Два ужасных мужа
Часть 6 из 45 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Эй, вы! – позвала Тася. Но потом подумала, что это наверняка пьяница, наркоман или бомж, и отбросила вежливый тон: – Эй, ты! Что ты там разлегся? Мне надо дверь открыть! Немедленно вставай и убирайся отсюда!
Ноль эмоций. Пьяный, наркоман или бомж безмолвствовал. Тася мельком глянула на попугая. Шура, склонив голову набок и предельно округлив глаза, со страстью футбольного фаната наблюдал за происходящим. Наверное, надеялся, что фортуна улыбнется ему, и клетку поставят обратно на знакомый уютный столик.
Тася сделала глубокий вдох, словно ей предстояло погружение без акваланга, и предприняла еще одну попытку выйти из квартиры. На сей раз щель оказалась достаточной, чтобы протиснуть в нее плечо, однако целиком выдраться наружу все-таки не получилось.
Вдруг она услышала, что на этаже остановился лифт. Раздался характерный звук раздвигающихся дверей.
– На помощь! – крикнула что было сил Тася. – Пожалуйста!
– Таисия, почему ты так неприлично громко кричишь? – раздался знакомый квакающий голос, от которого у Таси мгновенно обострился позабытый гастрит. – Как всегда, наводишь панику. Ведь все можно сделать спокойно…
– Ты чего сюда приперся? – на секунду забыв о своих горестях, рявкнула она.
– Не приперся, а пришел, точнее – приехал. На лифте. А до этого ехал на метро и троллейбусе. Мы можем поговорить нормально? Впусти меня, я хочу…
– Разуй глаза, Копейкин! Как я тебя впущу, если не могу открыть дверь и выйти из квартиры? Там кто-то разлегся и мешает.
– Действительно, – квакнули из-за двери. – Здесь лежит какая-то женщина. Нет, скорее девушка. И она не совсем лежит. Если быть точным, отчасти висит.
– Как это – висит?
В кваканье отчетливо прозвучали назидательные лекторские интонации.
– Видишь ли, Таисия, это выглядит совершенно дико, но одна рука девушки прикована наручником к твоей двери. Поэтому она отчасти висит, отчасти лежит. И ногами упирается в коляску, которая стоит возле соседской квартиры. Мне кажется, из-за коляски ты никак не можешь столкнуть ее с места и полностью открыть дверь. Мне представляется сомнительным, чтобы эта особа сама себя приковала. Наверное, это сделал кто-то другой… Пока она была в состоянии невменяемости. Она и сейчас именно в таком состоянии.
– А то я не поняла! Копейкин, отцепи ее от двери как-нибудь. Отодвинь хотя бы коляску. Мне надо вылезти из квартиры, отдать попугая соседке, мне лететь скоро…
– Сейчас я ее потормошу. Хотя это не совсем прилично, ведь я ее совершенно не знаю…
– Вы потом познакомитесь.
– Может быть, ты ее знаешь? – не унимался Копейкин.
– Господи, ну откуда я могу знать, знаю ли я ее! Я же ее не вижу. С ума с тобой сойдешь. Действуй, Копейкин, не стой, как этажерка.
– Хорошо, только не кричи. Сейчас портфель поставлю и попробую привести ее в чувство.
Послышалось шуршание, затем кваканье возобновилось:
– Эй, девушка, с вами все в порядке? Посмотрите на меня. Вы меня слышите?
Судя по всему, с девушкой было не все в порядке. В сердце Таси начал медленно вползать страх. Неужели высшие силы вычеркнули ее из списка нормальных людей? Прав Степка – вокруг нее постоянно происходит что-то нелепое и даже страшное.
Тася жалобно застонала и прислонилась к стене. Появление Копейкина, с одной стороны, давало шанс решить неожиданную проблему без привлечения соседей и полиции. Но с другой – грозило превратить оставшиеся до отлета немногие часы в кромешный ад. Если, конечно, ей вообще удастся улететь.
Юлий Копейкин был вторым по счету мужем Таси Румянцевой. К счастью, тоже бывшим.
После феерического первого брака Тасе очень хотелось тишины, домашнего тепла, беззаботных дней, уютных вечеров. И чтобы рядом был мужчина любящий, спокойный и рассудительный. Который не имел бы дворового прошлого и дружков-бандитов. Именно таким ей вначале и показался ученый-археолог Юлий Копейкин. Она познакомилась с ним, когда поступила в аспирантуру.
