окружающий мир.
Вот и все, наступил момент истины. Все кусочки головоломки стали на свои места, образовав картину. Надеюсь, что они действительно на своих местах и я ничего не перепутал, потому что исправить то, что мы сделаем, уже не получится. Скоро все решится. Не думаю, что Милославский будет тянуть время, – я по лицу вижу, как ему не терпится сделать то, к чему он так долго стремился. И мы к этому стремились, пусть совсем и по-другому.
Сейчас, теперь уже все сейчас случится.
Никто ни слова. «Упроды» истуканами сидят, сжимая автоматы, Милославский делает вид, что занят с бумагами, но я вижу, что он просто смотрит в эти бумаги и даже страниц не перелистывает. А я… я как на свои похороны еду. Или на воскрешение. Жду чего-то… не знаю, жду и все.
Рычит двигатель, нас потряхивает на неровностях. Хорошая машина «бомбардье», хоть на «пухляк», какой бывает в полях в мороз, я бы на ней не поехал. Это профессору комфорта даже сейчас захотелось.
Где я мог ошибиться, что я мог неправильно понять? Все прокручиваю и прокручиваю в голове цепь событий, ищу ошибки. А толку? Отказаться в последний момент, развернуть машину? В принципе можно, но тогда я уже никогда не узнаю, был я прав или нет. Тогда – века существования в пожираемом Тьмой унылом мире. В Отстойнике. В Чистилище.
Нет, не хочу.
Или пан, или пропал.
Сейчас все выясним.
В салоне тепло, снег на стекле тает. Время от времени щетки включать надо, смахивая капли. Затем щетки покрываются льдом, и приходится останавливаться, выбираясь в глубокий снег, для того чтобы их оббить. И дальше едем.
И вот точка. Еще два бойца нас ждут. Ворота открыты, «бомбардье» неторопливо заезжает на площадку перед срубом. У этих двоих лица тоже такие… в курсе они всего, ждут. Все ждут, все что-то знают.
Со щелчками открываются двери, все выходят наружу, на утоптанный снег, скрипящий под подошвами. Милославский, запахнув расстегнутую дубленку, повернулся к рыжему парню, сказал:
– Коля, все, пора.
Пора так пора. Все как и ожидали. Коля направил на нас автомат, сказал:
– Замерли оба.
Мы замерли, подняв руки. Похоже, что я все угадал. Похоже. Сейчас убедимся окончательно.
Худой темноволосый «упрод» подошел сначала ко мне, сдернул с плеча карабин, расстегнул ремень с кобурой, снял ее, затем, отступив назад, скомандовал:
– Расстегнись.
– Как скажешь.
Я расстегнулся неторопливо, распахнул тулуп. Меня быстро охлопали в поисках оружия, но ничего не нашли. И у Насти не нашли. В руках у Милославского появился пистолет – «вальтер П-38». Никогда не видел его с оружием, даже с кобурой не видел, а вот на тебе.
– Анастасия Владимировна, вам придется подождать немного, – сказал он, указав пистолетом на сруб. – Вот туда, пожалуйста, отойдите с моими ребятами. Владимир Васильевич, – повернулся он уже ко мне, – давайте договоримся о сотрудничестве. Вы ведете себя хорошо и делаете, что я скажу, и с Анастасией Владимировной ничего не случится, даю вам в этом мое слово. Договорились?
Я выдержал паузу. Я сделал такое лицо, словно осознал, что все пропало. Мне даже захотелось сказать: «Да не выпендривайся, делай все как задумал, я твой план уже просчитал давным-давно! Я знаю, что откроет проход только моя смерть. И моя кровь. Кровь и смерть человека из моего слоя, каких здесь всего два. Просто я не способен принести кого-то в жертву просто так, как способен это сделать ты. Мне нужно дать повод, ты понял, мурло бородатое?»
Но, естественно, я ничего из этого не сказал.
Именно это Серых сказал Валиеву перед уходом, но он неправильно определил место, попытавшись уйти «из-под Тьмы».
Именно они пробили этот слой, убив здесь рядом, в подвале, женщину.
Именно сюда провалился я, когда воронки временны́х вихрей встретились где-то в бесконечной Тьме между слоями действительности.
И именно отсюда можно уйти.
