Другая сторона прощания

— Едешь по шоссе пять? — спросила она.

— И тебе привет, — ответил Босх. — Да, так. Пробок почти нет, так что буду в твоем районе ближе к четверти первого.

— Да, я не прочь пообедать. Что ты хотел обсудить?

— Поговорим за едой. Где-то встретимся или мне тебя забрать?

От шоссе до студгородка было пятнадцать минут езды.

— Я сегодня так удачно припарковалась… Может, заберешь?

— Конечно, я же только что предложил. Где будем обедать?

— Есть одно местечко на Болса-авеню. Давно хотела попробовать тамошнюю кухню.

Босх знал, что улица эта находится вдали от студгородка, в центре района под названием Маленький Сайгон.

— Ого! — ответил он. — Далековато от университета. Ехать за тобой, потом туда, потом обратно… Долго получается. Мне нужно…

— Ладно, сама приеду. Встретимся на месте.

— Может, сядем где-нибудь поближе, Мэдс? Там, наверное, вьетнамская кухня. Ты же знаешь, что я…

— Пап, уже полвека прошло. Просто сядь и съешь, что принесут. Не будь таким расистом.

На какое-то время Босх задумался, формулируя ответ. Наконец заговорил: спокойно, хотя внутри весь кипел. Крейтон, Москит, остальное… Слова Мэдди стали последней каплей.

— Мэдди, расизм тут ни при чем. И очень не советую разбрасываться такими обвинениями, — произнес он. — Во Вьетнаме я был в твоем возрасте. Воевал, чтобы защитить вьетнамцев. Пошел добровольцем. Ну что, я расист?

— Все не так однозначно, пап. Правильнее сказать, ты воевал против коммунизма. В любом случае незачем делать из мухи слона. Это всего лишь еда.

Босх молчал. В жизни его бывали времена, о которых он не хотел рассказывать дочери. Например, все четыре года в армии. Мэдди знала, что он воевал, но Босх никогда не говорил с ней о подробностях службы в Юго-Восточной Азии.

— Видишь ли, во Вьетнаме я целых два года питался такой едой, — сказал он. — Каждый день на завтрак, обед и ужин.

— Почему? На базу не привозили обычных американских продуктов или что?

— Привозили, но мне нельзя было их есть. Иначе меня бы учуяли в подземном ходу. Нужно было пахнуть так же, как они.

Теперь настала ее очередь молчать.

— Я не… то есть… что ты имеешь в виду? — наконец спросила Мэдди.

— Ты пахнешь тем, что съел. В замкнутом пространстве. Запах исходит от кожных пор. По службе мне нужно было забираться в подземные ходы. И мне не хотелось, чтобы враг узнал, что я рядом. Поэтому я питался их едой, ежедневно, три раза в день. И больше не могу. Вспоминается всякое, понимаешь?

Мэдди ничего не говорила. Положив руки на рулевое колесо, Босх барабанил пальцами по кожуху приборной доски и жалел, что позволил себе выговориться.

— Давай-ка отложим обед до следующего раза, — сказал он. — Приеду в Сан-Диего пораньше, сделаю свои дела, а завтра поеду обратно. Может, пообедаем или поужинаем. Или даже позавтракаем, если повезет и успею сделать все до вечера.

Завтракать Мэдди любила даже больше, чем обедать или ужинать. А в Старом городе рядом с университетом было полно мест, где подавали отличный завтрак.

— Утром у меня занятия, — сказала Мэдди. — Попробуем пообедать или поужинать.

— Тебя это устроит? — спросил Босх.

— Да, конечно. Но о чем ты хотел поговорить?

Босх решил не пугать ее предупреждением, что дело, над которым он работает, может зацепить и ее уютный мирок. Скажет это завтра, при личной встрече.

— Это не к спеху, — произнес он. — Утром позвоню. Посмотрим, что у нас получится.

Закончив разговор, Босх думал о нем еще целый час, пока не выехал из округа Ориндж. Неприятно было грузить Мэдди подробностями своей прошлой жизни. И нынешней тоже. Как-то несправедливо.





Глава 26




Босх медленно, но неуклонно продвигался в сторону Сан-Диего, когда ему позвонил шеф Вальдес. Гарри ждал этого звонка.


— Вы упрятали за решетку Крейтона? Заместителя начальника полиции?

Судя по тону, Вальдес был в шоке. Вопрос его прозвучал как крик души.

— Он больше не заместитель, — сказал Босх. — Он даже не коп.

— Какая разница? Представляете, как это скажется на наших отношениях с УПЛА?

— Да. Самым наилучшим образом. В УПЛА он никому не нравился. Вы же сами там служили. Все знаете.

