Другой путь
Часть 16 из 40 Информация о книге
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Я склонился к уху Изотова и спросил:
— Кто это?
— Это настоящий хозяин партийных денег, — шепотом ответил Изотов. — То, что осталось Кручине — крупица по сравнению с возможностями этого человека. Он десять лет сидел на валютной кассе партии, старался приумножить и неплохо в этом преуспел. Может быть, это единственный в Союзе человек, что-то понимающий в капиталистической экономике. Если бы наш дорогой Леонид Ильич не раскидывал деньги направо и налево…
Он замолчал, потому что хозяин с гостем повернулись к беседке.
— Да, Геннадий Иваныч, и не говори, — жаловался Павлов. — Хожу — оглядываюсь: не сыплется ли из меня песок? Ха-ха-ха… А ты как?
— Да так же. Годы — они сомнительное богатство. Курсирую между ЦКБ[11] и дачей. — Поддерживая гостя под локоть, Воронов повел его к нам. — Эскулапы говорят: еще лет десять протяну, если поберегусь. Вот и берегусь. Стараюсь не волноваться, дышу сосновым лесом, гуляю много. Да. Каждое утро по пять километров. Женя следом ходит, брюзжит, а мне и то развлечение.
Они вошли и остановились. Безо всякой команды мы дружно поднялись со своих мест. Павлов быстро и внимательно оглядел присутствующих, улыбнулся каждому. Его взгляд чуть задержался — на мгновение, не больше — на Валентине Аркадьевиче, и мне показалось, что он узнал Изотова.
— Ой, Гена, про болячки лучше и не говори. Ты представишь меня компании?
Теперь, когда он был совсем близко, я увидел, что ничего особенного в нем нет — дед и дед. Довольно невзрачный. Седой, лицо круглое, высокий — на полголовы выше Воронова, тяжелый — под центнер. А в остальном — никаких особых примет. Надень на него орденские колодки, несколько медалей, поставь в группу ветеранов войны и нипочем не найдешь никаких отличий. Разве что одет он был с иголочки: свежая рубашка, одноцветный серый галстук, ладный темный костюм в такую жару с едва выглядывающими из рукавов белыми манжетами. Особенно я поразился туфлям — черные, ладные, блестящие и несомненно очень дорогие — я таких и не видел никогда. Выглядел он еще большим франтом, чем Изотов.
— Это мальчишки, о которых я тебе говорил, Георгий. Повыше светленький — Захар, второй — Сергей. А Валентина Изотова ты можешь помнить по Донау в Вене. — С каждым из представленных Павлов поздоровался за руку, которая оказалась мягкой и холодной.
— Донау Банк? Как же, как же, прекрасно помню! Его, если мне память не изменяет, сделали уже после того как тебя на пенсию проводили?
— У тебя, Георгий, поразительная память. И она никогда тебе не изменяет. — Воронов усмехнулся. — А это, товарищи, мой старинный знакомец по… разным делам — Павлов Георгий Сергеевич. Прошу любить и жаловать.
Когда все расселись по отведенным местам, а нового гостя Воронов посадил напротив себя, Павлов прокашлялся и спросил, лукаво посматривая на тумбочку.
— Чем угощать будешь, Гена?
— Поверишь ли, Георгий Сергеевич, для тебя ничего не жалко! — Геннадий Иванович открыл тумбочку и достал фигурную бутылку с яркой этикеткой. — Только ты уж не обессудь, мне врачи запретили: язва, давление, печень, а Валя за рулем. С мальчишками, с Сергеем, тебе еще нужно будет поговорить. Если только с Захаром пару капель?
— Захар, вы как к спиртному относитесь? По чуть-чуть? — Павлов показал пальцами предполагаемую дозу. — За знакомство?
Стушевавшийся Захар вытаращил глаза и быстро кивнул.
— Ну вот и славно. Видишь, Гена, в России в любом месте можно найти собутыльника, — рассмеялся Георгий Сергеевич.
Воронов достал из тумбочки две хрустальных стопки, наполнил их до половины и одну передал Павлову, другую буквально воткнул в трясущуюся руку Захара.
— Ты зачем молодь запугал, Ген? — спросил Павлов, чокаясь с разволновавшимся Захаром.
— Это не страх, — вступил в разговор Изотов. — Это нервы и почтение к заслугам. А так они хлопцы бойкие.
