Дурман для зверя

Мне эти мальчишки как инструмент давления нужны, а не наоборот.

— Без моего прямого распоряжения их не отпускать.

— В смысле? — нахмурился непонимающе подчиненный. — Отпускать? То есть ты опять их собираешься… Мы же их реально за руки поймали! Сдавать ментам или заказчику…

— Вдовин, не лезь не в свое дело! Твоя работа — делать что говорю.

В обшарпанный подъезд я входил минут через сорок, и пришлось постоять с минуту перед обитой драным дерматином дверью, чтобы стереть с лица плотоядный оскал и продышаться, отгоняя картинку того, как нагну Аяну прямо там, где застану, и сначала хорошенько оттрахаю, прежде чем начинать любые разговоры. Не до такой же я степени озабоченное животное. До такой, до такой, когда это касается ее — нечего врать себе.

Моя большеглазая напасть вскинула голову, облегченно улыбаясь. Полный шок при виде меня, а вслед за этим мгновенный выплеск злости, стоило только ей заметить у меня в руках знакомую связку ключей.

— Что ты сделал с ними? — вскрикнула она, тревожно заметавшись взглядом мне за спину, будто пыталась еще кого-то высмотреть.

Черная майка на тонких бретельках и, как всегда, эти ненавистные висящие на бедрах застиранные джинсы. И никакого, мать его, лифчика! Это в таком виде она тут собиралась шастать перед…

— Будет правильнее спросить, чего я НЕ сделал с твоими недопырками дружками, что опять нарвались на неприятности, и что предпринять тебе, дабы этого так и не случилось, — прорычал я, четко различив очертания ее пухлых сосков под тканью.

— Неприятности, — повторила Аяна, и плечи ее опустились. — Насколько все плохо?

Похоже, прибрехнули дружки-то: не выглядела моя мультяха прям сраженной наповал новостью о косяке. Знала все же. Просто напрямую не участвовала.

— Настолько, что ты сейчас же соберешь все свои манатки и поедешь со мной, — не стал церемониться и начинать издалека. — И с этого момента больше со своими друзьями не видишься, не общаешься и в идеале не вспоминаешь даже.

— Да с какого… — взъярилась она тут же, захлебнувшись возмущением и сжав кулаки, и мои яйца поджались от тягучего спазма, как будто это их она стиснула в ладони.

Я же, злорадно ухмыляясь, нашел пришедшее по пути сообщение и, открыв запись, сунул ей в лицо экран. По мере того, как она слушала откровения своих дружков, Аяна бледнела все больше, а глазищи ее распахивались, хоть взгляд и становился отстраненным и даже обреченным.

Запись завершилась, и я вытащил из внутреннего кармана две толстых пачки пятитысячных и фальшивый паспорт с подделанным годом рождения юной секс-звезды и бросил на стол. Открыв документ, моя кукляха совсем скисла.

— Что им грозит?

— Подделка документов, мошенничество и вымогательство крупной суммы, да еще и группой лиц… ну, думаю, при большой удаче — лет по пять всего им гарантировано. — Аяна судорожно вдохнула, беся меня степенью своего беспокойства об этих никчемных паразитах.

Естественно, я нарочно накручивал и сгущал. Официально первый привод, ссыкуны совсем, и у нас больно сейчас любят за таких вот «бедняжек» вступаться всякие правозащитники, выискивая им оправдания в трудном детстве и делая себе пиар… Короче, у говнюков были все шансы вообще отделаться условным. Но ей-то откуда это знать.

— И это в том случае, если я захочу быть к ним милосердным и дам делу сугубо официальный ход и сдам ментам. А вот если моему заказчику… Знаешь, кто родня этой дамочки, у которой они деньжат-то отжали?

Повесив тяжелую многозначительную паузу, я позволил моей игрушке самой закончить работу по окончательному своему запугиванию и загону в ловушку. А ведь чего проще — пошли ты меня пешим эротическим, забей на этих подставлял, отряхнись и живи. Не факт, что я просто так ушел бы, но могла же хоть попытаться.

— Что тебе нужно? — прошептала она.

— Я сказал. Ты переезжаешь. Жить будешь там, где я скажу, делать то, что скажу и…

— Спать с тобой.

— Сексом заниматься, куколка.

— Почему я не могу остаться дома и встречаться с тобой, когда позвонишь?

От того, что меня бесит это твое соседство, а теперь, когда точно уверен, что один из дружков четко метит совсем уже не в друзья, вообще до красной пелены перед глазами.

— Потому что я так решил.

Аяна потеребила брелок на ключах и тихо спросила, не глядя на меня:

— Разве ты не мог бы… ну, не знаю… попросить меня встречаться с тобой нормально?

Нечто в ее голосе словно резануло меня, попадая не только по человеческой половине, но и особо жестко по звериной, вызывая инстинктивную агрессию.