На фоне брутального Рысакова потомственный интеллигент Копейкин смотрелся очень выигрышно. Довольно симпатичный, воспитанный, из семьи научных работников. Ухаживал Юлий по всем правилам, развлекал интересными байками из жизни археологов, расширял Тасин кругозор, так как был весьма начитан. Благосостояние собирался повышать без помощи кулаков и пистолета. Правда, Тасю слегка обескураживал его специфически-квакающий голос, но – боже мой! – какой ерундой казалось это по сравнению со всем тем, что ей пришлось пережить. Еще Копейкин отличался излишним многословием, но поначалу Тасю это даже восхищало.
Соглашаясь стать женой Копейкина, она понимала, что большого богатства Юлий в семью не принесет. Она готовилась стать верной спутницей молодого начинающего ученого, который лишь своим трудом и талантом пробивает дорогу в жизни, изредка получая признание в виде какой-нибудь международной или государственной премии.
Действительность разнесла наивные иллюзии вдребезги. Тася вскоре поняла, что в лице ее новоиспеченного супруга археология вряд получит новое светило или хотя бы скромного неутомимого энтузиаста-труженика.
Милый интеллигент на поверку оказался безрассудным авантюристом худшего разбора, праздным мечтателем и вечной жертвой финансовых пирамид и всяческих темных афер. Он разорял семью, вкладывая деньги в банки, которые потом обязательно лопались, играл во все существующие лотереи, неизменно проигрывая все подчистую. Забросив науку, он вербовал единомышленников, чтобы вместе с ними искать библиотеку Ивана Грозного, золото инков, сокровища затонувших кораблей, секретную базу НЛО, места обитания исчезнувших миллионы лет назад динозавров.
Денег не было, они сидели по уши в долгах, и конца кошмару не предвиделось.
Хуже всего то, что Копейкин искренне мечтал, чтобы жена прониклась его идеями. Тася, доведенная до отчаяния нелепой семейной жизнью, пробовала бороться, но все было тщетно. В итоге после двух лет совместных мучений они развелись.
Однако и после развода Копейкин не оставил Тасю в покое, продолжая таскаться к бывшей жене. Обычно это происходило, когда Юлий начинал новый безумный проект. Цель у Копейкина всегда была одна. Ясная и чистая, как дорога к коммунизму, уговорить бывшую жену финансово поддержать очередное многообещающее предприятие. Иными словами, позаимствовать сколько-нибудь денег.
– Копейкин, – крикнула Тася, испугав притихшего в клетке Шуру. Попугай забегал по жердочке и заквохтал. – Ты говоришь, что девушка в наручниках, верно? Может быть, ключ от наручников где-то рядом валяется? Или посмотри у нее в кармане. Надо ведь что-то делать.
– Ключа от наручников нигде нет, – квакнуло за дверью. – А спрашивать у нее самой бесполезно, по-моему, она умерла.
Тася закрыла глаза. Худшие ее опасения сбывались.
– Ты уверен? – спросила она все еще твердым голосом. – Или просто издеваешься?
– Ничего я не издеваюсь, – обиделся второй бывший муж. – Умерла, причем уже давно. Я ее потрогал – она совершенно ледяная, как из морозилки.
– Из мор-р-розилки! – отчетливо повторил Шура.
Тася посмотрела на попугая круглыми глазами, и тот издевательски захохотал, копируя квакающие интонации Копейкина.
* * *
Поговорив с помощницей, Силуян повалился в кресло и нервно закурил. Его мозг заработал с удвоенной, утроенной энергией. Мысли мчались наперегонки, причем первыми финишировали самые мрачные. Тася Румянцева видела серую папку! Она держала ее в руках и даже убрала в нижний ящик стола. С одной стороны, она человек ответственный и серьезный. С другой стороны, ей всего двадцать с чем-то лет! В таком возрасте девушки отличаются неуемным любопытством и ветреностью. Черт ее разберет, эту Румянцеву! Вдруг она тайком просматривает все его бумаги? Может быть, она и флешку проверила, кто ее знает? А если прочитала внимательно и все поняла? «Нет, вряд ли, – стал сам себя уговаривать Силуян. – Нечего бояться. Если бы она проверяла флешку, никогда бы не напомнила ему про серую папку. Не полная же она дура. То есть она вообще не дура, и тут не знаешь, то ли радоваться этому, то ли огорчаться».