— Почтение — вещь нужная, — одобрил поведение Захара Павлов и выпил. — А скажи мне, Геннадий Иваныч, видишься ли с кем-нибудь из прежних?..
Они заговорили довольно громко о каких-то неизвестных мне людях и так увлеклись воспоминаниями, что через пятнадцать минут мне уже казалось, что это не кончится никогда.
Тот умер, этот лежит в больнице, третий похоронил сыновей, а четвертый застрелился, пятый все еще что-то возглавляет, а шестой «здорово вверх попер». Прозвучали знакомые фамилии Пельше, Гришин, Громыко, Кириленко, Добрынин, Фалин, Пономарев. Кого-то хвалили, о ком-то жалели.
Я уже окончательно заскучал, когда вдруг Павлов сказал:
— Покажи-ка мне свой прогулочный парк, Геннадий Иваныч? Да и ребяток давай с собой возьмем, вдруг сердечко у меня прихватит — хоть до дома дотащут?
— Я сам об этом только что подумал, — ответил Воронов. — Захар, поскучаешь часок? А то к Жене в сторожку сходи, у него удочки есть, а в пруду карпы водятся. Сам запускал. Заодно уху потом сделаем, если надергаешь немножко рыбки.
Майцев согласно кивнул и едва не вприпрыжку понесся к воротам за снастями, хотя я точно знал, что к рыбалке Захарка относится безразлично, вернее, с некоторым даже отвращением, и никогда по доброй воле удить скользкую рыбу не станет.
А мы вчетвером вышли из беседки. Как-то так подстроили старики, что мы с Павловым оказались идущими в паре вслед за Изотовым и Вороновым. Когда мы отошли метров на пятьдесят, Георгий Сергеевич чуть придержал меня. Хозяин с Валентином Аркадьевичем удалились по дорожке шагов на двадцать, после этого мы медленно поплелись за ними.
— Ну-с, юноша, рассказывайте, зачем я здесь?
— Я вижу будущее, — в который уже раз сказал я.
— И какое оно?
Я рассказывал, он кивал и иногда улыбался одними губами. Мы бродили с ним уже гораздо больше часа. Воронов и Изотов давно вернулись в беседку, а Павлов все выспрашивал и выспрашивал. Его интересовало буквально все: курс рубля в будущем, успехи футбольных команд, результаты геологоразведки в Восточной Сибири, последствия антиалкогольной компании Горбачева, сроки объединения Германии, продолжительность моратория на ядерные испытания, итоги конверсии отечественного ВПК[12], демографическая ситуация в стране и мире, судьба договоров ОСВ[13], принципы работы ВТО-ГАТТ[14], персоналии будущих правительств стран СНГ и еще многое, чего я просто не знал, не помнил.
— Что ж, Сережа, вы меня здорово развлекли. Пожалуй, ради этого мне следовало съездить сюда разок. Скажите мне еще вот что…
Он остановился и замолчал.
Я тоже остановился.
— Скажите, Сережа, вы знаете, когда я… Ну, как говорится, когда придет мое время?
Я уже знал это.
— После того, как будет разогнан ГКЧП, новые хозяева примутся делить наследство. На счетах ЦК не найдут ничего. История темная, но в конце августа девяносто первого ваш преемник Кручина выпрыгнет из окна своей квартиры. — Я сделал паузу, собираясь с духом.
— Мужественный человек, я бы так не смог, — успел вставить Павлов.
— Через семь лет вы скажете эти же слова, а еще спустя месяц вы поступите как Кручина. Вы прыгнете с балкона едва ли не в присутствии своих близких. Во всяком случае, говорить они станут именно так.
Я видел, как его глаза сделались круглыми, он отшатнулся.
— У меня балконы не открываются никогда. Оба заставлены мебелью.
— В этот раз тот, что в вашем кабинете — откроется. Вас похоронят на Новодевичьем кладбище. Седьмой участок, первый ряд, левая часть.
Он отвернулся и заговорил куда-то в сторону:
— Значит, повторится тридцать седьмой год. Тогда убивали и пытали людей — искали золото Троцкого и Ленина, теперь станут искать деньги Павлова и Кручины. Это очень похоже на правду, Сережа. Все повторяется, и нет под небом ничего нового. Они что-нибудь отыщут?