— Я? Тебя? Просить? — фыркнул, подавляя невольное рычание. — Встречаться, Аяна? Не обольщайся. Ты делаешь что мне угодно — я не трогаю твоих дружков. Это не называется «встречаться». Это называется — принадлежать. Соскочить и не думай, всю доказательную базу я сохраню. Собирайся! Бери только самое необходимое.

Аяна вскинула голову и с полминуты жгла меня своими мегаглазами, а я давил взглядом в ответ. Давил, пока она не сдалась и, развернувшись на месте так резко, что врезалась плечом в стену, схватила из-под кровати большую спортивную сумку.

Я жадно следил за ее порывистыми движениями и торжествовал. Но сквозь мое удовольствие от столь легкого триумфа пробивался противный привкус чего-то жалкого, еле уловимого, вроде подобия сожаления. О чем? О том, что уходя со мной, она все равно, по сути, делала выбор в пользу этих своих сраных друзей? Или о том, что во мне недостаточно смелости и свободы, чтобы и правда предложить ей нормальные отношения? Ну уж нет, второе — точно хрень. Я беру от нее именно то, чего на самом деле хочу, и как мне удобно. А если она этому подчиняется… ну так ей и надо.





Глава 18





Была ли я шокирована тем, в какое дерьмо вляпались мои друзья? Не настолько, насколько должна бы. Чай не первый год их знаю. Куда как больше ошарашило явление за мной моего наваждения собственной персоной. Просто я интуитивно готовилась уже к какой-то неприятности с ними, но уж никак не ожидала, что в это окажется замешан еще и мой котоволчара. Уверена, что это все полностью «гениальная» идея Шмеля: раздобыть Мелкому поддельный паспорт с фальшивой датой рождения, по которой выходило, что он еще малолетка, подцепить на его смазливую мордашку богатую тетку, а потом ее и шантажировать, вымогая денег под видом старшего разъяренного брата. Вот вам и наш отдых у моря, да? Какой же он эпичный придурок! И Сазан с Лешкой не меньшие, если повелись на это. И где были глаза у той бабы, раз она приняла за чистую монету, что парню, с которым она спит, пятнадцать? Да он через себя уже десятки телок пропустил, неужто опыта не заметить? Не мне, конечно, об этом судить. Нет, понятно, что сейчас некоторые малолетки выглядят уже чуть ли не дядьками, вон целые лоси некоторые. И наш Мелкий на то и «Мелкий», что на вид куда как моложе, чем есть на самом деле. Мальчик-одуванчик эдакий, с фейсом порочного ангелочка. Но тогда где, мать ее, совесть у той не юной богатой шалавы, если она подозревала, что имеет дело с мальчишкой (иначе так запросто не повелась бы на развод), но все равно потянула его в койку. Или же единственная, кого тут разводят, — это я? Но ведь не проверить и не доказать никак. На видео парни признавались во всем, паспорт своими глазами видела, как и сообщения и проклятые деньги.

Побросав в сумку свои немногочисленные вещи под пристальным взглядом Захара, я обернулась к нему, и тут же вздрогнула от жадного предвкушения, что излучали его желтые зенки. Снова этот чертов контрастный душ из ледяных уколов моей злости к нему и жарких мощных волн неподконтрольного разуму вожделения. Как же мерзко от этого его «мы не встречаемся, ты мне принадлежишь», но это чертово мерзко никак не спасает. Все равно что прекрасно осознавать, что травишься, вдыхая ядовитый воздух, но повлиять ни на что не в силах, ведь приказать себе не дышать вовсе невозможно. Правильно, чего уж, с вещами не встречаются, их ни о чем не просят, их берут, когда хотят, не спрашивая согласия. Хрен с ним, поиграем по твоим правилам, скотина, а там поглядим. Вот только теперь хочу узнать все подробности «на берегу».

— Как все это надолго? — спросила, не отводя упрямо глаз и ловя его раздражение.

— Что именно, уточни.

— Как надолго я должна буду прикидываться твоей движимой собственностью?

— Сколько понадобится. Мне. — Его верхняя губа дернулась, словно он хотел на меня оскалиться. — И опережая твой следующий вопрос в том же духе: делать будешь все, что я скажу и когда скажу. Но тебе понравится. Каждый раз.

— А если нет?

— Чушь!

— Ну и все же? — не хотела уступать я.

— Значит, научишься терпеть и притворяться, — рыкнул он и шагнул ближе, а я привычно отшатнулась, ощутив себя объектом агрессии. — Шарахаться прекратила! Прямо сейчас!

Как будто это в моей власти, так же, как взять и перестать хотеть тебя, как бы с души от бессилия что-то с этим поделать ни воротило.

— Могу я хоть записку парням написать? — спросила, разорвав наш визуальный контакт. — Они переживать будут, искать.