– Пойдемте, – сказал Милославский, указав стволом пистолета на мой сарай. – Пойдемте, не будем тянуть время. Лопату вот возьмите. – Он кивнул на фанерную лопату для снега.
Никаких следов там не появилось. Никто туда не ходил. Надеюсь. Я, высоко задирая ноги, пошел через сугроб, а Милославский двигался по моим следам. Затем я откидывал снег от ворот сарая – они должны были закрыться плотно.
– Владимир Васильевич, побыстрее, пожалуйста, – сказал Милославский мне. – А то попрошу прострелить вашей девушке ногу. Побыстрее.
Ах ты, чмо. Ну да ладно. Сочтемся.
Когда я закончил, он молча показал вальтером на ворота.
Я нагнулся, забираясь в сарай, шагнул вперед. Сильно нагнулся, так, чтобы неудобно было выстрелить мне в затылок. По-другому Милославский не сможет – просто побоится: он захочет закончить все без борьбы и возни, по-интеллигентному.
Он шагнул следом, я по тени увидел, как он поднимает оружие.
Моя рука легла на швеллер, нащупав рукоятку кольта.
Я стер все масло – пистолет не должен был замерзнуть. Он обязан сработать.
Я доработал все пули так, чтобы они убивали наверняка.
И я просто упал вперед, на одно колено, поворачиваясь и заваливаясь на задницу, наводя пистолет в силуэт своего конвоира.
Не по тебе эта работа, Милославский.
Кольт дважды глухо грохнул, несильно дернувшись в сомкнутых ладонях, влепив две тяжелые пули в верх груди профессора. Железные стены сарая отразили звук выстрела, как кувалдой ударив по барабанным перепонкам. Милославский упал сначала на колени, а потом лицом вниз, в промерзлый грязный гравий – снега так в сарай и не намело.
А я уже отрывал от магнита «лимонку». Ту самую, что когда-то взял с убитого гэбэшника и из которой я вычистил весь тротил, оставив лишь запал. Усики разжаты заранее, чеку долой. Со звоном отлетел предохранитель, я подскочил к воротам.
Они так все и стоят. Четверо и Настя, смотрят сюда.
«Упроды» решили, что Милославский стрелял в меня. Как ты по звуку поймешь, если все это случилось в железном ящике?
Граната полетела им под ноги. Я видел, как исказились от страха их лица. У всех четверых, кроме Насти.
«Упроды», сразу забыв о ней, кинулись в разные стороны, а в руке у нее появился маленький пистолет, вальтер, хоть и не такой, как тот, из какого должен был убить меня профессор. Рукавов они не проверили – ни у нее, ни у меня. И не должны были, потому как всеми управляла уверенность в том, что мы ничего не знаем.
Вальтер несколько раз хлопнул, совсем несильно на улице, рыжий, споткнувшись, свалился в снег, его автомат промолчал, воткнувшись в сугроб.
Вновь задергался в руках кольт – румяный свалился почти в тот момент, когда уже почти укрылся за углом сруба.
– Бегом сюда! – закричал я, сбрасывая магазин из кольта и выхватывая запасной из крепления, пришитого в рукаве тулупа.
Я чувствовал, что сработало. За спиной словно холодный вихрь закручивался, норовя меня туда затянуть. Прямо за спиной – там, где лежал, уставившись удивленным лицом в металлическую стену, профессор Милославский, редкий подонок и большой хитрец, который все же однажды не смог перехитрить судьбы.
Настя, подхватив со снега мой карабин с подсумками, бросилась ко мне. Они все еще ждут взрыва, они все еще не высовываются.
Подавшись назад, я затащил тело профессора внутрь, так, чтобы его вывернутые неуклюже ступни не мешали закрыть ворота.
– Давай, давай сюда! – Я буквально втащил Настю внутрь, затем наугад обстрелял оба угла сруба, выбив щепки и опорожнив пистолет, и потом, бросив оружие под ноги, с силой захлопнул створки ворот.
Тьма обступила нас со всех сторон. Я наткнулся на нее, затем почувствовал, как ее руки обхватили меня – так, как держали вчера.
– Чувствуешь?
– Держи меня, сильнее!