Силуян откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, вспоминая, с чего все началось…
О существовании этого архива он случайно узнал от соседа по даче, Сергея Григорьевича Позднышева. Старик практически круглый год жил в поселке, лишь изредка выбираясь в город по делам. Родные его навещали редко, поэтому он скучал без собеседников и всегда был рад пообщаться с Силуяном, почтительно называя его «товарищ писатель». Силуян, который приезжал на дачу, чтобы поработать в тишине и покое, с удовольствием отвлекался на разговоры. Позднышев, несмотря на свои восемьдесят восемь лет, сохранил ясность ума и был интересным собеседником. Однажды во время совместного послеобеденного чаепития он задал вопрос, который, видимо, давно его мучил:
– Скажи, а ты всю свою заковыристую фантастику из головы выдумываешь? Или какие-то специальные книги читаешь, изучаешь научные труды?
Они сидели на веранде, глядя в грушевый сад, воздух был теплым и нежным, запах скошенной травы щекотал ноздри. Стада белых капустниц паслись на цветущих грядках; под смородиновым кустом, сторожа мировой порядок, спал хмурый лохматый кот.
– В основном, конечно, из головы, – усмехнулся Силуян, не в силах оторвать глаз от этой красоты. – Труды изучаю, но только в порядке самообразования. Чужого брать не могу, надо свое изобретать. К тому же современная наука науке будущего плохой помощник. Так что, Сергей Григорьевич, приходится включать фантазию.
Позднышев потренькал ложкой в чашке со старомодными цветочками, потом запустил ложку в большую банку и потянул оттуда стеклянную нить меда.
– Значит, того, что в твоих книгах написано, в действительности нет и не будет, так можно понимать?
– А вот этого никто не знает. Может, и будет. Ведь говорят же, что человек не способен выдумать такого, чего в природе не существует. Так уж его мозг устроен. Просто писателю силой своего воображения удается проникать в иные миры, переноситься в другие эпохи. В общем, видеть то, что не могут видеть обычные люди.
– Ты хочешь сказать, что писатели – необыкновенные люди? Вроде как волшебники? – укоризненно покачал головой Позднышев. – Ты это брось, не выдумывай. Фантазии всякие – это я еще понимаю.
Различив в голосе хозяина недовольные нотки, кот приоткрыл мармеладные глаза и предостерегающе посмотрел на Силуяна. Тот усмехнулся.
– Да ладно, Сергей Григорьевич, это же я так просто. Кстати, не только фантазии помогают книжки писать. Вот сейчас я уже несколько месяцев сижу в архиве, собираю материал для будущей книги. И никакого волшебства здесь нет.
– В архиве? – удивился старик. – Но там ведь все о прошлом, а тебе про будущее надо.
– Так ведь любое будущее строится на прошлом. И потом, мне нравится писать фантастику, построенную на историческом фундаменте. Я ведь уже практически все более-менее значимые архивы перерыл, так что…
– Интересная у вас, писателей, работа, – хмыкнул Сергей Григорьевич. – Но я не думал, что тебе тоже нужно копаться в старых документах. Те, кто исторические романы пишет, понимаю, но фантасты!
Силуян мог бы поклясться, что в душе деда борются старческая вредность и простое человеческое любопытство. Ему хотелось поучить жизни «товарища писателя», но ссориться было жаль – собеседник ведь может уплыть, беседуй тогда с котом…
– Да ведь там можно хорошую тему зацепить. И это очень подпитывает вдохновение.
– Скажи на милость! – недоверчиво покрутил седой головой Позднышев. – Знаешь, Силуян, меня однажды едва не назначили заместителем начальника архива Министерства обороны.
– Серьезно?
Силуян вдруг понял, что интереснее стариков собеседников просто не бывает. Они сами как живые архивы, и в их памяти зачастую хранятся такие детали, которых ни в одной бумажке не найдешь.
– Ты думаешь – шучу? – обиделся Позднышев. – Номенклатура! Знаешь, что это?
«Почти девяносто лет, а гонору хоть отбавляй. Забавно!» – про себя усмехнулся Силуян, а вслух сказал:
– Слышал, конечно.