— Насколько мне известно — официально нет. Хотя будут копать усердно сами и наймут американских детективов. Все будет тщетно. Поиском займется внук Гайдара, он станет премьер-министром нового правительства. Будет обнаружено много денег на швейцарских счетах, владельцы которых имеют русские фамилии. Многие из них окажутся довольно известными и влиятельными людьми — министры, бывшие секретари обкомов и горкомов. Но все это будут другие деньги — банальное воровство.
Павлов оперся спиной на сосну, стоявшую у самой аллеи. Плечи его как-то расправились, он заглянул мне в глаза, чем сильно меня смутил. Он смотрел пристально, испытующе, словно ожидая, что вот-вот я явлю ему еще одно чудо. Я не выдержал его взгляда и отвел свой.
— Хорошо, Сережа. — Рука Георгия Сергеевича опустилась на мое плечо. — Что вы придумали?
Я пересказал ему все, что предложил нам Изотов.
Он внимательно выслушал, задал несколько уточняющих вопросов и, после выяснения всех известных мне деталей он взял меня под руку.
— План неплохой, Сережа, — сказал он. — Особенно если учесть, что возможности у нас, стариков, уже совсем не те, что были. Сыроват, конечно, план, предстоит еще немало поработать, но в целом я не вижу серьезных препятствий для того, чтобы его не попробовать. Я так понимаю, что вы готовы на любые действия?
Я кивнул:
— Да. Мы с Захаром уже давно решились…
— Хорошо, что вы не один. Один в поле не воин. Но вы должны понимать, что полностью доверять я вам пока еще не могу и соответственно вы будете работать под руководством моего человека?
— Мы и не рассчитывали на одиночное плавание, Георгий Сергеевич…
— Что ж, Геннадий Иваныч успел мне шепнуть, что ваши, Сережа, прогнозы сбываются с необыкновенной точностью. Проверим вас в деле. Когда вы можете приступить?
Боясь поверить своей удаче — после стольких поисков мы наконец нашли отправную точку! — я выпалил:
— Да хоть завтра, Георгий Сергеевич! Только… только вот что: я без Захара ничего делать не стану. — И тут я отвернулся и бесчестно соврал: — В будущем от него очень многое зависит.
— Значит, мы договорились, Сережа. Пойдемте к людям.
В беседке весь чай уже был выпит, а на столе развернулся шахматный турнир.
Играли Валентин Аркадьевич и Захар. Воронов стоял над ними и шлепал рукой по кнопкам шахматных часов. Он раскраснелся, распустил шнуровку на груди, засучил рукава. Каждый ход он сопровождал комментарием:
— А вот тебе, Захар, вилочка! Как выкрутишься? Да что же ты делаешь, старый, зачем ты ему коня оставляешь? Ну вот тебе шах! Гарде!! Хитер, хитер малец! А вот еще один шах! Нет, там уже не спрячешься! Пешки — не орешки. Сдавайся, Захар, поздно сопротивляться, зевать нужно меньше! Мат. Вот так вот. Силен, Валя, силен!
Захар смиренно собрал со стола снятые с доски фигуры и под смешки стариков принялся их расставлять в первоначальном порядке.
— А, гуляки пришли! — обрадовался нашему появлению Воронов. — Наговорились?
— Да уж, отвел душу. Интересная у тебя молодежь, Гена.
— А то ж! — горделиво воскликнул хозяин. — Отборные кадры!
— Мы вот что надумали. Пристрою я ваших парней к делу, — пообещал Павлов. — Пусть завтра приезжают ко мне на Щусева. Часам к десяти.
Воронов довольно потер руки:
— Ну вот и замечательно. Хоть на старости лет что-то полезное для страны сделали! Присаживайтесь, это нужно отметить! И карпы должны вот-вот подойти.
Он достал из тумбочки уже известную всем бутылку:
— Тебе, Валентин, не предлагаю — ты за рулем, а мы остограммимся, с твоего позволения.
Когда он налил каждому, кроме Изотова, на крыльце неожиданно возник чернявый Женя с подносом, на котором исходили уже паром запеченные карпы.
— А вот и первая Захарова добыча. — Воронов поманил Женю к себе. — Подходи, подходи сюда. Сейчас мы под это дело по рюмашке!
Карпы оказались действительно вкусными, а виски — теплым и противным. Все нахваливали Захара за мастерство рыболова и хозяина, запустившего в пруд столь замечательную рыбу. О неведомом поваре не было произнесено ни одного слова.