— Нет, не знаю. И по-прежнему не вижу разницы. В общем, я только что его отпустил.

Босх не удивился, но все равно спросил:

— Почему?

— Потому что ему нечего предъявить, — ответил Вальдес. — Лопес слышал, как вы с ним повздорили. Вы говорите, что он вам угрожал. Он может заявить, что это вы ему угрожали. А на деле вы выясняли, кто кого круче. Ваша версия не подтверждается свидетельскими показаниями. В прокуратуре к этому делу никто и близко не подойдет.

Босх догадался, что Лопес — это фамилия дежурного. Приятно было знать, что Вальдес хотя бы взглянул на заявление Босха, прежде чем отпустить Крейтона.

— Когда вы выставили его за дверь? — спросил он.

— Только что, — ответил Вальдес. — И он был весьма недоволен. Черт возьми, где вы и почему не здесь?

— Я веду дело, шеф, и оно не имеет отношения к Сан-Фернандо. Пришлось уехать.

— Что ж, теперь ваше дело имеет к нам самое прямое отношение. Кретин сказал, что засудит и вас, и управление.

Еще один хороший знак: Вальдес назвал Крейтона так же, как окрестил его личный состав. Босх понял, что шеф полностью на его стороне, и вспомнил про Митчелла Мэрона. Тот тоже грозился подать в суд.

— Ну, скажите ему, чтобы занимал очередь. Шеф, мне бы на дорогу смотреть…

— Не знаю, что вы затеяли, но давайте-ка поосторожнее, — сказал Вальдес. — От парней вроде Кретина сплошные неприятности.

— Вас понял, — ответил Босх.

Когда он наконец въехал в округ Сан-Диего, полос на шоссе прибавилось, и вести машину стало проще. В половине третьего Босх, оставив «чероки» под эстакадой шоссе 5, проходящей над Баррио-Логан, оказался в Чикано-парке.

Фотографии, что он нашел в Интернете, не передавали всей красоты настенных рисунков. Вживую цвета были сочнее, а образы ярче. Рисунков было не счесть — колонна за колонной, стена за стеной. Куда ни глянь, повсюду фрески. Минут пятнадцать Босх искал рисунок с именами художников. Циннии заметно разрослись. Теперь они закрывали не только перечень имен, но и нижнюю часть фрески. Присев на корточки, Босх раздвинул цветы и стал вчитываться в имена.

Казалось, многие фрески созданы совсем недавно. Очевидно, их подкрашивали. Но список за клумбой совсем выцвел, и буквы почти не читались. Босх достал блокнот, решив, что запишет все имена, которые сможет разобрать, — в надежде, что кто-нибудь из этих художников поможет ему найти Габриелу. Тут он увидел, что нижние строчки уходят под почвенный слой клумбы. Отложил блокнот и принялся разгребать землю, с корнем вырывая циннии.

Так он, перепачкав руки влажной землей, обнаружил первое имя: Лукас Ортис. Сдвинулся вправо, продолжил раскопки и вскоре нашел имя «Габриела». Разволновался и начал копать быстрее. Как только он счистил грязь с фамилии «Лида», за спиной у него громыхнул голос:

— Cabrón![6]

Вздрогнув, Босх глянул через плечо и увидел мужчину в зеленом рабочем комбинезоне. Мужчина стоял, разведя руки в стороны. В такой позе обычно стоят люди, желающие узнать, что за хрень тут творится.

Босх вскочил на ноги.

— Э-э-э… прошу прощения, — сказал он. — Lo siento[7].

Он попробовал отряхнуть руки, но безуспешно: лишь размазал по ладоням жирную землю. Мужчине было за пятьдесят. У него были седеющие волосы и густые широкие усы под стать плотной коренастой фигуре. Над карманом рубашки у него была овальная нашивка с именем Хавьер. На мужчине были солнцезащитные очки, не скрывавшие гневного взгляда.

— Я хотел взглянуть… — начал Босх. Повернувшись, он указал на нижний край колонны и продолжил: — Э-э-э… los nombres? Под, э-э-э… debajo la tierra?

— Дурень, я знаю английский. Говоришь, хотел взглянуть на имена под землей? Всю клумбу мне испоганил. Сам хоть понимаешь, что творишь?

— Простите, я искал имя. Имя художника, одного из тех, кто основал этот парк.

— Их много было.

Хавьер подошел к колонне, присел на корточки — там же, где только что был Босх, — и принялся прикапывать вырванные циннии, действуя гораздо аккуратнее, чем Гарри.

— Лукас Ортис? — спросил он.

— Нет, второе. Это женщина, Габриела Лида. Она еще жива?

— А кто интересуется?

— Я частный сы…

— Кто, спрашиваю, интересуется?