– Слышал, тоже мне! Номенклатура – это сила. Раз туда попал – считай, жизнь удалась. Сколько я должностей поменял, и всегда это были ответственные назначения. Партия посылала нас на самые сложные участки. И мы всегда оправдывали высокое доверие!
Кот на всякий случай переселился из-под куста на веранду и лег так, чтобы держать гостя в поле зрения. Поза его казалась расслабленной, но уши были настороже. «Тоже мне, кавказская овчарка, – подумал Силуян, улыбнувшись. – Хотя скотинка ничего себе, откормленная. И зубы у него, небось, как у циркулярной пилы».
– Как же все-таки с архивом? – напомнил он, подливая старику чай.
– Мне предложили подумать, я отказался. Скучной показалась работа – быть начальником над бумажками. А я люблю живое дело, общение с людьми. Тогда и освоение целины велось, и освоение космоса, промышленность развивали. Большие дела делали! Вот я и отказался, попросился на более ответственный участок работы.
– И никогда не жалели? Интересно ведь.
– Да я вообще про то забыл. Ты вот сказал про архивы, я и вспомнил. Говорю же – возня с бумажками мне всегда была не по сердцу. Так что жалеть – не жалел. Однако понимаю, что дело это нужное. В нашем совете ветеранов мы организовали собственный архив – закачаешься. Знаешь, интересно получилось – народ приносил уникальные документы, письма, фотографии. Так что начальником архива я все-таки стал. Но уже другого, общественного. Жаль, теперь это никому не нужно. Наверняка после моей смерти все на помойку выкинут.
– Почему – на помойку? – удивился Силуян.
Кот тоже удивился – открыл глаза и посмотрел на людей недоверчиво.
– Так ведь из тех, кто войну прошел, в живых почти никого. У нас в совете ветеранов три человека осталось, из них я один своими ногами хожу. Пытались договориться с библиотеками, школами, специалистов к себе звали – все без толку! У одних помещений нет, у других – фондов на обработку и содержание, третьи говорят, что бессистемно собранные документы их не интересуют. Ты бы хоть, что ли, похлопотал – жалко ведь, история страны как-никак. Героическая история!
– Слушай, Сергей Григорьевич, а это мысль, – загорелся идеей Силуян, который действительно обожал копаться в старых документах. Разглагольствуя о вдохновении, он не врал. – Можно мне как-нибудь подъехать, взглянуть?
Ноль эмоций. Пьяный, наркоман или бомж безмолвствовал. Тася мельком глянула на попугая. Шура, склонив голову набок и предельно округлив глаза, со страстью футбольного фаната наблюдал за происходящим. Наверное, надеялся, что фортуна улыбнется ему, и клетку поставят обратно на знакомый уютный столик.
Тася сделала глубокий вдох, словно ей предстояло погружение без акваланга, и предприняла еще одну попытку выйти из квартиры. На сей раз щель оказалась достаточной, чтобы протиснуть в нее плечо, однако целиком выдраться наружу все-таки не получилось.
Вдруг она услышала, что на этаже остановился лифт. Раздался характерный звук раздвигающихся дверей.
– На помощь! – крикнула что было сил Тася. – Пожалуйста!
– Таисия, почему ты так неприлично громко кричишь? – раздался знакомый квакающий голос, от которого у Таси мгновенно обострился позабытый гастрит. – Как всегда, наводишь панику. Ведь все можно сделать спокойно…
– Ты чего сюда приперся? – на секунду забыв о своих горестях, рявкнула она.
– Не приперся, а пришел, точнее – приехал. На лифте. А до этого ехал на метро и троллейбусе. Мы можем поговорить нормально? Впусти меня, я хочу…
– Разуй глаза, Копейкин! Как я тебя впущу, если не могу открыть дверь и выйти из квартиры? Там кто-то разлегся и мешает.
– Действительно, – квакнули из-за двери. – Здесь лежит какая-то женщина. Нет, скорее девушка. И она не совсем лежит. Если быть точным, отчасти висит.
– Как это – висит?
В кваканье отчетливо прозвучали назидательные лекторские интонации.
– Видишь ли, Таисия, это выглядит совершенно дико, но одна рука девушки прикована наручником к твоей двери. Поэтому она отчасти висит, отчасти лежит. И ногами упирается в коляску, которая стоит возле соседской квартиры. Мне кажется, из-за коляски ты никак не можешь столкнуть ее с места и полностью открыть дверь. Мне представляется сомнительным, чтобы эта особа сама себя приковала. Наверное, это сделал кто-то другой… Пока она была в состоянии невменяемости. Она и сейчас именно в таком состоянии.