— Кто это?
— Это настоящий хозяин партийных денег, — шепотом ответил Изотов. — То, что осталось Кручине — крупица по сравнению с возможностями этого человека. Он десять лет сидел на валютной кассе партии, старался приумножить и неплохо в этом преуспел. Может быть, это единственный в Союзе человек, что-то понимающий в капиталистической экономике. Если бы наш дорогой Леонид Ильич не раскидывал деньги направо и налево…
Он замолчал, потому что хозяин с гостем повернулись к беседке.
— Да, Геннадий Иваныч, и не говори, — жаловался Павлов. — Хожу — оглядываюсь: не сыплется ли из меня песок? Ха-ха-ха… А ты как?
— Да так же. Годы — они сомнительное богатство. Курсирую между ЦКБ[11] и дачей. — Поддерживая гостя под локоть, Воронов повел его к нам. — Эскулапы говорят: еще лет десять протяну, если поберегусь. Вот и берегусь. Стараюсь не волноваться, дышу сосновым лесом, гуляю много. Да. Каждое утро по пять километров. Женя следом ходит, брюзжит, а мне и то развлечение.
Они вошли и остановились. Безо всякой команды мы дружно поднялись со своих мест. Павлов быстро и внимательно оглядел присутствующих, улыбнулся каждому. Его взгляд чуть задержался — на мгновение, не больше — на Валентине Аркадьевиче, и мне показалось, что он узнал Изотова.
— Ой, Гена, про болячки лучше и не говори. Ты представишь меня компании?
Теперь, когда он был совсем близко, я увидел, что ничего особенного в нем нет — дед и дед. Довольно невзрачный. Седой, лицо круглое, высокий — на полголовы выше Воронова, тяжелый — под центнер. А в остальном — никаких особых примет. Надень на него орденские колодки, несколько медалей, поставь в группу ветеранов войны и нипочем не найдешь никаких отличий. Разве что одет он был с иголочки: свежая рубашка, одноцветный серый галстук, ладный темный костюм в такую жару с едва выглядывающими из рукавов белыми манжетами. Особенно я поразился туфлям — черные, ладные, блестящие и несомненно очень дорогие — я таких и не видел никогда. Выглядел он еще большим франтом, чем Изотов.
— Это мальчишки, о которых я тебе говорил, Георгий. Повыше светленький — Захар, второй — Сергей. А Валентина Изотова ты можешь помнить по Донау в Вене. — С каждым из представленных Павлов поздоровался за руку, которая оказалась мягкой и холодной.
— Донау Банк? Как же, как же, прекрасно помню! Его, если мне память не изменяет, сделали уже после того как тебя на пенсию проводили?
— У тебя, Георгий, поразительная память. И она никогда тебе не изменяет. — Воронов усмехнулся. — А это, товарищи, мой старинный знакомец по… разным делам — Павлов Георгий Сергеевич. Прошу любить и жаловать.
Когда все расселись по отведенным местам, а нового гостя Воронов посадил напротив себя, Павлов прокашлялся и спросил, лукаво посматривая на тумбочку.
— Чем угощать будешь, Гена?
— Поверишь ли, Георгий Сергеевич, для тебя ничего не жалко! — Геннадий Иванович открыл тумбочку и достал фигурную бутылку с яркой этикеткой. — Только ты уж не обессудь, мне врачи запретили: язва, давление, печень, а Валя за рулем. С мальчишками, с Сергеем, тебе еще нужно будет поговорить. Если только с Захаром пару капель?
— Захар, вы как к спиртному относитесь? По чуть-чуть? — Павлов показал пальцами предполагаемую дозу. — За знакомство?
Стушевавшийся Захар вытаращил глаза и быстро кивнул.
— Ну вот и славно. Видишь, Гена, в России в любом месте можно найти собутыльника, — рассмеялся Георгий Сергеевич.
Воронов достал из тумбочки две хрустальных стопки, наполнил их до половины и одну передал Павлову, другую буквально воткнул в трясущуюся руку Захара.
— Ты зачем молодь запугал, Ген? — спросил Павлов, чокаясь с разволновавшимся Захаром.
— Это не страх, — вступил в разговор Изотов. — Это нервы и почтение к заслугам. А так они хлопцы бойкие.