Мы были уже не здесь. Не там. Не в Отстойнике. Не было стен вокруг, не было ничего. Я изо всех сил прижимал ее к груди и чувствовал, что до нее тысячи километров, что она далеко. Пространство, время, чувства, ощущения – все расслаивалось, я был здесь и не здесь, нет возможности описать все это. Словно я сам раздваивался и при этом оставался един…
Потом – страх, резкий и сильный, потом – ничего. А потом я сижу на гравии, и рядом со мной нет никого.
Я зашарил руками вокруг, ожидая наткнуться на труп Милославского, но его не было.
– Настя!
На четвереньках пополз куда-то, зашарился по стене, затем все же нашел ворота, толкнул створку.
Нет снега, трава. И дождь. Дождь сыплет, стучит по крыше сарайчика. Напротив… напротив мой забор. Беседку вижу. Мангал под навесом. Дома? Почему не зима?
Сбросил тулуп, вытащив из рукава еще один запасной магазин. Зачем? Посмотрел под ноги – кольт исчез, не было его больше. Когда я здесь? Где Настя? Я же держал ее все время, я ее чувствовал, – и вдруг один.
Вышел из сарая, огляделся. Все как обычно, вокруг осень, вон листьев нападало. Такое ощущение, что я отсюда и не уходил никуда, – просто привиделось мне. Что я пришел чинить генератор… но генератора нет, сарай пустой. И на мне другая одежда.
Что теперь? Куда?
– Получится. Мы вот так, как сейчас, – я прижал ее к себе. – И что бы нас ни ждало там, мы все равно будем вместе.
– Хорошо. Я тебя тоже люблю. И тоже больше жизни, что бы ты себе ни думал.
* * *
– Хотите за руль? – предложил мне Милославский, стоя у двери «бомбардье», в багажник которого его молодцы закидывали какие-то сумки.
– Не откажусь. Никогда на такой не ездил.
– Говорят, обычная машина, ничего сложного, – добавил он.
– Я тоже так думаю. Ладно, увидим.
Все были какими-то сосредоточенными и молчаливыми, даже двое «упродов», теперь уже просто вохровцев, – управление расформировали, а его остатки придали комендатуре. Но хлопцы остались те же самые, которых мы возим туда через неделю. Расселись, я завел двигатель, хрипловато затарахтевший за спиной: моторный отсек был сзади. Затем машина тронулась с места, легко поехала по укатанному снегу дороги, вполне нормально реагируя на повороты управляющих лыж. Затем мы продавили сугроб и выбрались на целину.
И опять ничего страшного не случилось. Да, появилось какое-то усилие, но ехали бодро, только снег шуршал и скрипел под полозьями и гусеницами. Настя сидела справа от меня, задумчиво глядя в окно на проплывающие мимо заснеженные поля, перелески, на низкое небо, затянутое облаками, которые так и продолжали понемногу подсыпать снега на окружающий мир.
Вот и все, наступил момент истины. Все кусочки головоломки стали на свои места, образовав картину. Надеюсь, что они действительно на своих местах и я ничего не перепутал, потому что исправить то, что мы сделаем, уже не получится. Скоро все решится. Не думаю, что Милославский будет тянуть время, – я по лицу вижу, как ему не терпится сделать то, к чему он так долго стремился. И мы к этому стремились, пусть совсем и по-другому.
Сейчас, теперь уже все сейчас случится.
Никто ни слова. «Упроды» истуканами сидят, сжимая автоматы, Милославский делает вид, что занят с бумагами, но я вижу, что он просто смотрит в эти бумаги и даже страниц не перелистывает. А я… я как на свои похороны еду. Или на воскрешение. Жду чего-то… не знаю, жду и все.
Рычит двигатель, нас потряхивает на неровностях. Хорошая машина «бомбардье», хоть на «пухляк», какой бывает в полях в мороз, я бы на ней не поехал. Это профессору комфорта даже сейчас захотелось.
Где я мог ошибиться, что я мог неправильно понять? Все прокручиваю и прокручиваю в голове цепь событий, ищу ошибки. А толку? Отказаться в последний момент, развернуть машину? В принципе можно, но тогда я уже никогда не узнаю, был я прав или нет. Тогда – века существования в пожираемом Тьмой унылом мире. В Отстойнике. В Чистилище.