– А то я не поняла! Копейкин, отцепи ее от двери как-нибудь. Отодвинь хотя бы коляску. Мне надо вылезти из квартиры, отдать попугая соседке, мне лететь скоро…
– Сейчас я ее потормошу. Хотя это не совсем прилично, ведь я ее совершенно не знаю…
– Вы потом познакомитесь.
– Может быть, ты ее знаешь? – не унимался Копейкин.
– Господи, ну откуда я могу знать, знаю ли я ее! Я же ее не вижу. С ума с тобой сойдешь. Действуй, Копейкин, не стой, как этажерка.
– Хорошо, только не кричи. Сейчас портфель поставлю и попробую привести ее в чувство.
Послышалось шуршание, затем кваканье возобновилось:
– Эй, девушка, с вами все в порядке? Посмотрите на меня. Вы меня слышите?
Судя по всему, с девушкой было не все в порядке. В сердце Таси начал медленно вползать страх. Неужели высшие силы вычеркнули ее из списка нормальных людей? Прав Степка – вокруг нее постоянно происходит что-то нелепое и даже страшное.
Тася жалобно застонала и прислонилась к стене. Появление Копейкина, с одной стороны, давало шанс решить неожиданную проблему без привлечения соседей и полиции. Но с другой – грозило превратить оставшиеся до отлета немногие часы в кромешный ад. Если, конечно, ей вообще удастся улететь.
Юлий Копейкин был вторым по счету мужем Таси Румянцевой. К счастью, тоже бывшим.
После феерического первого брака Тасе очень хотелось тишины, домашнего тепла, беззаботных дней, уютных вечеров. И чтобы рядом был мужчина любящий, спокойный и рассудительный. Который не имел бы дворового прошлого и дружков-бандитов. Именно таким ей вначале и показался ученый-археолог Юлий Копейкин. Она познакомилась с ним, когда поступила в аспирантуру.
На фоне брутального Рысакова потомственный интеллигент Копейкин смотрелся очень выигрышно. Довольно симпатичный, воспитанный, из семьи научных работников. Ухаживал Юлий по всем правилам, развлекал интересными байками из жизни археологов, расширял Тасин кругозор, так как был весьма начитан. Благосостояние собирался повышать без помощи кулаков и пистолета. Правда, Тасю слегка обескураживал его специфически-квакающий голос, но – боже мой! – какой ерундой казалось это по сравнению со всем тем, что ей пришлось пережить. Еще Копейкин отличался излишним многословием, но поначалу Тасю это даже восхищало.
Соглашаясь стать женой Копейкина, она понимала, что большого богатства Юлий в семью не принесет. Она готовилась стать верной спутницей молодого начинающего ученого, который лишь своим трудом и талантом пробивает дорогу в жизни, изредка получая признание в виде какой-нибудь международной или государственной премии.
Действительность разнесла наивные иллюзии вдребезги. Тася вскоре поняла, что в лице ее новоиспеченного супруга археология вряд получит новое светило или хотя бы скромного неутомимого энтузиаста-труженика.
Милый интеллигент на поверку оказался безрассудным авантюристом худшего разбора, праздным мечтателем и вечной жертвой финансовых пирамид и всяческих темных афер. Он разорял семью, вкладывая деньги в банки, которые потом обязательно лопались, играл во все существующие лотереи, неизменно проигрывая все подчистую. Забросив науку, он вербовал единомышленников, чтобы вместе с ними искать библиотеку Ивана Грозного, золото инков, сокровища затонувших кораблей, секретную базу НЛО, места обитания исчезнувших миллионы лет назад динозавров.
Денег не было, они сидели по уши в долгах, и конца кошмару не предвиделось.
Хуже всего то, что Копейкин искренне мечтал, чтобы жена прониклась его идеями. Тася, доведенная до отчаяния нелепой семейной жизнью, пробовала бороться, но все было тщетно. В итоге после двух лет совместных мучений они развелись.