— Почтение — вещь нужная, — одобрил поведение Захара Павлов и выпил. — А скажи мне, Геннадий Иваныч, видишься ли с кем-нибудь из прежних?..
Они заговорили довольно громко о каких-то неизвестных мне людях и так увлеклись воспоминаниями, что через пятнадцать минут мне уже казалось, что это не кончится никогда.
Тот умер, этот лежит в больнице, третий похоронил сыновей, а четвертый застрелился, пятый все еще что-то возглавляет, а шестой «здорово вверх попер». Прозвучали знакомые фамилии Пельше, Гришин, Громыко, Кириленко, Добрынин, Фалин, Пономарев. Кого-то хвалили, о ком-то жалели.
Я уже окончательно заскучал, когда вдруг Павлов сказал:
— Покажи-ка мне свой прогулочный парк, Геннадий Иваныч? Да и ребяток давай с собой возьмем, вдруг сердечко у меня прихватит — хоть до дома дотащут?
— Я сам об этом только что подумал, — ответил Воронов. — Захар, поскучаешь часок? А то к Жене в сторожку сходи, у него удочки есть, а в пруду карпы водятся. Сам запускал. Заодно уху потом сделаем, если надергаешь немножко рыбки.
Майцев согласно кивнул и едва не вприпрыжку понесся к воротам за снастями, хотя я точно знал, что к рыбалке Захарка относится безразлично, вернее, с некоторым даже отвращением, и никогда по доброй воле удить скользкую рыбу не станет.
А мы вчетвером вышли из беседки. Как-то так подстроили старики, что мы с Павловым оказались идущими в паре вслед за Изотовым и Вороновым. Когда мы отошли метров на пятьдесят, Георгий Сергеевич чуть придержал меня. Хозяин с Валентином Аркадьевичем удалились по дорожке шагов на двадцать, после этого мы медленно поплелись за ними.
— Ну-с, юноша, рассказывайте, зачем я здесь?
— Я вижу будущее, — в который уже раз сказал я.
— И какое оно?
Я рассказывал, он кивал и иногда улыбался одними губами. Мы бродили с ним уже гораздо больше часа. Воронов и Изотов давно вернулись в беседку, а Павлов все выспрашивал и выспрашивал. Его интересовало буквально все: курс рубля в будущем, успехи футбольных команд, результаты геологоразведки в Восточной Сибири, последствия антиалкогольной компании Горбачева, сроки объединения Германии, продолжительность моратория на ядерные испытания, итоги конверсии отечественного ВПК[12], демографическая ситуация в стране и мире, судьба договоров ОСВ[13], принципы работы ВТО-ГАТТ[14], персоналии будущих правительств стран СНГ и еще многое, чего я просто не знал, не помнил.
— Что ж, Сережа, вы меня здорово развлекли. Пожалуй, ради этого мне следовало съездить сюда разок. Скажите мне еще вот что…
Он остановился и замолчал.
Я тоже остановился.
— Скажите, Сережа, вы знаете, когда я… Ну, как говорится, когда придет мое время?
Я уже знал это.
— После того, как будет разогнан ГКЧП, новые хозяева примутся делить наследство. На счетах ЦК не найдут ничего. История темная, но в конце августа девяносто первого ваш преемник Кручина выпрыгнет из окна своей квартиры. — Я сделал паузу, собираясь с духом.
— Мужественный человек, я бы так не смог, — успел вставить Павлов.
— Через семь лет вы скажете эти же слова, а еще спустя месяц вы поступите как Кручина. Вы прыгнете с балкона едва ли не в присутствии своих близких. Во всяком случае, говорить они станут именно так.
Я видел, как его глаза сделались круглыми, он отшатнулся.
— У меня балконы не открываются никогда. Оба заставлены мебелью.
— В этот раз тот, что в вашем кабинете — откроется. Вас похоронят на Новодевичьем кладбище. Седьмой участок, первый ряд, левая часть.
Он отвернулся и заговорил куда-то в сторону:
— Значит, повторится тридцать седьмой год. Тогда убивали и пытали людей — искали золото Троцкого и Ленина, теперь станут искать деньги Павлова и Кручины. Это очень похоже на правду, Сережа. Все повторяется, и нет под небом ничего нового. Они что-нибудь отыщут?