Нет, не хочу.
Или пан, или пропал.
Сейчас все выясним.
В салоне тепло, снег на стекле тает. Время от времени щетки включать надо, смахивая капли. Затем щетки покрываются льдом, и приходится останавливаться, выбираясь в глубокий снег, для того чтобы их оббить. И дальше едем.
И вот точка. Еще два бойца нас ждут. Ворота открыты, «бомбардье» неторопливо заезжает на площадку перед срубом. У этих двоих лица тоже такие… в курсе они всего, ждут. Все ждут, все что-то знают.
Со щелчками открываются двери, все выходят наружу, на утоптанный снег, скрипящий под подошвами. Милославский, запахнув расстегнутую дубленку, повернулся к рыжему парню, сказал:
– Коля, все, пора.
Пора так пора. Все как и ожидали. Коля направил на нас автомат, сказал:
– Замерли оба.
Мы замерли, подняв руки. Похоже, что я все угадал. Похоже. Сейчас убедимся окончательно.
Худой темноволосый «упрод» подошел сначала ко мне, сдернул с плеча карабин, расстегнул ремень с кобурой, снял ее, затем, отступив назад, скомандовал:
– Расстегнись.
– Как скажешь.
Я расстегнулся неторопливо, распахнул тулуп. Меня быстро охлопали в поисках оружия, но ничего не нашли. И у Насти не нашли. В руках у Милославского появился пистолет – «вальтер П-38». Никогда не видел его с оружием, даже с кобурой не видел, а вот на тебе.
– Анастасия Владимировна, вам придется подождать немного, – сказал он, указав пистолетом на сруб. – Вот туда, пожалуйста, отойдите с моими ребятами. Владимир Васильевич, – повернулся он уже ко мне, – давайте договоримся о сотрудничестве. Вы ведете себя хорошо и делаете, что я скажу, и с Анастасией Владимировной ничего не случится, даю вам в этом мое слово. Договорились?
Я выдержал паузу. Я сделал такое лицо, словно осознал, что все пропало. Мне даже захотелось сказать: «Да не выпендривайся, делай все как задумал, я твой план уже просчитал давным-давно! Я знаю, что откроет проход только моя смерть. И моя кровь. Кровь и смерть человека из моего слоя, каких здесь всего два. Просто я не способен принести кого-то в жертву просто так, как способен это сделать ты. Мне нужно дать повод, ты понял, мурло бородатое?»
Но, естественно, я ничего из этого не сказал.
Именно это Серых сказал Валиеву перед уходом, но он неправильно определил место, попытавшись уйти «из-под Тьмы».
Именно они пробили этот слой, убив здесь рядом, в подвале, женщину.
Именно сюда провалился я, когда воронки временны́х вихрей встретились где-то в бесконечной Тьме между слоями действительности.
И именно отсюда можно уйти.
– Пойдемте, – сказал Милославский, указав стволом пистолета на мой сарай. – Пойдемте, не будем тянуть время. Лопату вот возьмите. – Он кивнул на фанерную лопату для снега.
Никаких следов там не появилось. Никто туда не ходил. Надеюсь. Я, высоко задирая ноги, пошел через сугроб, а Милославский двигался по моим следам. Затем я откидывал снег от ворот сарая – они должны были закрыться плотно.
– Владимир Васильевич, побыстрее, пожалуйста, – сказал Милославский мне. – А то попрошу прострелить вашей девушке ногу. Побыстрее.
Ах ты, чмо. Ну да ладно. Сочтемся.
Когда я закончил, он молча показал вальтером на ворота.
Я нагнулся, забираясь в сарай, шагнул вперед. Сильно нагнулся, так, чтобы неудобно было выстрелить мне в затылок. По-другому Милославский не сможет – просто побоится: он захочет закончить все без борьбы и возни, по-интеллигентному.
Он шагнул следом, я по тени увидел, как он поднимает оружие.
Моя рука легла на швеллер, нащупав рукоятку кольта.
Я стер все масло – пистолет не должен был замерзнуть. Он обязан сработать.
Я доработал все пули так, чтобы они убивали наверняка.
И я просто упал вперед, на одно колено, поворачиваясь и заваливаясь на задницу, наводя пистолет в силуэт своего конвоира.