— Ну вот и славно. — Выхватив у меня из руки баул, он сгреб со стола фальшивый паспорт Лешки и свой телефон, стал бесцеремонно подталкивать меня к выходу. — Я сильно сомневаюсь в их беспокойстве, но они реально это заслужили в качестве наказания. Ты же сама выбрала опять оплатить их проступки, так что считаю вполне справедливым, если они помучаются тоже, ломая головы, куда ты девалась и что с тобой стало. Хотя подозреваю, что ты, на самом деле, усматриваешь скорее плюс для себя в таком варианте расплаты, ведь твоим палачом буду я, а пытками — удовольствие. Будь по-другому, послала бы сейчас меня, а там трава не расти. Друзья друзьями, но платить за свое каждый сам должен. Разве не логично?

— Нет.

— Нет — насчет плюса или насчет личной оплаты своих счетов перед жизнью?

Его сверкающая черная тачка стояла перед самым подъездом, похожая, как и владелец, на хищную оскалившуюся зверюгу, и казалось, простенькие авто наших соседей невольно жмутся подальше от этого монстра.

— Насчет всего, — буркнула я, плюхаясь на мягкую кожаную обивку и сразу отворачиваясь к окну.

— Почему же это?

Потому что парни мне не только друзья. Куда как больше. Они — моя единственная семья. Моя не по крови, а по душе. Не та, где ты всем и каждому поперек горла, и родная мать вечно смотрела так, будто сожалеет постоянно, что я вообще есть, а отец, тоже предположительно родной, словно все время выдумывает, до чего бы докопаться, и стремится обрушить на мою голову без конца жгущую его изнутри ярость. Наша четверка — это единственное жизненное пространство, где мне комфортно, где на меня не изливались ненависть и пренебрежение, где не нужно было никогда обороняться. Поэтому да, мы все же семья. Вот такая вот косячная, корявая, беспутная, но семья. А в семье, нормальной, любящей, каждый костьми ляжет за своих, пофиг, что натворили. Родные не бросают, не перестают тебя любить, если ты придурок, наворотил дел и, блин, даже, наверное, если убил.

По-моему, именно так, но Захару я об этом говорить не собираюсь. У него же на лбу написано, что он меня и понимать не захочет, обсмеет разве что.

Огромная горячая лапища беспардонно опустилась на мое бедро, раздвигая ноги, скользнула выше, пальцы прицельно нажали на шов джинсов, заставляя охнуть и дернуться на сиденье от идеально точного попадания по чувствительной точке.

— Мы уже как-то говорили о вранье и об игнорировании моих вопросов, Аяна, — ухмыльнулся Захар, даже не глядя на меня, спокойно выруливая со двора. — Нуждаешься в напоминании?

— Ни в чем я, на хрен, не нуждаюсь! — схватила его запястье, нарочно вгоняя ногти в его кожу, силясь оттолкнуть. Но где уж там! — Тебя не касается, почему я согласилась, и уж тем более не считаю встречу с тобой опупительным везением, хоть какое там удовольствие за ним бы ни последовало.

— Совершенно напрасно, — продолжил сушить свои белоснежные зубы Захар, похоже и не замечая моих усилий избавиться от его наглого лапанья моей промежности. — Я сейчас, между прочим, оказываю тебе огромную услугу, увозя из этого отстоя к достойной жизни.

— Ага, прям благодетель.

— Со временем оценишь.

— Само собой, — сквозь зубы процедила я, все еще пыжась избавиться от давления между ног, от которого уже и голос стал отдавать хрипотцой. — Оценю и стану со слезами на глазах благодарить. Небось, большой опыт-то у тебя в осчастливливании всяких дур наивных.

Сзади просигналили, и только тогда Захар убрал руку, переключая передачу. Дал мне понять, что во всех смыслах всем управляет он, сколько я ни лезь из кожи? Гад.

— У меня большой опыт во всем, и часть его ты уже весьма высоко оценила, о чем говорила громкость твоих криков в постели. И не только в ней. — Он вдруг зашипел, будто от резкой боли, и стремительно наклонился, втянув воздух у моего виска. — Потратила часть денег на хороший парфюм, куколка? Одобряю, он ненавязчивый, еле уловил, но от него у меня на тебя еще быстрее встает.

Что-то я с этим прежде проблем не заметила.

— Нет у меня никакого парфюма, ни старого, ни нового, — огрызнулась, отшатнувшись так, что стукнулась виском о стекло.

— Велел не шарахаться больше! — Руль скрипнул в захвате Захара. — Бил тебя кто?

У меня было искушение промолчать, но что за этим последует, уже знала.

— Тебя это не касается. Когда отпустят парней? И как я узнаю, что с ними и правда все в порядке, если мне запрещено с ними общаться? — попыталась я срулить с темы.

— Ты теперь принадлежишь мне, куколка, — повернулся ко мне на светофоре захватчик, окидывая плотоядным взглядом. — И все содержимое твоей головы включено в комплект. Поэтому ответ «не твое дело» или «тебя это не касается» не принимается и отныне запрещен.

Меня неожиданно прорвало, и я не смогла сдержать нервного смеха.

— А не до хрена ли ты хочешь, мужик?