Однако и после развода Копейкин не оставил Тасю в покое, продолжая таскаться к бывшей жене. Обычно это происходило, когда Юлий начинал новый безумный проект. Цель у Копейкина всегда была одна. Ясная и чистая, как дорога к коммунизму, уговорить бывшую жену финансово поддержать очередное многообещающее предприятие. Иными словами, позаимствовать сколько-нибудь денег.
– Копейкин, – крикнула Тася, испугав притихшего в клетке Шуру. Попугай забегал по жердочке и заквохтал. – Ты говоришь, что девушка в наручниках, верно? Может быть, ключ от наручников где-то рядом валяется? Или посмотри у нее в кармане. Надо ведь что-то делать.
– Ключа от наручников нигде нет, – квакнуло за дверью. – А спрашивать у нее самой бесполезно, по-моему, она умерла.
Тася закрыла глаза. Худшие ее опасения сбывались.
– Ты уверен? – спросила она все еще твердым голосом. – Или просто издеваешься?
– Ничего я не издеваюсь, – обиделся второй бывший муж. – Умерла, причем уже давно. Я ее потрогал – она совершенно ледяная, как из морозилки.
– Из мор-р-розилки! – отчетливо повторил Шура.
Тася посмотрела на попугая круглыми глазами, и тот издевательски захохотал, копируя квакающие интонации Копейкина.
* * *
Поговорив с помощницей, Силуян повалился в кресло и нервно закурил. Его мозг заработал с удвоенной, утроенной энергией. Мысли мчались наперегонки, причем первыми финишировали самые мрачные. Тася Румянцева видела серую папку! Она держала ее в руках и даже убрала в нижний ящик стола. С одной стороны, она человек ответственный и серьезный. С другой стороны, ей всего двадцать с чем-то лет! В таком возрасте девушки отличаются неуемным любопытством и ветреностью. Черт ее разберет, эту Румянцеву! Вдруг она тайком просматривает все его бумаги? Может быть, она и флешку проверила, кто ее знает? А если прочитала внимательно и все поняла? «Нет, вряд ли, – стал сам себя уговаривать Силуян. – Нечего бояться. Если бы она проверяла флешку, никогда бы не напомнила ему про серую папку. Не полная же она дура. То есть она вообще не дура, и тут не знаешь, то ли радоваться этому, то ли огорчаться».
Силуян откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, вспоминая, с чего все началось…
О существовании этого архива он случайно узнал от соседа по даче, Сергея Григорьевича Позднышева. Старик практически круглый год жил в поселке, лишь изредка выбираясь в город по делам. Родные его навещали редко, поэтому он скучал без собеседников и всегда был рад пообщаться с Силуяном, почтительно называя его «товарищ писатель». Силуян, который приезжал на дачу, чтобы поработать в тишине и покое, с удовольствием отвлекался на разговоры. Позднышев, несмотря на свои восемьдесят восемь лет, сохранил ясность ума и был интересным собеседником. Однажды во время совместного послеобеденного чаепития он задал вопрос, который, видимо, давно его мучил:
– Скажи, а ты всю свою заковыристую фантастику из головы выдумываешь? Или какие-то специальные книги читаешь, изучаешь научные труды?
Они сидели на веранде, глядя в грушевый сад, воздух был теплым и нежным, запах скошенной травы щекотал ноздри. Стада белых капустниц паслись на цветущих грядках; под смородиновым кустом, сторожа мировой порядок, спал хмурый лохматый кот.
– В основном, конечно, из головы, – усмехнулся Силуян, не в силах оторвать глаз от этой красоты. – Труды изучаю, но только в порядке самообразования. Чужого брать не могу, надо свое изобретать. К тому же современная наука науке будущего плохой помощник. Так что, Сергей Григорьевич, приходится включать фантазию.
Позднышев потренькал ложкой в чашке со старомодными цветочками, потом запустил ложку в большую банку и потянул оттуда стеклянную нить меда.
– Значит, того, что в твоих книгах написано, в действительности нет и не будет, так можно понимать?
– А вот этого никто не знает. Может, и будет. Ведь говорят же, что человек не способен выдумать такого, чего в природе не существует. Так уж его мозг устроен. Просто писателю силой своего воображения удается проникать в иные миры, переноситься в другие эпохи. В общем, видеть то, что не могут видеть обычные люди.
– Ты хочешь сказать, что писатели – необыкновенные люди? Вроде как волшебники? – укоризненно покачал головой Позднышев. – Ты это брось, не выдумывай. Фантазии всякие – это я еще понимаю.