— Насколько мне известно — официально нет. Хотя будут копать усердно сами и наймут американских детективов. Все будет тщетно. Поиском займется внук Гайдара, он станет премьер-министром нового правительства. Будет обнаружено много денег на швейцарских счетах, владельцы которых имеют русские фамилии. Многие из них окажутся довольно известными и влиятельными людьми — министры, бывшие секретари обкомов и горкомов. Но все это будут другие деньги — банальное воровство.
Павлов оперся спиной на сосну, стоявшую у самой аллеи. Плечи его как-то расправились, он заглянул мне в глаза, чем сильно меня смутил. Он смотрел пристально, испытующе, словно ожидая, что вот-вот я явлю ему еще одно чудо. Я не выдержал его взгляда и отвел свой.
— Хорошо, Сережа. — Рука Георгия Сергеевича опустилась на мое плечо. — Что вы придумали?
Я пересказал ему все, что предложил нам Изотов.
Он внимательно выслушал, задал несколько уточняющих вопросов и, после выяснения всех известных мне деталей он взял меня под руку.
— План неплохой, Сережа, — сказал он. — Особенно если учесть, что возможности у нас, стариков, уже совсем не те, что были. Сыроват, конечно, план, предстоит еще немало поработать, но в целом я не вижу серьезных препятствий для того, чтобы его не попробовать. Я так понимаю, что вы готовы на любые действия?
Я кивнул:
— Да. Мы с Захаром уже давно решились…
— Хорошо, что вы не один. Один в поле не воин. Но вы должны понимать, что полностью доверять я вам пока еще не могу и соответственно вы будете работать под руководством моего человека?
— Мы и не рассчитывали на одиночное плавание, Георгий Сергеевич…
— Что ж, Геннадий Иваныч успел мне шепнуть, что ваши, Сережа, прогнозы сбываются с необыкновенной точностью. Проверим вас в деле. Когда вы можете приступить?
Боясь поверить своей удаче — после стольких поисков мы наконец нашли отправную точку! — я выпалил:
— Да хоть завтра, Георгий Сергеевич! Только… только вот что: я без Захара ничего делать не стану. — И тут я отвернулся и бесчестно соврал: — В будущем от него очень многое зависит.
— Значит, мы договорились, Сережа. Пойдемте к людям.
В беседке весь чай уже был выпит, а на столе развернулся шахматный турнир.
Играли Валентин Аркадьевич и Захар. Воронов стоял над ними и шлепал рукой по кнопкам шахматных часов. Он раскраснелся, распустил шнуровку на груди, засучил рукава. Каждый ход он сопровождал комментарием:
— А вот тебе, Захар, вилочка! Как выкрутишься? Да что же ты делаешь, старый, зачем ты ему коня оставляешь? Ну вот тебе шах! Гарде!! Хитер, хитер малец! А вот еще один шах! Нет, там уже не спрячешься! Пешки — не орешки. Сдавайся, Захар, поздно сопротивляться, зевать нужно меньше! Мат. Вот так вот. Силен, Валя, силен!
Захар смиренно собрал со стола снятые с доски фигуры и под смешки стариков принялся их расставлять в первоначальном порядке.
— А, гуляки пришли! — обрадовался нашему появлению Воронов. — Наговорились?
— Да уж, отвел душу. Интересная у тебя молодежь, Гена.
— А то ж! — горделиво воскликнул хозяин. — Отборные кадры!
— Мы вот что надумали. Пристрою я ваших парней к делу, — пообещал Павлов. — Пусть завтра приезжают ко мне на Щусева. Часам к десяти.
Воронов довольно потер руки:
— Ну вот и замечательно. Хоть на старости лет что-то полезное для страны сделали! Присаживайтесь, это нужно отметить! И карпы должны вот-вот подойти.
Он достал из тумбочки уже известную всем бутылку:
— Тебе, Валентин, не предлагаю — ты за рулем, а мы остограммимся, с твоего позволения.
Когда он налил каждому, кроме Изотова, на крыльце неожиданно возник чернявый Женя с подносом, на котором исходили уже паром запеченные карпы.
— А вот и первая Захарова добыча. — Воронов поманил Женю к себе. — Подходи, подходи сюда. Сейчас мы под это дело по рюмашке!
Карпы оказались действительно вкусными, а виски — теплым и противным. Все нахваливали Захара за мастерство рыболова и хозяина, запустившего в пруд столь замечательную рыбу. О неведомом поваре не было произнесено ни одного слова.