Не по тебе эта работа, Милославский.
Кольт дважды глухо грохнул, несильно дернувшись в сомкнутых ладонях, влепив две тяжелые пули в верх груди профессора. Железные стены сарая отразили звук выстрела, как кувалдой ударив по барабанным перепонкам. Милославский упал сначала на колени, а потом лицом вниз, в промерзлый грязный гравий – снега так в сарай и не намело.
А я уже отрывал от магнита «лимонку». Ту самую, что когда-то взял с убитого гэбэшника и из которой я вычистил весь тротил, оставив лишь запал. Усики разжаты заранее, чеку долой. Со звоном отлетел предохранитель, я подскочил к воротам.
Они так все и стоят. Четверо и Настя, смотрят сюда.
«Упроды» решили, что Милославский стрелял в меня. Как ты по звуку поймешь, если все это случилось в железном ящике?
Граната полетела им под ноги. Я видел, как исказились от страха их лица. У всех четверых, кроме Насти.
«Упроды», сразу забыв о ней, кинулись в разные стороны, а в руке у нее появился маленький пистолет, вальтер, хоть и не такой, как тот, из какого должен был убить меня профессор. Рукавов они не проверили – ни у нее, ни у меня. И не должны были, потому как всеми управляла уверенность в том, что мы ничего не знаем.
Вальтер несколько раз хлопнул, совсем несильно на улице, рыжий, споткнувшись, свалился в снег, его автомат промолчал, воткнувшись в сугроб.
Вновь задергался в руках кольт – румяный свалился почти в тот момент, когда уже почти укрылся за углом сруба.
– Бегом сюда! – закричал я, сбрасывая магазин из кольта и выхватывая запасной из крепления, пришитого в рукаве тулупа.
Я чувствовал, что сработало. За спиной словно холодный вихрь закручивался, норовя меня туда затянуть. Прямо за спиной – там, где лежал, уставившись удивленным лицом в металлическую стену, профессор Милославский, редкий подонок и большой хитрец, который все же однажды не смог перехитрить судьбы.
Настя, подхватив со снега мой карабин с подсумками, бросилась ко мне. Они все еще ждут взрыва, они все еще не высовываются.
Подавшись назад, я затащил тело профессора внутрь, так, чтобы его вывернутые неуклюже ступни не мешали закрыть ворота.
– Давай, давай сюда! – Я буквально втащил Настю внутрь, затем наугад обстрелял оба угла сруба, выбив щепки и опорожнив пистолет, и потом, бросив оружие под ноги, с силой захлопнул створки ворот.
Тьма обступила нас со всех сторон. Я наткнулся на нее, затем почувствовал, как ее руки обхватили меня – так, как держали вчера.
– Чувствуешь?
– Держи меня, сильнее!
Мы были уже не здесь. Не там. Не в Отстойнике. Не было стен вокруг, не было ничего. Я изо всех сил прижимал ее к груди и чувствовал, что до нее тысячи километров, что она далеко. Пространство, время, чувства, ощущения – все расслаивалось, я был здесь и не здесь, нет возможности описать все это. Словно я сам раздваивался и при этом оставался един…
Потом – страх, резкий и сильный, потом – ничего. А потом я сижу на гравии, и рядом со мной нет никого.
Я зашарил руками вокруг, ожидая наткнуться на труп Милославского, но его не было.
– Настя!
На четвереньках пополз куда-то, зашарился по стене, затем все же нашел ворота, толкнул створку.
Нет снега, трава. И дождь. Дождь сыплет, стучит по крыше сарайчика. Напротив… напротив мой забор. Беседку вижу. Мангал под навесом. Дома? Почему не зима?
Сбросил тулуп, вытащив из рукава еще один запасной магазин. Зачем? Посмотрел под ноги – кольт исчез, не было его больше. Когда я здесь? Где Настя? Я же держал ее все время, я ее чувствовал, – и вдруг один.
Вышел из сарая, огляделся. Все как обычно, вокруг осень, вон листьев нападало. Такое ощущение, что я отсюда и не уходил никуда, – просто привиделось мне. Что я пришел чинить генератор… но генератора нет, сарай пустой. И на мне другая одежда.
Что теперь? Куда?