Различив в голосе хозяина недовольные нотки, кот приоткрыл мармеладные глаза и предостерегающе посмотрел на Силуяна. Тот усмехнулся.
– Да ладно, Сергей Григорьевич, это же я так просто. Кстати, не только фантазии помогают книжки писать. Вот сейчас я уже несколько месяцев сижу в архиве, собираю материал для будущей книги. И никакого волшебства здесь нет.
– В архиве? – удивился старик. – Но там ведь все о прошлом, а тебе про будущее надо.
– Так ведь любое будущее строится на прошлом. И потом, мне нравится писать фантастику, построенную на историческом фундаменте. Я ведь уже практически все более-менее значимые архивы перерыл, так что…
– Интересная у вас, писателей, работа, – хмыкнул Сергей Григорьевич. – Но я не думал, что тебе тоже нужно копаться в старых документах. Те, кто исторические романы пишет, понимаю, но фантасты!
Силуян мог бы поклясться, что в душе деда борются старческая вредность и простое человеческое любопытство. Ему хотелось поучить жизни «товарища писателя», но ссориться было жаль – собеседник ведь может уплыть, беседуй тогда с котом…
– Да ведь там можно хорошую тему зацепить. И это очень подпитывает вдохновение.
– Скажи на милость! – недоверчиво покрутил седой головой Позднышев. – Знаешь, Силуян, меня однажды едва не назначили заместителем начальника архива Министерства обороны.
– Серьезно?
Силуян вдруг понял, что интереснее стариков собеседников просто не бывает. Они сами как живые архивы, и в их памяти зачастую хранятся такие детали, которых ни в одной бумажке не найдешь.
– Ты думаешь – шучу? – обиделся Позднышев. – Номенклатура! Знаешь, что это?
«Почти девяносто лет, а гонору хоть отбавляй. Забавно!» – про себя усмехнулся Силуян, а вслух сказал:
– Слышал, конечно.
– Слышал, тоже мне! Номенклатура – это сила. Раз туда попал – считай, жизнь удалась. Сколько я должностей поменял, и всегда это были ответственные назначения. Партия посылала нас на самые сложные участки. И мы всегда оправдывали высокое доверие!
Кот на всякий случай переселился из-под куста на веранду и лег так, чтобы держать гостя в поле зрения. Поза его казалась расслабленной, но уши были настороже. «Тоже мне, кавказская овчарка, – подумал Силуян, улыбнувшись. – Хотя скотинка ничего себе, откормленная. И зубы у него, небось, как у циркулярной пилы».
– Как же все-таки с архивом? – напомнил он, подливая старику чай.
– Мне предложили подумать, я отказался. Скучной показалась работа – быть начальником над бумажками. А я люблю живое дело, общение с людьми. Тогда и освоение целины велось, и освоение космоса, промышленность развивали. Большие дела делали! Вот я и отказался, попросился на более ответственный участок работы.
– И никогда не жалели? Интересно ведь.
– Да я вообще про то забыл. Ты вот сказал про архивы, я и вспомнил. Говорю же – возня с бумажками мне всегда была не по сердцу. Так что жалеть – не жалел. Однако понимаю, что дело это нужное. В нашем совете ветеранов мы организовали собственный архив – закачаешься. Знаешь, интересно получилось – народ приносил уникальные документы, письма, фотографии. Так что начальником архива я все-таки стал. Но уже другого, общественного. Жаль, теперь это никому не нужно. Наверняка после моей смерти все на помойку выкинут.
– Почему – на помойку? – удивился Силуян.
Кот тоже удивился – открыл глаза и посмотрел на людей недоверчиво.
– Так ведь из тех, кто войну прошел, в живых почти никого. У нас в совете ветеранов три человека осталось, из них я один своими ногами хожу. Пытались договориться с библиотеками, школами, специалистов к себе звали – все без толку! У одних помещений нет, у других – фондов на обработку и содержание, третьи говорят, что бессистемно собранные документы их не интересуют. Ты бы хоть, что ли, похлопотал – жалко ведь, история страны как-никак. Героическая история!
– Слушай, Сергей Григорьевич, а это мысль, – загорелся идеей Силуян, который действительно обожал копаться в старых документах. Разглагольствуя о вдохновении, он не врал. – Можно мне как-нибудь подъехать, взглянуть?